Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий

Выходя из вагона, они распрощались легчайшими кивками. И этого довольно.

Спутники зашли в помещение вокзала. Арехин тоже думал заглянуть в буфет, попробовать, так ли хороши подлинные «безе», но следовать за соотечественниками не хотелось. Отведать «безе» можно и попозже, в любой кофейне.

Подскочил носильщик. Саквояж Арехина был нетяжёл, да и тратиться напрасно не хотелось (тут он, пожалуй, и пережимал: денег у него всё‑таки было достаточно).

– Господину требуется экипаж? – не отставал носильщик.

– Да. Мне нужно в отель «Gruselgeschichten».

– О, это довольно далеко. Три километра. К тому же ожидается большой снегопад, возможно, буря. Могу порекомендовать отели поближе, прямо в городе.

– Нет, мне нужен именно Грузельгешихтен.

– Как скажите. Я вас отведу к экипажу, – и носильщик решительно взялся за саквояж. – Переноска багажа входит в стоимость проезда. Стоимость фиксированная, любой экипаж возьмет ровно четыре франка за одного человека. Если трое или четверо – скидка. Вы, я вижу, русский, – уже на ходу сказал носильщик.

– Это заметно?

– Нет. Просто вчера один из прибывших пассажиров тоже настаивал на этом отеле, и случилось так, что я нёс его багаж. Вот тот господин был точно русским. А поскольку поодиночке в Грузельгешихтене почти не останавливаются, обычно парами или небольшими компаниями, я и решил, что вы – его соотечественник.

Арехин не сразу понял смысл сказанного, а когда понял, уже сидел в возке, и кучер погонял лошадку – больше для видимости, лошадка и без того шла справно.

Его что, приняли за гомосексуалиста, едущего к любовнику? Или эти слова – месть за отсутствие чаевых? Или он просто устал, расстроен, и ищет подвохи там, где их нет?

Дорога заняла минут сорок. Скучать не приходилось: предзакатный свет окрашивал и горы, и деревья, и снег в невероятные цвета: лиловый и бежевый.

Возница повернулся к Арехину:

– Будет большой снегопад. Очень большой.

Арехин в ответ только склонил голову. Что он, итальянец или француз – снегопада бояться? Приезжайте в Россию, вот где снегопады! Пурга, мороз за тридцать, и ни огонька на двадцать вёрст, а если и увидишь огоньки, то это волчьи глаза.

Видя, что седок не реагирует, возница тоже замолчал. Молчала и лошадь. Ей‑то привычно.

Отель показался сразу за поворотом, но понадобилось ещё минут десять, пока сани встали у крыльца под вывеской «Gruselgeschichten».

Кучер снял саквояж Арехина и понёс его в дом. Пришлось следовать за ним.

В прихожей, или, по‑европейски, в вестибюле, их встретила собака, но не сенбернар, не бернская овчарка, как того требовали обстоятельства, а французская бульдожка черной масти. Она звонко лаяла, прыгала вокруг кучера, да и к Арехину отнеслась довольно игриво, дважды потёрлась о брюки.

Вслед за бульдожкой выбежала и хозяйка, женщина лет сорока, одетая во что‑то традиционное и опереточное (в женских нарядах, особенно швейцарских, Арехин знатоком не был).

– Вы приехали к нам? – спросила она очевидное.

– Отель «Грузельгешихтен»? – спросил в свою очередь очевидное Арехин.

– Добро пожаловать! Как долго вы намереваетесь пробыть здесь?

– Дня три, четыре, может быть, неделю.

– Замечательно. Вальтер отнесёт вещи в вашу комнату. Вальтер – мой брат…

– А Лотта – моя сестра – закончил вышедший из маленькой двери человек. Сам он тоже был маленьким, не более полутора метров роста, но коренастым и длинноруким: не наклоняясь, он спокойно мог достать собственные колени.

Арехин вытащил кошелёк – рассчитаться с извозчиком.

– Четыре франка, – сказал извозчик.

– Сдачи не нужно, – Арехин дал пятифранковую монету.

– Не положено. Работа стоит столько, сколько стоит, – возвращая франк, ответил кучер.

Эк как у них строго. А приятно. Не велики деньги франк, но если всю жизнь так – большая экономия получается.

– Поспешу назад, ночью будет снегопад, – сказал кучер. Бульдожка проводила его до двери. Видно было, что они рады друг другу: извозчик чесал ей за ухом, а та радостно лаяла.

