Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке
Вовка отмахнулся.
— Всего за несколько дней до принятия духовного звания Виральдини зачем-то приезжал в Пизу.
— Любопытно…
— Там ему встретилась старая цыганка… Об этом везде упоминается вскользь, поэтому не спрашивай меня, что она ему сказала.
— Погадала, наверное.
— Скорее всего. В общем, после этой встречи, в двадцать один год, Антонио перебирается в Милан и принимает сан священника.
Стас снял очки и потеребил нос.
— В любом случае это серьезный шаг. Судя по Дневнику…
— Погоди, давай сначала я. Что шаг серьезный, я разве спорю? Вот только сделал он его как-то странно…
— Ты считаешь, что причина тому — пизанская встреча с цыганкой?
— Кто знает… Виральдини почему-то панически боялся цыганок. И совсем не потому, что был не из тех, кто любит заглядывать в будущее. Тут была какая-то другая причина, которая мне пока не ясна. Еще коньячку?
Стас открыл рот, собираясь что-то добавить, но вдруг передумал и молча протянул Вовке бокал.
— Но интересно не это. Дело в том, что богослужений Виральдини старался не проводить, и вообще, от богослужебной деятельности почему-то «косил», как призывник от армии.
— Наверное, слишком увлекся музыкой? — предположил Стас.
— Будем считать, что так. По некоторым источникам, именно после двадцати лет у Виральдини обостряются приступы астмы.
— Ты уверен, что это не так называемая «официальная версия»? А истинная причина состояла совсем в другом?
— Боюсь, что во всей этой истории я вообще ни в чем не уверен. — Вовка нахмурился. — Понимаешь, меня не покидает мысль, что все эти документы кто-то пытается найти, и если не уничтожить, то каким-то образом запутать или подменить. Единственное, что ему мешает, — это то, что я почему-то успеваю раньше…
— Ты хочешь сказать, что… — Стас запнулся.
— Да пока еще я ничего не могу сказать! Но кое-какая мозаика уже сложилась. Слушай дальше… — Вовка перевернул несколько страниц. — В то же время он возглавил миланский музыкальный приют для мальчиков-сирот и вместо церковной службы увлеченно работал с талантливыми мальчишками. Чья-то неуемная фантазия назвала это заведение консерваторией — Il Conservatorio «Ospedale del Pace», типа «Корпус Мира». Но не корпус, конечно. Но и не госпиталь.
— Ты неплохо произнес это по-итальянски, — заметил Стас.
— Можно подумать, ты в состоянии это оценить!
Стас с шутливой укоризной помотал головой. Вовка улыбнулся, допил кофе и перевернул чашку.
— Погадать хочешь? — ухмыльнулся Стас.
— Ага… Может, мне кофейная гуща расскажет, когда ты наконец перестанешь язвить. По поводу и без повода. А чашку я просто так перевернул.
— Ну-ну…
— Насчет «по-итальянски» — не удивительно. Столько всего перелопатить пришлось. Поневоле заговоришь. — Вовка перевернул еще несколько страниц. — Вот здесь-то и возникает «идея Командорства»… Эту тему надо бы раскопать поглубже. И вообще поизучать.
— Зачем? Что она даст?
Вовка слегка задумался.
— У меня странное ощущение… Когда Струве начал говорить обо всех этих детских хорах с какими-то Командорами во главе, я воспринял это… ну, как шумовую информацию — мало ли какие там музыкальные подробности могут возникнуть. А сейчас… у меня такое чувство, что эти знания вскоре могут пригодиться.
— Организуешь детский хор? — не удержался Стас.
— С тобой невозможно говорить! — искренне возмутился Вовка. — Не буду я тебе ничего рассказывать.
— Да? А что же ты будешь?
Вовка хотел ответить классическое «да уж найду что…», но вместо этого, перевернув еще пару страниц, сообщил:
— Тогда же Виральдини увлекся оперой. Интересно, что его духовный отец, аббат д'Амандзо, не благословил его заниматься оперным жанром. Он заявил, что Бог дал Антонио дар писать гениальные концерты, церковные кантаты и все такое… Зачем гоняться за журавлем в небе, имея такую синицу в руках? Так разбрасываться своим талантом — только Бога гневить… Да и не к лицу человеку в духовном сане писать оперные произведения — не принесут они ему удачи.
— Как я понял, Виральдини ослушался.
— Совершенно верно — ведь к тому времени он уже успел вкусить славы. Вся Италия говорила о том, что музыка Виральдини — это буквально прорыв в Небеса. А тут такая возможность заявить о себе в новом жанре!
Повисла небольшая пауза.
— Вовик, ты выстраиваешь довольно стройную картину. Но я тоже кое-что раскопал. — Стас взял портфель и, открыв его, извлек солидной толщины папку.
— Ого… — отреагировал Вовка.
— А ты думал!
— Давай тогда развязывай тесемки, а я пока… — он красноречиво качнул пузатым бокалом.
— Алкоголик! — усмехнулся Стас и протянул свой бокал. — Смотри, не повтори подвиг Харченко.
— Кто бы говорил! — чокаясь с ним и улыбаясь, ответил Вовка. — Если я и алкоголик, то алкоголик-гомеопат.
Стас раскладывал документы. Вовка тем временем продолжал:
— Жизнь текла. Чем дальше, тем быстрее…
Стас внимательно слушал, продолжая раскладывать документы. Последними на стол легли цветные фотографии со старинных портретов. Вовка вдруг напрягся.
— Дай-ка мне эту фотографию… Кто это?
— Это? Портрет Анны Джирони работы Марко Кампителли. Он не очень известен… А что?
Вовка, словно завороженный, смотрел на изображение.
— Вов, что с тобой?
— Стас… Ты только не подумай, что у меня глюки, но… это лицо — один в один с той сопрано, что пела в консерватории «Руфь». Те же глаза, те же брови… Нет, ну просто один к одному!
— Ты уверен? — Стас взял фотографию из вовкиной руки.
— Абсолютно…
— И что это нам дает?
— Пока ничего. То есть… я даже не знаю, что это вообще может нам дать. Но сходство просто фантастическое. Прямо реинкарнация какая-то… — Вовка снова потянулся к бутылке.
— Вов, Вов… Ты же верующий человек. Какая еще реинкарнация! И вообще, хорош коньяк хлестать, а то сейчас в очередном портрете Карла Маркса увидишь.
— Да я понимаю, что сморозил глупость, просто надо же как-то объяснить — феноменальное сходство, тоже сопрано, и тоже исполняет музыку Виральдини. И как исполняет! — Вовка закатил глаза.
Стас молча барабанил пальцами по столу.
— Харченко тогда бредил: «Она вернулась… она вернулась». Конечно, ниоткуда вернуться она не могла… А ну-ка, — он резко встал, — запускай интернет! Сейчас попробуем что-нибудь нарыть по этой певичке.
Лунными оттенками в темноте комнаты светился экран отцовского ноутбука. Стас и Вовка вчитывались в найденные в интернете страницы. Как и следовало ожидать, на русском языке были представлены только рецензии, видеосюжеты и всяческие оперные новости: «…это ренессансный тип красоты! Когда Анна Джильоли отдается пению, трудно представить себе более слившееся с тонкими энергиями Мироздания существо. Звук как бы продолжается в движениях ее гибкого тела и в тех незримых энергетических волнах, которые, в зависимости от посыла, обрушиваются на слушателя или нежно ласкают его. Голос ее сопротивляется точной классификации. Это некий универсальный колоратурный инструмент, в котором слились краски всех женских голосов мира…»
