Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

Только дойдя до ворот, Елена сказала:

– Тетушка папеньке с маменькой в Белозерск письмо отправила.

Стало быть, есть шанс, что получу официальное разрешение на ухаживание. Ох, как все сложно-то!

В воскресенье занимался хозяйственными делами. Наталья Никифоровна решила, что пришло время вставлять зимние рамы. Целиком и полностью согласен – пора. Сентябрь, а такое ощущение, что поздняя осень.

Хозяйка не слишком сопротивлялась, когда я предложил свою помощь – притащить вторые рамы с повети, где хранится всякая всячина: лавки, деревянные кровати, матрасы, свернутые в тюки. Так там и рам-то всего семь штук, на семь окон – три спереди, остальные по бокам.

В понедельник, прямо с утра, осознал, что заболел. Судя по ощущениям – ОРЗ. Насморк, температуру чувствую даже без градусника, голова побаливает. Встав, умылся, оделся. Впервые отказался от завтрака, чем привел в недоумение хозяйку.

– Иван Александрович, – с беспокойством сказала Наталья Никифоровна, прикладывая ладонь к моему лбу. – Да у тебя жар! – Не доверяя руке, привстала на цыпочки, прикоснулась губами. – Точно, жар у тебя. Лечь тебе нужно.

– Дойду до суда, доложу, что заболел, – решил я, с трудом натягивая шинель.

От удивления хозяйка забыла о нашей договоренности.

– Ваня, куда ты пойдешь? Я сбегаю, господина Лентовского предупрежу.

– Да ну, сам дойду, – возмутился я. – Не прислуга, чтобы тебя гонять.

Кое-как, но дошел до здания окружного суда. Войдя в вестибюль, кивнул служителю.

– Здравствуйте, Петр Прокофьевич, – и сказал: – Их бин кранк. Понимаете?

– Натюрлих, – бодро отозвался служитель, приведя меня в крайнее изумление. Потом ветеран посоветовал: – Шли бы вы домой, Иван Александрович, а в канцелярию я зайду, доложу.

– А так можно?

– Конечно, – отозвался служитель. – Обычно, если кто заболел, то либо домашних, либо прислугу с записочкой присылают, мне отдают.

Доковылял до квартиры, разделся и лег. Наталья Никифоровна суетилась, предлагая сбегать за доктором, но я отказался. Диагноз сам поставил: либо ОРЗ, либо грипп – инфлюэнца, по-здешнему. Придет доктор, что посоветует? Ни парацетамола, ни аспирина еще не изобрели. Про чай с малиной сам знаю.

Чаю с вареньем выпил, от обеда отказался напрочь. Наталья Никифоровна причитала, ходила возле кровати и говорила, что поесть следует непременно, иначе сил не будет.

Я только отмахнулся и заснул. Во сне пропотел так, что нательное белье впору выжимать. Грипп, однозначно. Если пневмония – это хуже. Пришла хозяйка и принялась меня ворочать, стаскивать рубаху и подштанники. Попытался отнекиваться – неудобно, но Наталья Никифоровна посмеивалась – мол, все, что под бельем, она у меня видела. Опять попыталась накормить, но я снова отказался, заявив, что голод – самое лучше лекарство. О том еще профессор Бородин говорил [20].

Снова заснул и проспал всю ночь.

Проснувшись на следующий день, почувствовал себя лучше. Повернул голову и увидел перед собой обеспокоенное лицо жены.

Вернулся домой?! Неплохо в девятнадцатом веке, но в будущем лучше.

– Ленка, меня из реанимации в обычную палату перевели? – спросил я, не узнавая собственный голос. Наверное, от наркоза не отошел. Потом на меня еще что-то нашло, и я предложил: – Слушай, давай больше не будем тянуть со свадьбой. Вот как только на ноги встану, так и поженимся.

– Интересно, когда вы успели обручиться? – донесся до меня насмешливый женский голос. Совсем юный. – Лена, ты батюшке с матушкой написала, что стала невестой? И о том, что разрешила жениху называть себя по имени, да еще и Ленкой?

Елки-палки, это же голос Татьяны Виноградовой. И не только голос, но и сама в моей комнате в наличии. Стоит, Тишку на руках держит и наглаживает. И передо мной сидит не моя Ленка, с которой мы не успели расписаться, а здешняя, Елена Георгиевна, и мы очень нравимся друг другу (я же вижу!), но до сих пор даже за руку не подержались.