– Вы один? – опять спросила очевидное фройлян Лотта и тут же поправилась: – То есть вы никого не ожидаете в ближайшие дни?

– Нет, я никого не ожидаю.

– Тогда вам подойдет коричневая комната. Очень уютная, небольшая, как раз на одного. С пансионом четырнадцать франков в день, но за сегодня – только одиннадцать, ведь уже вечер. Если это для вас дорого, есть комната за двенадцать франков, тоже очень хорошая, но потолок со скатами.

– Коричневая комната мне подойдет, – сказал Арехин, почувствовав себя богачом: за неделю он мог потратить двести франков безо всякого стеснения.

– Отлично, превосходно, замечательно, – Вальтер подхватил саквояж Арехина и стал подниматься по лестнице.

Коричневая комната оказалась на втором этаже. Не очень большая, не очень маленькая и не слишком коричневая: коричневыми, помимо входной двери, были шторы на окнах, покрывала на постели и обивка трех стульев. Обои бежевые, а потолок так и вовсе белый.

Шторы Вальтер тут же раздвинул, и комнату наполнили красные отсветы закатившегося солнца.

– Вид на Рейхенбахский водопад, – сказал Вальтер.

Арехин подошёл к окну.

– Сам водопад, конечно, не виден, он скрыт за деревьями, – показал Вальтер. – Но слышен. Идти до него часа два, или полтора, если вы хороший ходок. Некоторые считают, что в полной красе водопад лучше смотреть летом, но и сейчас он изумителен.

– Я непременно схожу туда, – сказал Арехин.

Вальтер показал, что и где располагается в номере, предупредил, что в восемь вечера будет ужин, сигнал – гонг, и вышел, прикрыв за собой дверь.

Арехин прошелся по комнате. Полы не скрипели. Хорошие полы.

Он сел у письменного стола, ради интереса обмакнул перо в чернильницу. Чернил было довольно. На столе лежала стопка почтовой бумаги и полдюжины конвертов. Так и подмывало написать кому‑нибудь письмо, но кому? И о чём?

Он встал и вновь подошел к окну. Свет угасал, да и туч на небе стало больше. Скоро сумерки перешли в ночь. Он снял очки, вгляделся. Да, к дому ехала повозка. Новые постояльцы.

Зашторив окно, он сел на стул, закрыл глаза и сосредоточился на партии с Видмаром, с которой для него так победно начался карлсбадский турнир. Начал гладью, а кончил… нет, не такой уж и гадью, даже призовые взял, но все‑таки сколько возможностей он упустил из‑за неумения контролировать себя. Нужно постоянно упражняться: давать нагрузку разуму, укрощая эмоции.

К тому времени, когда он стал рассматривать варианты в случае, если бы он на двадцать седьмом ходу сыграл пешкой на f4, а не ферзем, как в партии, постояльцы прибыли в отель.

Оно бы и ничего, прибыли и прибыли, но он услышал характерный голос франта в полосатых штанах:

– Двенадцать франков и не сантимом больше, милейший. Нас четверо, по три франка с человека, итого – двенадцать. Или у вас с арифметикой плохо?

– Я ошибся, я посчитал вас пять человек, извините, – оправдывался извозчик, другой, не тот, что привёз Арехина. И собачка не лаяла.

Нет в мире совершенства.

Арехин постарался в дальнейшие разговоры не вникать, углубившись в позицию. Только краем сознания он отметил, как отъезжал извозчик, как хозяева распределяли гостей по комнатам, расписывая достоинства каждой. Но отвлечься от позиции (выигранной и при ходе пешки, и при ходе ферзя), заставил голос Вальтера:

– Да, кроме вас, у нас поселился ещё один гость, очень приличный и спокойный молодой человек.

– Где он?

– У себя, в коричневой комнате. Вы, вероятно, увидите его за ужином.

– А ужин…

– Ужин в восемь часов. По гонгу.

– Через полчаса, значит. Хорошо…

И чего же здесь хорошего?

Скорее, странно. Или «хорошо» относится к ужину, а не к встрече за столом? Тогда понятно.

Арехин, не зажигая свечи, привел себя в презентабельный вид. Естественно, с учётом обстоятельств.

Опять выглянул в окно. Даже если бы кто‑то ещё решил навестить «Грузельгешихтен»', увидеть этого Арехин бы не смог. Не из‑за темноты, в темноте он видел вполне сносно. Просто пошёл снег, и сильный снег.