Ольга Михайлова - Замок искушений
Элоди даже не удостаивала быть её соперницей!
На обман Лоретт пошла от отчаяния, ненависти и зависти к сестре, при этом, не думая о последствиях — не по глупости, но от захлестнувшего душу порыва злости и безумной страсти. Но Лора до последнего надеялась, что близость с ней откроет Этьенну глаза, он поймет, как она любит его и он останется с ней. Когда же Этьенн обнаружил, что его обманули, его взгляд просто испугал её. Теперь Лоретт начала понимать, что потеряла и честь, и сестру — но не приобрела и Этьенна. Она ждала, что он все-таки придёт, сжалится, позволит быть с ним рядом, но спускалась новая ночь, мрак окутывал тёмные закоулки замка, но Этьенн не приходил. Её взволновала мысль о том, что, может быть, он всё же приходил, но в спальню к Элоди, искал её там, она поспешила туда, но дверь была заперта — Элоди была в библиотеке. На дрожащих ногах Лоретт спустилась к спальне Этьенна и робко постучала.
Этьенн был у себя. Он понимал, что лживая, одурачившая его девица рано или поздно явится и спокойно обдумывал планы мести. Он ничего не собирался прощать. Едва он вспоминал, как был одурачен, свои мечты по получении письма, мысли, которых теперь стыдился, — взгляд Этьенна наливался свинцом. Такое ему ещё испытывать не доводилось. Насмешливая фраза Элоди причинила ему боль невообразимую. Она свидетельствовала не только о полном понимании произошедшего, не только о том, сколь смешным выглядит он в её глазах, но и удостоверяла безнадежность всех его надежд. Вдобавок, Этьенн был унижен при Клермоне, как будто мало было ему его пьяной исповеди!
Расплатиться за это унижение предстояло Лоретт.
Когда Лора появилась на пороге, он долго оглядывал её, ждал первых слов. Она в конце концов залепетала что-то о том, что он должен простить её, должен понять… Услышав слово «должен», Этьенн почувствовал, что его заливает волна бешенства. Эта потаскушка ещё будет предписывать ему нормы поведения? Уж ей-то он точно ничего не должен, чёрт возьми! А впрочем… — Этьенн улыбнулся.
— Но что, по-вашему, я должен делать теперь, моя дорогая?
— Я думала, вы полюбите меня…
В спальне Этьенна горела только одна свеча, и половина его лица была в тени. Лоретт не видела его злобно содрогающейся щеки, дергающегося уголка рта. Он резко поднялся.
— Хорошо, моя дорогая, на этот вечер я оставлю вас и постараюсь… полюбить. Но помните, любой отказ удовлетворить мою прихоть приведёт к вечной разлуке. Я не привык, чтобы мне отказывали.
Лоретт была на седьмом небе от счастья.
Мсье Виларсо де Торан, как мы уже говорили, не был законченным негодяем. Не был по сути, но умел им становиться без всякого труда. Переменчивая, изломанная и искажённая натура обретала себя в мерзости легко и свободно, трудны и мучительны для него были как раз периоды отрезвления и нравственного похмелья. Когда им руководила похоть — Этьенн был просто развратен, но сейчас им двигали злость и месть — и он стал исчадием ада. Она хотела его любви — она получит её, и Тьенну сделает всё, чтобы она насытилась этой любовью. Злость, как и похоть, в приступе своём не знает стыда. Этьенн не просто бесчестил, но осквернял её, испробовав не только все мерзости Шаванеля, но и все, что подсказывала ему накопившаяся злоба. Последний портовый матрос не вытворил бы такого с распоследней портовой проституткой. Он мстил, понимая, что срывает на ней злость и за насмешливый взгляд Элоди, и за её саркастические слова, и за то, что он, пусть на минуту, мог принять эту надоедливую муху за Элоди, за своё унижение перед Клермоном, за истерзавшую его любовь…
Лоретт, вначале безропотно покорная ему, исполнявшая, несмотря на боль и испуг, всё, что он прикажет, наконец, поняла, что он просто измывается. Но Этьенн, несмотря на её слёзы, лишь входил в раж, творя непотребное, и заставляя её подчиняться. Его плоть успокаивалась лишь на считанные минуты, ибо злоба и мщение вновь заставляли её восставать. Этьенн понял, что пресыщен местью и утомлён, лишь около трех часов пополуночи, после чего выставил её за дверь и зло сплюнул, с сожалением подумав, что подобной дуре и этот урок впрок не пойдёт…
Глава 21. В которой, несмотря на все необъяснимые происходящие события, оказывается, что весьма многие в замке Тентасэ озабочены исключительно личными делами
Элоди заснула только под утро. И, как подумала, проснувшись, лучше бы не делала этого. Приснившийся кошмар оправдывал это мнение. Она снова шла по воде и вдруг тонкая белая рука, высунувшись со дна, схватила её за лодыжку. Она испуганно всколыхнулась, и тут увидела, как из-под воды вылезает Лоретт — с распухшим лицом и остановившимися, мертвыми глазами, с огромным ножом в руке. Утром Элоди решилась заглянуть к Лоретт, но не нашла её в спальне, причем, та явно не ночевала в ней. Боясь повредить и без того дурной репутации Лоретт, Элоди осторожно обошла коридоры и залы замка, но тщетно — сестры нигде не было. Слуги не видели её. Разбуженный Элоди Клермон тоже приступил к поискам — но Лоретт исчезла.
Встревоженная Элоди пошла даже на то, чтобы осведомиться у Этьенна, не видел ли он Лоретт, но тот, интуитивно найдя наиболее правильный тон — серьезный и чуть удивленный, ответил немного нервно и чуть раздраженно, что с прошлого утра, когда им довелось найти несчастного мсье де Файоля, не имел счастья видеть её сестрицу. Никто не выглядит более невинно, как виновный, уверенный в своей безнаказанности.
Элоди поверила его сиятельству.
Элоди и Арман и до обеда, и после него обошли все закоулки замка, Этьенн вызвался помочь им, и обеспокоенная Элоди даже поблагодарила его. К поискам подключили и мсье Бюрро, и слуг, и Дювернуа, но толку не было. Никто не хотел предполагать самого худшего, что девица, допустим, упала в реку или утонула в пруду, но настал момент, когда, после осмотра последнего закоулка и даже склепа, куда не поленился сходить мсье Бюрро, эта версия стала господствующей.
Аbîme appelle l'abîme, бездна призывает бездну…
Элоди плакала, и Этьенн смутно почувствовал, что слова этой девушки о любви как-то проясняются для него. Её сестрица, куда бы она не подевалась, была готова на всё — вплоть до того, чтоб облизывать его гениталии — чтобы удовлетворить свою вздорную страсть, и была готова хладнокровно опозорить собственную сестру. Случись что с Элоди — Лоретт разве что надела бы черную вуалетку, озаботясь, чтобы та была ей к лицу. Неспособная на любовь к сестре, она умирала от любви к выдуманной ею же иллюзии. Но Элоди любила сестру и была до слёз обеспокоена…
Не сделала ли дурочка в самом-то деле что-нибудь собой после того, как узнала его — подлинного?
