Владимир Михановский - Самое таинственное убийство(Терра)
— Получается не очень этично: мы нарушаем волю Арнольда.
— Это не довод.
— Что тебе дался Эребро? У нас и так бешеный конкурс: чуть не тысяча человек на место.
— Вот и выберем его.
Они прогуливались по территории Ядерного, подняв воротники и нахлобучив поглубже шапки. Выбирали, где наст потверже, чтобы не провалиться в рыхлый снег.
— Послушай, Атамаль, мы знакомы сто лет. И я всегда знал, что ты человек справедливый. Вот послушай: «Он раньше подавал надежды — теперь он кофе подает». Как тебе стишки?
— Я не думал обидеть Эребро…
— Но обидел. И ведь верно ты сказал — «он раньше подавал надежды». А сам Эребро ни за что не попросится.
— Меня и другие за него просили… Право, не знаю. Придется отказать кое-кому.
— Откажи.
— Ладно, будь по-твоему, — сдался Александр. — Попрошу Даниель, пусть разыщет Эребро и пригласит его.
Когда возвращались в корпус, Рабидель заметил:
— Хрупка наша цивилизация.
— Не так уж хрупка. Через какие встряски прошла! А теперь вот к параллельным мирам подбираемся.
— А свой собственный трещит по всем швам, стоит ударить покрепче морозу. Я делал пересадку в мегаполисе. Видел небось по инфору, что там творится?
— Не нужно преувеличивать. Не бывает разумной жизни без проблем. Цивилизация, может, и трещит, но ведь не разваливается! То, что ты видел, скорее говорит о ее прочности, чем о хрупкости.
— Несокрушимая логика. Не иначе, ты перенял ее у Сванте Филимена, когда был его ментором.
— Возможно. Он всем нам дал кое-какие уроки.
После пятнадцатиминутного отдыха два физика возвращались к работе.
Просторный холл встретил их теплом, птичьим щебетом. Рыжая белка скакала по разлапистому кедрачу вверх и вниз, не обращая внимания на людей.
— Надо еще кое-кого пригласить, — сказал Рабидель. — Без него нам уж точно из трясины не выбраться. Я имею в виду Филимена.
— Со Сванте сложнее. Он сейчас на Марсе.
— На Марсе?
— Да, вы разминулись.
— А что там?
— Фертачники зашевелились, переворот готовят. Хотят захватить Город. Филимен должен возглавить руководство силами правопорядка. Дело серьезное: наркоманы громят дома, чинят насилия…
— Плохо.
— Послушай, я видел фертачников в мегаполисе. Слабые, безвольные существа. Разве они могут сотворить что-то серьезное?
— До тех пор, пока их немного, они действительно производят жалкое зрелище. Но беда, если они собьются в стаю, да еще у нее отыщется вожак. Сами безвольные, они легко подчиняются чужой воле. Словно железные опилки, которые при встряхивании располагаются вдоль магнитных силовых линий.
— И у марсианских фертачников нашелся такой главарь?
— Да, я слышал о нем давно.
— Кто он?
— Говорят, сам он — не наркоман, и это самое опасное. Вообрази: негодяй, к тому же честолюбивый, во главе лишенных воли марионеток, которые готовы выполнить любое, самое чудовищное приказание повелителя.
— А сколько на Марсе фертачников?
— Этого никто не знает. И ряды отверженных постоянно растут…
— Пожалуй, это опасней для нашей цивилизации, чем мороз и снегопад, — заметил Делион.
— Кажется, я начинаю догадываться, в чем миссия Сванте! — воскликнул марсианин.
— Скажи.
— Видишь ли, это только моя догадка… Я слышал, что вожак фертачников ввел жесткое правило: каждый, кто приходит к ним, должен принять лошадиную дозу наркотика. При этом воля его окончательно ломается, и он становится безвольной куклой в руках главаря.
— Ну и что?
— Терпение.
— На окраине Города есть древнее строение, оставленное, по-видимому, инопланетянами, ты слышал о нем.
Делион кивнул.
— Строение до сих пор не изучено, — продолжал марсианин, — там перепутано пространство и время, что чем-то напоминает мне будатор Завары.
— Любопытно.
— В бесчисленных помещениях там могут прятаться тысячи человек. Там главарь фертачников и расположил свою штаб-квартиру.
— Надо убрать вожака.
— Логично. Полиция пыталась сделать это множество раз, но всегда терпела неудачу. Либо агентов, подброшенных, находили на —.улицах Города, обезображенных до неузнаваемости, либо они ломались: приняв обязательную дозу, переходили в ряды фертачников. Вот я и думаю, что Филимена решили заслать в логово фертачников. Изменить внешность — для него не проблема. И любая доза ему не страшна.
— Все равно, это очень опасно.
— Конечно. Если фертачники его разоблачат — на куски разорвут.
— Как видишь, у Сванте есть дела поважнее нашего проекта, — сказал Делион.
— Все-таки это несправедливо. Филимен должен заниматься физикой, а не фертачниками. И я прошу тебя, Атамаль: никому ни слова о моей догадке. Иначе жизни Филимена будет грозить страшная опасность.
— Могила, — заверил Делион.
Они вошли в капсулу лифта, марсианин нажал нижнюю кнопку на табло и кабина рухнула вниз, набирая скорость.
— Орфей опускается в ад.
— Два Орфея, — поправил Делион.
— Никак не привыкну к этому свободному падению.
— Привыкай.
Вскоре участок свободного падения кончился, кабина начала тормозить. Наконец дверцы раздвинулись, и они вошли в помещение, залитое мертвенным светом.
— Предлагаю молниеносную партию, пока дойдем до лаборатории, — предложил Делион.
— Я дал зарок, — покачал головой марсианин. — Не играть в шахматы, пока не пробьемся в параллельное пространство и не отыщем Арнольда Завару.
— Атамаль, Атамаль, мне тебя нынче жаль.
Они шли по промозглому отсеку, и голоса спорящих из открытой двери дальней лаборатории становились все громче.
— Какая здесь глубина?
— Восемьдесят этажей, — сказал Делион. — Каждый раз, опускаясь сюда, я ловлю себя на одной мысли: отсюда до исчезнувшего Арнольда дальше, чем до самой далекой звезды.
— Пространство имеет свойство искривляться.
— …Мы заждались вас, отцы командиры! — раздался возглас Арсениго Гурули, едва они перешагнули порог. — У нас тут возникла идея: уменьшить сечение лазерного пучка…
— И одновременно на выходе удвоить мощность, — добавил высокий черноволосый физик, прилетевший в Ядерный из России, из Зеленого городка.
О чем можно думать, когда сидишь перед установкой один, и перед тобой по экрану катодного осциллографа одна за другой вырисовываются сложнейшие математические кривые, и усыпляюще жужжат миллионы ватт, которые накапливаются на пластинах аккумулятора для очередного импульса. И панели излучают спокойный, днем и ночью один и тот же, слабо мерцающий свет?.. О чем можно думать, когда завершается подготовка к опыту, который представляет собой только звено в цепочке, которой не видно конца? Когда взамен одной преодоленной трудности вырастает десяток других, словно океанские валы перед плывущей шхуной?
