Карина Демина - Голодная бездна
– Нет.
– Где же?
– Старый… знакомый… подсказал.
– А сказать про этого старого знакомого было недосуг? – Крышку с футляра он снял.
Замолчал.
И молчал долго, этим молчанием последние нервы вытягивая. Затем снял трубку. Надавил на рычаг.
– Кохэн, загляни… кое-что есть по твоему профилю… так что там со старым знакомым? – Внимание Мэйнфорда вновь переключилось на Тельму. – Интересные у тебя знакомые.
– Мы… давно не виделись. Я не была уверена, что он захочет говорить со мной… а с полицией и подавно. Но…
– Старый… знакомый… – Мэйнфорд вытащил свирель, и Тельма удивилась, до чего бережны могут быть эти толстые неуклюжие с виду пальцы.
Он держал свирель осторожно, будто сделана она была не из кости, но из пыли и ветра, он и дышал-то в сторону, чтобы случайно не развеять магию, эту свирель создавшую.
– Рассказывай.
Тельма заговорила.
Говорила кратко. Сухо. И стараясь придерживаться исключительно фактов.
– Вот как… очень интересно…
Что именно было ему интересно, Мэйнфорд сказать не успел: дверь приотворилась, впуская Кохэна. Сегодня он был в бледно-лиловом. И наверное, на ком-то другом костюм подобного цвета смотрелся бы смешно, но, глядя на Кохэна, улыбаться не хотелось.
– Смотри, что нам Тельма принесла. – Мэйнфорд протянул свирель масеуалле. Но тот, качнувшись было в ее сторону, замер. Дрогнули крылья носа. Приподнялась верхняя губа. И на лице масеуалле появилось выражение хищное и вместе с тем… он испугался?
Тельма чуяла страх.
Если не шкурой чуяла, то затылком, волосы на котором зашевелились. Еще немного и дыбом встанут.
– Где? Взяли?
Кохэн облизал губы. И рубин в клыке полыхнул ярко.
– Да вот… у нашей девочки, оказывается, есть старые знакомые…
И когда это она успела стать их девочкой?
– Положи.
– Куда?
– На место. Ей… не нравится… ты, – Кохэн повернулся всем телом к Тельме, – ты возьми.
Брать свирель в руки не хотелось совершенно. Почему-то вспоминалось чудовище из книги, уродливая тварь, пародия на человека. Но не подчиниться Кохэну Тельма не посмела.
Свирель была прохладной.
И гладкой.
Не такой гладкой, какой бывает кость… нет, это была гладкость льдистого альвийского стекла. Или же камня, отполированного текучей водой. И даже руны, украшавшие свирель, не способны были нарушить это совершенство. Нет, они, вдавленные, вовсе не ощущались под пальцами.
Свирель, попав в руки, ласкалась.
И Тельма поймала себя на том, что ей ужасно не хочется расставаться с вещью столь чудесной. Да и зачем? Разве не Тельма ее услышала когда-то?
Свирель позвала.
Из всех, собравшихся в доме, она выбрала именно Тельму, ничем непримечательную девочку, и хранила верность выбору годами.
Ждала.
Терпела прикосновения чужих рук, не способных оценить этого совершенства. Смиряла гнев. И дождалась. Тельме надо лишь поднести свирель к губам и дунуть.
Легонечко.
Всего-то один вдох, и все здесь подчинятся ее, Тельмы, воле. Разве не того она желает? Мэйнфорд, каменный Мэйнфорд, ныне замерший, вперившийся в Тельму настороженным взглядом, признается во всем. Он будет рад услужить Тельме.
И сделает все, что она попросит.
Он сам покарает своего брата. Или приведет его туда, где Тельма сыграет еще одну песню. Она может играть долго, бесконечно долго…
– Нет, – Кохэн ударил по руке, и сила удара была такова, что Тельма не удержала свирель. И та, выпав, зазвенела громко, обиженно.
От этого звона стакан на столе Мэйнфорда взорвался, брызнули осколки.
Хрустнул графин.
Люстра и та качнулась…
– Нет. – Кохэн перехватил руки Тельмы, в голове которой билась одна-единственная мысль: она должна добраться до свирели первой.
Масеуалле навалился, прижав Тельму к столу. Она извивалась, рычала, пыталась высвободиться, но проклятый был слишком силен.
– Мэйни, да сделай что-нибудь! Я долго ее не…
Свирель плакала.
И звук нарастал. Почему никто не слышит, как дребезжат запыленные стекла, и бьются пойманными бабочками старые снимки под покровами их? Как звенит окно, по которому вот-вот поползут трещины… как сам камень гудит.
Тельме нужно успокоить свирель.
Спасти.
Но ее оторвали от стола, тряхнули и, отвесив пощечину, велели:
– Очнись.
Голос этот перекрыл звук свирели. И все исчезло. Кроме, пожалуй, разбитых губ.
– Мэйни, вот ты…
– Сам просил что-нибудь сделать, – буркнул Мэйнфорд, как показалось, виновато. – А мне больше ничего в голову не пришло…
Он все еще держал Тельму, и хватка была стальной: захочешь – не вырвешься. Тельма больше не хотела рваться. Она вдруг осознала, что пуста.
Вычерпана до дна.
И вот-вот отключится. В ушах гудело, сердце бухало громко, тревожно.
– Я… – Тельма слизнула каплю крови. – Уже… в… норме…
Каждое слово давалось с трудом.
– Пить… только… если… можно.
– Присядь. – Мэйнфорд просто поднял и перенес ее в кресло. Усадил. Огляделся. – Из графина будешь? Стакан… немного того…
Тельма кивнула.
Будет. Она так хочет пить, что, кажется, и всего содержимого графина будет недостаточно, чтобы утолить ее жажду.
Графин был тяжел, и без помощи Мэйнфорда Тельма его не удержала бы. Она пила, жадно, захлебываясь, не обращая внимания на то, что вода течет по шее, по груди. Запоздало вспомнилось, что сменной одежды при себе нет, а блузка промокла насквозь…
– На вот, – Мэйнфорд графин отобрал, намочил платок и протянул Тельме, – лицо оботри, легче станет…
И смущенно добавил:
– Он чистый.
– Спасибо. – От платка пахло табаком и лакричными леденцами, и Тельма, прижав его к лицу, трусливо пряталась за этим запахом.
Она едва…
…ее едва…
…в школе ведь предупреждали, что далеко не все артефакты безобидны…
…дремлющие ловушки…
…резонанс по ауре…
…рассеивание внимания, как отвлекающий фактор…
А она взяла и забыла.
Дура!
И сейчас у Мэйнфорда появился замечательный повод выставить Тельму.
Профессиональная непригодность… Боги Бездны.
Но Мэйнфорд не собирался выгонять. Он медленно, как-то слишком уж медленно развернулся к Кохэну, который, присев на корточки, изучал свирель.
– Встань.
Масеуалле подчинился. И от удара заслоняться не стал. Согнулся. Захрипел. Сглотнул слюну. И задышал, пусть далеко не сразу.
– Понял, за что? – поинтересовался Мэйнфорд, ласково похлопав масеуалле по плечу.
– Д-да.
– Точно понял? Или еще поучить?
– Н-не стоит… я… п-понятливый…
