Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке
Зато англоязычные ресурсы не поскупились на действительно полезную информацию. Все западные сайты хором трубили о том, что божественная, небесноликая сопрано снизошла на музыкальный Олимп с каких-то неведомых высот — никто толком не знает, где Анна родилась, где и у каких педагогов училась… Из жизни ее известно только то, что живет она в Венеции, в уединении, на принадлежащей ей вилле.
Особняком стояли на западных сайтах статьи на английском языке, подписанные Alex Kharchenko.
— Наш общий покойный знакомый, — кивнул Стас.
— Смотри, какой плодовитый! Список до пола выпадает.
Перечень статей Харченко действительно был столь велик, что уходил далеко за пределы экрана. Названия некоторых его работ говорили сами за себя: «Роль певицы Анны Джирони в жизни и творчестве композитора Антонио Виральдини». Было даже нечто вроде «Девственность и гениальность», но внимание Вовки и Стаса привлекла серия статей, посвященных творчеству Анны Джильоли.
— Каким же мутным языком написано! — сетовал Стас, вчитываясь в текст на экране.
— А что пишет-то? — нетерпеливо ерзал Вовка.
— Да пока ничего нового… Описывает ее вокальные данные. Все пестрит специфическими терминами… Из интересного только то, что певица поет исключительно музыку Виральдини. Хотя могла бы блистать во множестве оперных ролей.
— Странная ограниченность.
— То-то и оно… Ну и вот еще одна сакраментальная фраза — в следующих статьях Харченко готов сообщить своим читателям нечто сенсационное. Все заинтригованы, интернет рукоплещет! Но он не успел…
— Стас, что-то здесь не так. Я пока не знаю, что именно, но все эти совпадения — звенья какой-то одной странной цепи. И Анна эта… Фактически двойник той Анны. Смотри, Харченко погиб почти сразу, как сообщил нам о ней.
— Да… В общем, надо копать дальше. А пока я предлагаю вернуться на кухню и продолжить разговор.
— Прекрасный тост! — мрачно ответил Вовка и выключил ноутбук.
— Что там у нас дальше? — спросил Стас, усаживаясь на табуретку и подливая коньяк в бокалы.
— Дальше — больше. Виральдини вступает в какой-то тайный монашеский орден, который во всех документах НИКАК НЕ НАЗЫВАЕТСЯ. Можешь себе представить? Причем, туда его ПРИГЛАСИЛИ. Я думаю, фактически этот орден и начал, как сейчас выражаются, «раскручивать» Виральдини. И параллельно передал емунекие тайные знания. Какие? В этом-то и весь вопрос…
Стас хотел было что-то сказать, но потом передумал и вместо этого отхлебнул еще коньяка. Вовка продолжал:
— В церковных кругах, как ты помнишь, роились слухи о связи Виральдини с Анной Джирони…
— Как сейчас помню!..
— Однако до поры до времени они гасились тайными доброжелателями — вероятно, орден заботился «о моральной неприкосновенности» одного из лучших своих представителей. Но тут Виральдини допускает ошибку…
— Зашифровывает в партитуре «Руфи» полученные в ордене знания?
— Точно. Пока не ясно, зачем он это сделал. — Вовка задумался. — Однозначно, какая-то причина была.
— Орден как-то наказал его?
— В том-то и дело, что нет! То есть, не совсем… Его просто «избавили от опеки» — перестали поддерживать и защищать. Точнее, изолировали от дел ордена со всеми вытекающими последствиями. Вот тут и началось…
— Да… И общественность припомнила Виральдини все его грехи?
— Травля была еще та — почище Союза советских композиторов. Особенно старался некто Сильвио Барчелло, тоже композитор. «Руфь» должна была впервые исполняться в Пизе, но исполнение запретили. Фактически это означало: «Ату его!» Потом исчез оригинал партитуры — Виральдини восстанавливал ее по партиям, расписанным для отдельных инструментов. Помнишь, Харченко рассказывал? Потом пропали партии, но восстановленную партитуру Виральдини припрятал. Именно ее и обнаружили год назад. В общем, в один прекрасный день Виральдини распродает свои ноты и уезжает в Вену. Анна Джирони отправляется вместе с ним. Этакая нестареющая жена декабриста…
— И зачем он ломанулся в эту Вену… — задумчиво произнес Стас. — Ведь у него не было запасной жизни, чтобы начинать все сначала.
— Не знаю. Наверное, он был сторонником так называемой «теории всплывания».
— Первый раз слышу. Это как?
— А вот так. Она означает, что талант всегда пробьется. В любых условиях и при любых обстоятельствах. Но внезапно Виральдини умирает. Причины смерти не известны до сих пор… По одной версии — это внезапно обострившаяся болезнь.
— Что-то уж слишком быстро обострилась его болезнь. Я ничего не хочу сказать, но… кто знает, отчего он там умер. Анна Джирони пережила Виральдини, однако дальше о ней ничего не известно. То есть, вообще ничего!
Стас посмотрел на Вовку.
— Я тут тоже кое до чего докопался.
Вовка хитро улыбнулся.
— Неужели до внебрачного ребенка?
— Хуже. Вов, сразу предупреждаю — то, что я тебе сейчас расскажу, тянет на идею дешевого фантастического романа. И я был бы рад, если бы оно таким и оказалось.
— Заинтриговал…
— История касается небезызвестного тебе доктора Безековича. Фармаколога-психиатра.
— Который лечил Харченко?
— И, как я понял, не только Харченко. Этот «дохтур», похоже, не лечит, а калечит.
— У него что, подпольный кабинет?
— Можно и так назвать. Но, может, ты все-таки выслушаешь то, что я хочу поведать?
— Я весь внимание.
Стас открыл блокнот с вычурной обложкой в стиле «Хохлома».
— Щербаков через свои связи этого Безековича пощупал. Это было не сложно — большинство его научных работ по проблемам измененного сознания официально зарегистрированы и даже плавают в интернете. А вот материалы докторской диссертации он пока не особенно афиширует. Может, потому, что сама работа находится на стыке многих наук, и ни одна из этих наук не воспринимает эту работу всерьез.
— Что, присутствуют элементы мистики?
— Как ты догадался! — картинно удивился Стас. — В общем, суть такова: Безекович кормил своих пациентов какой-то дрянью, которую сам же и разработал. Называется «Цереброминал». Потом сажал перед двумя зеркалами — одно напротив другого, так, чтобы образовался туннель. И заставлял долго туда смотреть.
— Что за бред! Этим еще в древности развлекались.
— Вот именно. Безекович перелопатил кучу литературы о свойствах зеркал. От древней оккультной до современной. И сделал вполне научную выжимку.
— Неужели было что выжимать?
— Представь себе… Слушай дальше — он ждал, пока сознание пациента (или «клиента» — называй как больше нравится) затуманится препаратом, затем ставил по бокам две свечи и заставлял вглядываться в открывшийся туннель, чтобы попытаться увидеть там кого-то из умерших.