– Таня, не обращай внимания, – слегка поморщилась кареглазая гимназистка, хотя мне показалось, что недовольство было напускным. – Не видишь разве, что Иван Александрович болен и бредит?

– Точно? – с недоверием переспросила Татьяна, с подозрением поглядывая на подругу.

– Если бы мне сделали предложение, я бы тебе первой сказала, – улыбнулась Елена.

Я внимательно рассматривал девушку, пытаясь понять, насколько она соответствует облику моей жены, оставшейся в том времени. Глаза у обоих карие, но у этой они темно-шоколадного цвета, а у той – ближе к янтарному. Коса, вместо короткой стрижки, но здесь все понятно. И эта совсем еще молодая, юная, хотя и моей-то было двадцать пять лет. Впрочем, почему было?

Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, сказал:

– Девчонки, мне сон странный приснился, – сообщил я, а по удивленным взглядам гимназисток осознал, что опять ляпнул что-то не то. Ну да, они сами могут говорить о подругах – девочки, но мне следует обращаться либо девушки, либо барышни. Но слово не воробей. – Привиделось, что мы с Еленой Георгиевной попали в далекое будущее, где стали женихом и невестой, но она не желает свадьбы.

– А почему Лена не желает свадьбы? – заинтересовалась Татьяна, а Елена спросила:

– Иван Александрович, а что интересного в этом будущем?

Я собрался рассказать барышням о домах из стекла и бетона, о стремительных автомобилях, еще о чем-нибудь, но Татьяна, позабыв о своем вопросе, пересадила котенка ко мне на кровать и потянула подругу к выходу:

– Лена, мы на минуточку у Натальи Никифоровны просились зайти, а сидим дольше. И урок начинается через десять минут, придется бежать. Иван Александрович, выздоравливайте.

– Да-да, господин Чернавский, выздоравливайте. А еще вам обязательно нужно кушать, ваша хозяйка жаловалась, что вы не желаете есть, – присоединились Елена, положив что-то на край письменного стола. – Хотя бы конфетку съешьте.

Гимназистки упорхнули, я остался в постели. Все-таки если больной, то лежать положено.

Значит, никуда я из девятнадцатого столетия не делся? Обидно.

Кстати, как соотносится с правилами приличий, если две девушки на выданье навещают мужчину? Или больных навещать разрешено?

Наталья Никифоровна хороша. Впустила девчонок, когда постоялец пребывал не в лучшей своей форме, да еще и наябедничала. А если гимназистки от меня вирус поймают?

– Ванюша, ты кушать будешь? – жалостливо спросила хозяйка, подхватывая с одеяла задремавшего Тишку. С гордостью сообщила: – Сегодня едва мышь не поймал с себя ростом. Из-под веника выскочила, меня напугала, а он, хоть и маленький, но храбрый. Сразу налетел, лапкой прижал, но силенок еще маловато, вырвалась мерзавка и убежала. Мышелов вырастет! – Поставив рыжего на пол, напутствовала: – Ступай, маленький, побегай. Авось словишь ее.

Я искоса глянул на Наталью Никифоровну. Зол на нее. Мало того, что запустила девчонок в комнату, так еще и Ванюшей называет. Нарушила договоренность. Ладно, ответка быстренько прилетит.

– Наташка, ты какого… лешего девок впускаешь?

– Каких девок? – недоуменно переспросила хозяйка. – Девок никаких не было. Лена и Таня – девушки приличные, образованные.

Тьфу ты, опять забыл, что некоторые слова несут социальную окраску. Девками можно называть лишь незамужних крестьянок, даже мещанки – это уже девицы.

– Проехали, – вздохнул я, уставившись в потолок. Голосом умирающего лебедя сформулировал вопрос более правильно: – На фига гимназисток ко мне запустила? Лежу тут, как не знаю кто. Девушки молодые, красивые, неудобно.

– Неудобно с колокольни по-маленькому ходить, – ответствовала Наталья Никифоровна, усаживаясь на стул, где недавно сидела кареглазка. – Девушки еще вчера вечером прибегали, узнать хотели, как ваше здоровье. Я их не впустила – мол, плохо Ивану Александровичу. Леночка банку смородинового варенья принесла – мол, тетя сказала, лучшее средство от простуды. Мы с ней даже поспорили слегка. Я сама больше малину уважаю – с нее сильнее потеют. Сегодня опять прибежали, перед уроками. Так что не ворчал бы, радовался.