Владимир Михановский - Самое таинственное убийство(Терра)
О, о многом!
Александр Делион сидел перед пультом на белой лабораторной табуретке, погрузившись в невеселые мысли. Который час? В окно не посмотришь — здесь глубина, добрых полкилометра. За время работы под землей Делион выработал у себя чувство внутреннего ритма, которым обладал Филимен: он мог определять время с точностью до минуты, не глядя на часы. Сейчас было около полуночи. Шла подача энергии на прибор, в котором формировалось лазерное копье — луч, предназначавшийся для разрушения эфемерной стенки — границы двух расщепленных миров. Где проходит эта стенка — пока установить не удалось, несмотря на все поиски. В предварительных расчетах физики Ядерного определили, что трещина, возникшая в пространстве — времени под воздействием будатора, должна была смещаться в сторону территории центра, пройдя мимо мегаполиса и, к счастью, не задевая его: можно представить, к чему бы это привело!..
Граница между мирами, по тем же расчетам, представляла собой геометрическую поверхность высшего порядка. В ее узловую точку, «нервный узел», по определению Делиона, и нужно было направить копье лазера, чтобы не вызвать взрыва, а то и коллапса — схлопывания пространства.
Делион был мрачен. Монотонная работа клонила в сон. Он огляделся. Одна из панелей излучала голубоватый свет, напомнивший ему сияние вокруг работающего будатора.
Аппарат Завары возвратили на место, в головной корпус. После того, как его отключил Сванте, будатор так и не включали — руки не доходили.
До конца дежурства оставалось сорок минут. Его должен был сменить русский физик, приехавший из Зеленого — все белковые центра испытывали к нему особое расположение.
Сон одолевал Делиона все сильнее. Там, на вилле, приходилось пить снотворное, а сейчас сон как будто взял реванш. Да к тому же они днем с Рабиделем наверху морозного воздуха наглотались.
Неожиданно дверь отворилась, в лабораторию вошла Радомилич.
— Дани, вы мой ангел-хранитель! — воскликнул Александр. — Всегда приходите в самую трудную минуту.
— Как проходит накопление энергии?
— По графику.
— Все-таки удивительно, как вам удается считать отдельные фотоны!
Не дожидаясь просьбы, Даниель достала фарфоровый чайник, чашки, нагреватель и принялась священнодействовать. Она выглядела подтянутой и аккуратной. Такой Даниель была в любое время суток, и Делион в который раз подивился ее выдержке и силе воли.
Когда началась работа над проектом, связанным с освобождением Завары, и в подземной лаборатории установили круглосуточные дежурства физиков, Даниель выбрала себе пустующую комнату, там же, на глубине, и оборудовала ее для жилья. На поверхность поднималась изредка. Дежурные сменялись, а ее сменить было некому. Неизвестно было, когда она спит. Даниель могла появиться в лаборатории в любой момент. Каким-то чутьем она угадывала, когда у дежурного силы на пределе, а глаза слипает предательский сон.
Было еще одно обстоятельство, которое Даниель поначалу скрывала: с каждым днем ее все более увлекала физика.
— Вы идете по стопам Филимена, — сказал ей однажды Делион.
…Даниель продолжала работать, и вскоре ароматные волны разнотравья распространились по помещению.
Делион любил наблюдать, как Даниель берет серебряной ложечкой в строго определенном порядке десятки истолченных трав и погружает их в кипящую воду. Руки молодой женщины легко порхали.
— Вы мне напоминаете, Дани, пианистку, исполняющую этюд Шопена.
— Я бы предпочла напоминать вам экспериментатора, который налаживает установку.
— Знаю, Дани, о ваших новых интересах.
— У меня к вам просьба, Атамаль.
— Все, что в моих силах.
— Я хочу участвовать в проекте.
— Вы и так нам помогаете.
— Речь о другом.
— А вот это выше моих сил, Дани. У вас нет никакой квалификации.
— Знаний я наберу… И, быть может, первой пробьюсь к Заваре… — Взгляд ее затуманился.
— Что же, готов быть вашим ментором. Кое-какой опыт по этой части у меня имеется. Но учтите, экзаменатор я строгий.
Сделав первый глоток, Делион спросил:
— Вы связались с Эребро?
— Да.
— Он принял приглашение?
— Принял? Он был на седьмом небе от счастья.
— Предупредили, что работа опасная?
— Я сказала все, что вы передали, но это не умерило его пыл…
— Когда прибывает Эребро?
— Завтра на рассвете. Вернее, сегодня.
— Я встречу его.
Китайский фарфор нежно отсвечивал в люминесцентных лучах панелей.
— Арнольд говорил мне, что выложил за эти чашки кучу денег, — сказал Делион.
— Так и есть.
— Они бьются, жалко. Разве нельзя чего-нибудь попроще?
— Нельзя. Напиток утратит целебную силу. И еще: во время приготовления напитка нужно творить заговор.
— Заговор? Я никогда его от вас не слышал.
— Я творю его про себя.
Розовеющий фарфор, казалось, дышал. «Вся вселенная живая», — припомнил Делион, разглядывая на свет свою чашку.
— Выпил — как на свет народился. Между прочим, приезд Филимена к нам задерживается. У него сейчас очень важное дело. Но как только освободится, он непременно прилетит.
— Этот белковый сыщик меня не интересует.
— Так ли?..
— Тогда, на вилле Завары… Не знаю, что со мной творилось… — горячо и сбивчиво заговорила Даниель. — Какое-то наваждение. Я жила, словно во сне. До сих пор не пойму, что происходило… Я в жизни только Арнольда любила, — глухо произнесла она после паузы. — И вовсе не за его великий ум. Это был необыкновенный человек. И никто его на белом свете не понимал, кроме меня. Он был беззащитный, совсем беззащитный, словно малый ребенок. Неосторожное слово, случайный жест глубоко ранили его. Косой взгляд, кем-то брошенный, мог надолго вывести его из рабочего состояния.
— Это я знаю.
— Я не обольщалась его отношением ко мне, — продолжала Даниель. — Слишком разные мы были, дело не только в возрасте. Просто я подвернулась ему в трудную минуту, когда на душе у него было одиноко и горько. Размолвка с Сильвиной, с детьми… Судить никого не собираюсь.
— Вы клевещете на себя, Даниель. Я знаю, он был всерьез увлечен вами. И как-то странно назвал однажды… Волняшка, что ли…
— Волнушка. Завара был увлекающаяся натура, как все таланты. Искренне верил в то, что говорит в данную минуту, и не знал, что скажет в следующую. Я часто думаю о словах Сократа, начертанных на фронтоне Дельфтского храма.
— Познай самого себя.
— Вот именно. Больше всего эти слова относились к Заваре. Он откликался на любое дуновение, словно травинка в поле. Иногда мне казалось, что его защитное биополе открыто, словно рана, и не охраняет его. Что же касается меня… Я была недостойна его, понимаю. Но я поднимусь… Нет, не вровень с ним — это невозможно, но хотя бы на несколько ступенек. Хотя бы для этого мне пришлось тащить себя за собственные волосы.
