Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

Едва не ляпнул, что жена меня спрашивать не станет, сделает так, как ей заблагорассудится, но ответил по-другому, более мудро, мол, оставлю это на усмотрение женщины. Если она посчитает, что сидеть дома, ждать мужа со службы и ухаживать за детьми скучно, то, разумеется, отнесусь к ее выбору с уважением.

Благодаря Татьяне, узнал, что Лена любит древнегреческую мифологию. Так ведь и я люблю, пусть и читал мифы не в первоисточнике, а в пересказах Зелинского и Куна. Так что некоторые темы для бесед у нас с будущей невестой есть, а дальше стану подтягивать собственные знания.

Я их и подтягивал. Скажем – усиленно занимался французским языком. Наталья Никифоровна, хотя и сетовала, что учитель из нее неважный, но под ее руководством я делал некоторые успехи. Осилил, почти не пользуясь словарем, отыскавшуюся у хозяйки новеллу Проспера Мериме «Венера Илльская» о молодом человеке, которого убила влюбленная в него статуя Венеры.

Отыскался еще один общий с Еленой интерес – живопись. Девушка сказала, что мечтает побывать в Московской городской галерее, посмотреть на полотна современных художников. Я поначалу не понял, о чем речь, потом дошло, что она говорит о Третьяковской галерее. Почему бы не съездить?

Я бы с огромным удовольствием поговорил о картинах, но опять-таки нельзя допустить оплошность. Напрочь не помню, написал ли уже Суриков «Утро стрелецкой казни» и «Боярыню Морозову» или нет? А Репин уже изобразил Ивана Грозного вместе с сыном, умирающим на его руках? А Крамской свою «Неизвестную» [23]?

Решив, что нужно говорить только о том, в чем совершенно уверен, что оно уже создано – о картинах Карла Брюллова «Итальянский полдень» и «Последний день Помпеи», – уже открыл рот, чтобы поделиться впечатлениями, но тут же его закрыл. Где студент Петербургского университета мог видеть эти произведения? В каком-то из дворцов, где висят картины из личного собрания императора? Кто его туда пустит [24]?

Нет, сложно попаданцу ухаживать за девушками из прошлого. Но если хочется, чтобы девушка стала твоей женой, то все равно придется.

Глава двадцать четвертая

Смерть конокрада

Выздоровев, отправился на службу почти с удовольствием. Доложился о своем выздоровлении его превосходительству, пообщался с коллегами. Заглянул к служителям, оставил им двугривенный, попросив, чтобы чай заварили покрепче, а лимон мне не нужен. Чтобы не отстать от жизни, взял в канцелярии скопившиеся за семь дней номера «Новгородских губернских ведомостей», сводку происшествий за последнюю неделю – ее надо вернуть, – получил свой экземпляр очередного Циркуляра Министерства юстиции и отправился к себе.

Если судить по сводке происшествий, за время моего отсутствия в уезде ничего не случилось. Вот только в селе Никольском Усть-Угольской волости «У каретного сарая найден труп младенца без головы и левой ручки, завернут в тряпку. Установлена мать – крестьянка Самсонова Ольга, 25 лет. Сумасшедшая».

Село Никольское Усть-Угольской волости? Могу ошибиться, но в моей реальности там поселок Шексна, районный центр. Село Никольское – не моя вотчина, там свой следователь. Сумасшедшая уголовному наказанию не подлежит, но кто отец младенца? У какой сволочи хватило совести вступить в связь с подобной девицей? Сельчане наверняка знают, но станут молчать.

День прошел в штатном режиме. Перечитал все газеты, познакомился с Циркуляром, касающимся правил делопроизводства судебных канцелярий. Меня эти тонкости не касались, зачем мне вообще эту бумагу отписали? Или в Министерстве юстиции их отпечатали по количеству чиновничьих душ да и разослали по окружным судам?

Зато на следующий день меня «порадовали». Не просто обнаружение трупа, а убийство.

В деревне Борок, в четырех верстах от Череповца, крестьяне насмерть забили конокрада. И ладно бы, если убийцы потом тихонечко закопали тело, так нет же – оставили его посередине деревни. Зачем, спрашивается? Кто-то из горожан, случайно забредший в деревню (подозреваю, что за самогонкой), немедленно сообщил о том в полицейскую часть.

