Григорий Симанович - Аполлоша
После небольшой паузы Малян услышал ожидаемое «приезжайте, пожалуйста, хоть сейчас». А потом неожиданное: «Костик дома, мама болеет, он за ней ухаживает».
Теперь паузу вынужден был сделать Малян, сбитый с толку. Но недаром тренировал он мозги на комбинациях и непредвиденных поворотах. «Со сдвигом малый. Это он про себя. Может, оно и к лучшему».
Малян «записал» адрес, уточнил, как подъехать. Сунув в карман фальшивый паспорт на имя Багдасаряна Хорена Михайловича, Роберт сел в дожидавшуюся у подъезда машину с подельниками и через час звонил в обитую потрепанным дерматином дверь на первом этаже захолустной девятиэтажки. «Опель» с Фасольевым и Додиком припарковался в ста метрах от дома, с видом на подъезд.
Костик оказался внешне малопривлекательным, курносым юношей с глазами навыкате какого-то неопределенного цвета. Губа едва закрывала край верхней десны, а верхний ряд зубов нуждался в починке. В остальном же с первых минут он проявил себя как вполне нормальный, разумный юноша с такою вот странной формой речи – о себе в третьем лице.
– Извините, мама отдыхает, она больна. Пройдемте на кухню.
Они уселись за маленький стол, накрытый незатейливой клеенкой. Малян достал паспорт.
– Вот. Чтобы вы не подумали, что я самозванец какой-нибудь.
Утист мельком взглянул на документ.
– Это лишнее. Костик не сомневается. Рассказывайте.
– Да рассказ-то короткий. Но странно все. Он попросил забрать у него на время и сохранить какую-то бронзовую статуэтку. Сказал, что это самая дорогая память о предках. Сказал, что ему грозит опасность из-за этой статуэтки. В подробности не вдавался. Еще сказал, что не может отдать ее своему близкому другу Георгию, чтобы не подвергать его риску. А про наши с ним, с Игнатом, отношения никто дознаться не сможет. Я, конечно, согласился. Договорились встретиться на следующий день в пять после полудня на ВДНХ, у знаменитого фонтана Дружбы народов. И вдруг вечером, накануне, звонок. Ничего не объясняет, встреча, говорит, отменяется. Если, говорит, я не позвоню и сам не откликнусь, обратись к Дарье Акимовне или к Костику – так он вас назвал. Они будут знать, где статуэтка. Они обязательно скажут, где она. Возьми ее и спрячь в надежном месте. Если я не объявлюсь через два месяца, значит – меня нет на свете. Отнеси ее в музей, отдай государству. Вот, собственно, и все.
Костик слушал, глядя на гостя обычным своим неподвижным взором. Малян не обнаружил никакой реакции на свой рассказ. Полная бесстрастность, даже, казалось, отсутствие интереса. Когда Малян закончил, Костик встал, извинился и вышел в соседнюю комнату. Вернулся через пару минут.
– Костик посмотрел, как мама… Она спит. Она теперь много спит. Это после лекарства, это хорошо. Значит, боли нет. – И почти без перехода: – Костик не видел статуэтку, но знает про нее. Она изображает древнегреческого бога солнца Гелиоса. Игнатий Васильевич дорожил ею. Но Костику ничего не известно о ее местонахождении. Он также не знает, где Игнатий Васильевич. С тех пор как мама заболела, Костик его не видел, с ним не разговаривал. Мама тоже.
Он изрекал фразы, словно робот, внутри которого звуковой файл. Малян приуныл. «Неужели тетка про диктофонную запись по бреду сказала? Так убедительно врать, да еще когда в башке не все дома! Нет, пойдем дальше. До конца!»
– Ну что ж, тогда извините. Что-то с Игнатом стряслось. Уж не в милицию ли заявить, думаю? Странная история! Зря вас побеспокоил.
Малян набрал по мобильному Фасольева и произнес контрольную фразу: «Танечка, это я. Буду через часок. Вместе перекусим». Это был сигнал ко второму, силовому этапу операции.
Антиквар еще раз попрощался, не торопясь, словно в глубоком размышлении, направился к выходу. Вдруг попросил:
– Нельзя ли туалетом вашим воспользоваться, а то, знаете ли, пробки, пока доедешь…
Костик указал на узкую белую дверь. Малян закрылся, отлил и сполоснул руки. Им должно было хватить времени, чтобы приготовиться.
– Если у меня будет какая-то информация об Игнатии, непременно вам сообщу. В свою очередь, надеюсь… – Он протянул визитку, такую же фальшивую, как паспорт, с телефоном, который никогда не отвечает.
– Костик даст знать, – ответил юноша так же бесстрастно, открывая гостю дверь.
Ему помогли распахнуть ее шире. В квартиру ввалились Додик и Фасольев. Додик железной ладонью заткнул Костику рот.
Глава восьмая. Первая кровь. Не последняя
В четверг поздно вечером Нагибин вернулся. Внес видавший виды алюминиевый чемодан, не длинный, но глубокий. Поставил в углу прихожей. Убедился, что «доктор» по-прежнему нуждается в усиленном питании и психологической поддержке.
– Это не трогайте, пожалуйста. Скоро объясню. Как дела, Ватсон?
– Восхитительно, – со злой иронией ответил Гоша, измотавший себе за день нервы дальше некуда. – Никто не звонил.
И в этот момент подал голос мобильный Нагибина.
Это был Николай Иванович Иванов, куратор «проекта» от Владимира Утинского. «Бандерас» выслушал его молча. Гоша наблюдал за ним, замечая, как вздувались желваки у скул, глаза мутнели, морщинами покрывался лоб.
– Сволочи! А сотрудник ваш… Уже не ваш? Понятно. Мерзавец! …Держите меня в курсе. Надеюсь, понимаете, что сам светиться пока не могу даже через своих людей. Всего доброго.
– Что произошло? – Гоша почуял неладное.
– Костик мертв. И мать. Вчера убили. Охранник Утинского отлучился. Решил, за пару часов ничего не случится. Как раз случилось. Так всегда бывает. Вернулся, а к вечеру заподозрил… Света в квартире не было. Дверь не заперта, оба мертвы. Пришлось людям Утинского анонимным звонком сообщить в милицию. Так быстрее получим хоть какую-то информацию через своих в МВД. Да и по-человечески… Хотя главное и так ясно: очередная попытка антикварной мафии, а может быть, и самого Маляна выпытать про статуэтку. Уверен, там снова был пентотал. Передозировка, или задушили парня, услышав, что хотели. А мать заодно – впопыхах, как свидетеля. А ведь он ничего и не мог сказать важного для них. Где Игнат – не знает. Где Аполлоша – не знает. Бред про статуэтку, играющую на бирже, они уже слышали от Любови Андреевны. Про вас? Ничего нового и существенного. А топтунов, что у вашего дома, уже просекли небось – напролом не пойдут. Про меня? А что про меня? Ну видел, ну, получил совет не выходить. Зверье!
Георгий Арнольдович схватился за голову и застонал. Господи, Даша… Столько лет… Как родной человек… И Костик был дорог ему, одно время он много возился с мальчиком, помогая свести к минимуму проблемы, связанные с его болезнью. Иногда бездетному Гоше казалось, что в нем проявляется что-то похожее на отцовские чувства. Впрочем, он не мог судить, не знал, что это…
