Дрянь с историей (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

Крошечная дыра на Ту Сторону никуда не делась, она продолжала сопровождать Еву, с одним только уточнением: сила теперь текла к ней через Серафима и — обратно. Если рассматривать силовые потоки как нити, а грань — как кусок полотна, то через них двоих на этом полотне прошёл стежок. Через Сефа просто так, а через Еву — пришпилив и к нему, и к грани, словно пуговицу.

Судя по всему, природа их действительно была сходной, просто в Еве «дыра» была активная, а в переродце — имела некую природную «затычку». Судя по всему, к нему потому и тянуло всяческих пиявок и паразитов: чуяли родную силу, отделённую, словно дверью, Дряниным.

Поскольку никаких советов о том, как оживить Кощея, сказки не содержали, а извлечение иглы, как гласили записи Медведкова, ничего не меняло в состоянии переродца, предложение осталось одно: использовать связь, чтобы вытащить Дрянина на эту сторону. Риск для Евы состоял в том, что всё могло пойти ровно наоборот: Серафим мог утащить её за собой. И вероятность этого единогласно признавали очень высокой.

Гибаридзе охотно влился в общее обсуждение, приправив теми знаниями о природе переродца, которые успел накопить его институт, добавил и краткую выжимку рассказанного Смотрителем. Учёные устроились за столом, размахивали руками, тыкали в схемы и спорили мало не до хрипоты.

А Ева сидела немного в стороне, наблюдала за ними и с трудом сдерживалась.

Отчаянно хотелось на них наорать. Вскочить, раскидать бумаги и закатить безобразную истерику, высказав, что нельзя так с живыми людьми, что Сеф — не объект эксперимента и не подопытный кролик, что они сейчас ничем не лучше Медведкова или Градина. Но сдерживала слова и слёзы и молчала. Они слишком увлеклись, но они хотели помочь. Да и… обсуждать можно что угодно, но людей определяют поступки. Чёрт с ними, пусть как хотят говорят, лишь бы вытащили Серафима из этого состояния!

Ева давно уже потеряла нить спора, когда столь же молчаливо сидевший рядом Ланге тронул её за локоть, привлекая внимание, и дёрнул головой, предлагая выйти. Женщина окинула сомневающимся взглядом спорящих учёных, понимая, что это может продолжаться очень долго, и тихо встала вслед за прокурором. Ожидала, что он двинется в палату, но Ланге вышел на крыльцо.

— Вы что-то хотели сказать?

— Я хотел покурить, — усмехнулся он, жестом предложил пачку, но Ева тряхнула головой. — И правильно. Ну и тебя заодно проветрить, пока не сорвалась.

— Вы наблюдательны, — вздохнула Ева, чтобы хоть что-то сказать. Поморщилась, когда порыв ветра швырнул в лицо клуб вонючего дыма. Ланге это заметил, подвинул женщину так, чтобы на неё не дымило.

— Работа. Спросить тоже хотел. Ты-то что про эту аферу думаешь? — он дёрнул головой в сторону двери.

— Какая разница? — вздохнула она. — Они специалисты, им виднее.

— А всё-таки? Только честно.

— Честно… Мне кажется, они очень спешат, и я боюсь, как бы всё это не угробило Сефа окончательно. — Она глубоко прерывисто вздохнула, сморгнула пытающуюся проступить на глазах влагу и раздражённо поморщилась. — Сейчас он пусть и застрял в непонятном состоянии, но пока ещё не мёртв. А что получится в результате — они и сами не знают… А вы думаете, нужно соглашаться?

— Сеф бы согласился не раздумывая. — Ланге глубоко затянулся, выдохнул дым ноздрями.

— Мне не показалось, что он любит риск.

— Правильно показалось. Ему просто плевать на свою жизнь, — поморщился Максим.

— Почему вы так думаете? — нахмурилась Ева.

— Посмотри на меня, — усмехнулся Ланге. — Я скоро разменяю девятый десяток. Двое детей, пятеро внуков, больные суставы, давление… Развалина, в общем. А Сеф был моим первым командиром. Тогда ещё зелёного сопляка из учебки. И не только моим. А у него ещё и братья когда-то были, старшие. Родители. Невеста. И потом ещё, вся его жизнь… Если вкратце, не дай бог никогда и никому разгребать такое, какое пришлось разгребать ему с другими современниками. Характер у Серафима, конечно, паршивый, но… Не думаю, что у кого-то на его месте был бы лучше.