Изначально, разумеется, не знали, кого и за что убили. Городовые Егорушкин со Смирновым, отправленные приставом проверять информацию, убедились, что труп имеется, не сбежал, а лежит там, где указал источник, опросили крестьян, а те сразу же сообщили, что это валяется конокрад, которого они ночью все вместе били-били, да насмерть и убили. «Фуэнте Овехуна» какая-то [25].

Малость охреневшие полицейские, пришедшие сюда пешком (кто из-за двух верст нижним чинам коляску даст?), приказали запрягать телегу и везти тело в город.

Мертвеца определили в покойницкую, мне принесли полицейский рапорт и вещи, найденные в карманах убитого: перочинный нож, кисет с табаком, коробок спичек, две медных монеты. И паспорт. Фотографии нет – их еще в паспортах не бывает, – но описание человека имеется. Не факт, что в кармане покойного именно его удостоверение личности, но, если обратное не установлено, станем исходить из этого. Сразу могу сказать, что конокрад залетный. Свои с паспортами не ходят, они им без надобности.

Так и есть. Документ выдан на имя крестьянина Игнатия Федорова Фомина, 27 лет, деревни Починок Грязовецкого уезда Вологодской губернии, православного, которому разрешено отправиться на работу в город Рыбинск Ярославской губернии. Приметы: два аршина с четвертью, волосы русые, нос курносый, на правой щеке родинка, размером с двухкопеечную монету.

Выписан документ волостным правлением в августе этого года. Недавно, значит, Фомин вступил на криминальный путь. Мог бы в Рыбинске работать, так понесло его в противоположную сторону чужих коней красть. Хреновый, стало быть, конокрад получился – точнее, вообще не получился, если сразу поймали и убили.

Паспорт Фомина положил в конверт, присовокупив к открытому по убийству делу, посетовав еще раз, что жители Борки (или Борока?) не спрятали труп где-нибудь в лесу. Никто ничего бы не знал и не ведал. И на кой леший тело вытащили на середину деревни? Глядишь, господин судебный следователь спал бы себе спокойно, французский язык учил. Теперь трудись.

Еще раз перечитал рапорт, подписанный городовыми, поматерился и пошел ругаться с полицией.

Мой приятель, пристав Ухтомский, согласен, что судебного следователя нужно было сразу вызывать на место происшествия, но по части задержания зачинщиков пожимает плечами.

– Иван Александрович, кого задерживать? – хмыкнул старый служака. – В Бороке двенадцать мужиков, все виновными себя признают. И что, всю деревню в каталажку сажать?

Я только покрутил головой, ткнув пальцем в рапорт:

– Вот что пишут Егорушкин и Смирнов: «Неизвестный конокрад ночью проник в конюшню, залаяла одна собака, у конюшни отозвалась другая, потом все собаки залаяли. Прибежал хозяин, следом за ним остальные мужики. Били все вместе, чем попало…». Антон Евлампиевич, – посмотрел я на пристава, – сколько в Бороке лошадей?

– Да кто его знает, – хмыкнул Ухтомский. Повернувшись к городовому, спросил: – Егорушкин, сколько коней?

Фрол Егорушкин, сдвинув фуражку, раздумчиво почесал затылок, потом сказал:

– Не то два, не то три. – Еще немного повспоминав, радостно выдал: – Нет, всего две лошади. Когда мы мертвеца вывозили, мужики спорили, кому везти – Федору Сизневу или Гавриле Парамонову. Остальные все безлошадные.

– Антон Евлампиевич, у нас имеются двое подозреваемых, – сказал я. – Владельцы лошадей – один Сизнев, второй Парамонов. Вот их и нужно было в участок доставлять.

– Так кто ж его знал-то? – смущенно ответил Егорушкин.

Я только вздохнул и опять ткнул перстом в исписанную бумагу.

– Так сами пишете: «Злоумышленник проник в конюшню, хозяин выскочил…». Чей хозяин-то выскочил?

– Хозяин лошади, – кивнул Егорушкин.

– Ежели в деревне всего две лошади, значит, и хозяев конюшен всего два. Тут и думать не надо – один из лошадных крестьян зачинщик. И вся наша задача выяснить – кто именно.