— И что вы предлагаете? Сломать иглу? — пробормотала Ева и украдкой утёрла глаза.

— Зачем так сразу, сдаваться — это точно не вариант, — возразил он. — Я к тому, что Сеф бы принял любой итог. А ты бы лучше про себя подумала, точно стоит рисковать?

— Про себя я уже подумала, — отмахнулась она.

Ланге медленно кивнул, принимая такой ответ, и умолк. Докуривал он в тишине, а Ева вдыхала сырой, осенний уже воздух и думала, что надо сказать спасибо за то, что прокурор вытащил её сюда. В голове немного прояснилось, да и как будто стало спокойнее. Не потому, что она смирилась с фатализмом Дрянина и приняла его, просто…

Почему-то сейчас, услышав от Ланге, что Сеф не боялся смерти, а может, где-то в глубине и ждал её, она окончательно поверила, что всё у них получится. Странный парадокс.

— Знаешь, за что я наши сказки люблю? — докурив, мужчина огляделся по сторонам в поисках урны, не нашёл. Поднял трость, затушил окурок о её конец и зашарил по карманам. Нашёл сложенный вчетверо лист, расправил, прочитал, хмыкнул и, аккуратно завернув в него окурок, запрятал в карман брюк.

— За что? — не выдержала Ева.

— Что?.. А, сказки. Они всегда хорошо заканчиваются. Идём, разгоним этих оболтусов по углам, орать они долго могут, — заговорщицки подмигнул он и уверенно похромал назад.

Несмотря на изначальный весьма решительный настрой и готовность, вот-прямо-сейчас никто не потащил Дрянина в ритуальный круг, к вопросу отнеслись со всей возможной ответственностью. Тем более и опыты Медведкова, и собственные наблюдения показали, что в нынешнем состоянии пациент мог пребывать долгое время. Потенциально — бесконечно, но этого, конечно, никто не собирался проверять. И иголку пока не стали доставать. Во избежание, как минимум чтобы не сломать случайно.

Прорабатывая ритуал, не забросили и остальные варианты, сказочные в том числе, но не преуспели. Оставалась, конечно, вероятность, что Серафима сможет разбудить поцелуй любви, но все воспринимали подобную версию скептически, включая единственную кандидатку на роль той самой «любви». Теория нравилась только Ланге, но даже он признавал, что она из другой сказки, из других времён и никак не относится к местному фольклору. Но на проверке перед ритуалом, когда вынут иглу, настаивал.

Он остался в ГГОУ вместе со следственной группой, трясшей сейчас потусторонников, чтобы руководить следствием на месте, но Ева не сомневалась: отговорки. Его присутствие не требовалось, а держало Максима одно: беспокойство за жизнь друга. Как бы насмешливо он ни держался, как бы ни поддразнивал Еву, как бы надёжно ни прятал эмоции, она понимала: переживал. Сложно сказать, о чём именно. Не то хотел, чтобы Сеф вернулся, не то — хотел для него окончательного освобождения. В дела специалистов не лез, своё мнение никому не навязывал и лишь аккуратно притормаживал учёных, когда они слишком увлекались.

Калинина завидовала его выдержке и умению держать лицо, сама она могла похвастаться только тем, что почти всегда сдерживала слёзы.

Несмотря на тщательную и долгую подготовку, день ритуала всё равно настал неожиданно. И Ева за утро назначенного дня успела с изумлением увидеть, что знали о нём все и волновались — неожиданно — многие. В столовой было непривычно тихо, студенты поглядывали друг на друга и на неё и помалкивали. А когда Ева шла к выходу, её догнала первокурсница Светлана Петракова, тихо шепнула «удачи» и, пожав руку, убежала обратно к своим. Свои смущённо отвели взгляды, когда преподавательница обернулась.

Странно, как меньше чем за месяц местные обитатели успели привыкнуть и к ней, и к вредному Дрянину. От этого на душе стало теплее. Всё же, несмотря на устроенное Медведковым, в ГГОУ училось много хороших людей. И не зря его идеи за все годы не получили широкого распространения, а выпускники, возвращаясь отсюда по домам, быстро вливались в нормальную жизнь, выкинув университетские привычки из головы.