Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина

– Биатлон, Манечка, это спорт такой, – ещё горше вздохнул Саша. – Там тётеньки с дяденьками на лыжах бегают и из винтовок стреляют. По мишеням.

– Я знаю, что такое биатлон, – окончательно рассердилась Мария, умудрившись-таки развернуться к укротителю лицом, хотя тот и не думал её отпускать. – И прекрати надо мной издеваться!

– Даже и не начинал, – почти искренне признался Добренко. – Просто двадцать пять лет назад у нас в районе была вполне приличная команда, оказывается.

– И что?

– А то, Мань, что в Арея стреляли из «мелкашки». Это спортивная винтовка такая. Правда, раньше её запросто можно было купить в любом охотничьем магазине. Но у нас тут пушного зверя не стреляют, а ни за чем другим она на фиг не нужна. Пальбой же по баночкам народ начал развлекаться, когда достать такой ствол стало посложнее. Comprenez-vous?

– Полиглот! – фыркнула оскорблённая в лучших чувствах Мария. – И, по-моему, твои выводы притянуты за уши, а во всей этой каше только какой-нибудь Пуаро разберётся. У него серые клеточки есть.

– Вполне возможно, – пожал плечами Добренко. – Но я всё равно прав. Просто надо списки посмотреть, а я не успел.

– И как их тебе только дали! – съязвила Мария Архиповна.

– Подход к людям надо иметь.

– А у меня, по-твоему, подхода нет?

– Есть, но кривой. Больно уж начальственный, – сообщил Саша и полез целоваться.

И вот как с ним быть? Даже не поругаешься толком. Да ещё берёза, под которой они оказались, так романтично листочками шелестела, тени от тонких веток покачивались на заборе, луна застенчиво выглядывала из-за печной трубы, где-то вдалеке элегически орал кот, то ли просто заскучавший, то ли не к сроку возжелавший любви. А так тишина стояла оглушающая, будто всё Мухлово пропало вместе со всеми тайнами и бедами…

– Погоди! – снова скомандовала Мария, чувствуя, что ещё немножко, ещё совсем чуть-чуть и она… Короче говоря, в данный момент излишний романтизм стоило пресечь на корню, а то безобразие бы вышло. – А откуда ты этого Андрюху знаешь?

– Манька! – раздражённо рыкнул Добренко, ладонью надвинув бандану на лоб.

– Что? – Маша вытаращила честные глаза. – Я просто спросила.

– Лучше б ты просто помолчала, – проворчал Саша. – Ну с какого перепуга я могу знать? Ты чего? Это ж Мухлово. Тут все друг друга знают.

– Знают, – задумчиво протянула Маша. – Вот именно, что знают. Как думаешь, откуда преступник узнал, когда Андрюха отцу деньги привезёт?

– Мань, – кажется, дрессировщик едва сдержался, чтобы пальцем у виска не покрутить. – Это. Мухлово. Скорее всего, старик сам кому-нибудь сказал, что деньги сегодня будут. Ну, типа: «Приходи после обеда» – и пошла писать столица.

– Губерния, – Мария куснула ноготь на большом пальце. – Пошла писать губерния.

– А, по-моему, ты мне просто зубы заговариваешь, – сообщил Саша, глядя на Мельге, наклонив голову к плечу точь-в-точь как Арей.

– И зачем бы мне это понадобилось? – пожала плечами Мария Архиповна, поймав себя на том, что старательно в сторону косится. – Сам вечно придумываешь, а потом меня…

– Значит, всё нормально и ночуем на улице? Попутно обсуждая дела наши многогрешные?

– Почему на улице?

– Потому что одну я тебя не отпущу, это ясно. К тебе идти смысла нет, на голом полу спать неудобно. Остаётся одно: топать ко мне.

– Я ещё к Алле попроситься могу...

– Маш, в чём дело?

Ого, уже и не Маня, а Маша! Значит, по-настоящему сердиться начал. И в принципе, опять же, его понять можно. Но вот как тут объяснишь, что струсила, да ещё так, что и сравнить-то не с чем, потому как Мария Архиповна не помнила, пугалась она тогда, первый раз с Павлом, или нет. Ну да, ну да, непостоянство женской натуры: совсем недавно злилась, что он никаких таких попыток не предпринимает и даже заподозрила под это дело в нехорошем, а теперь сама прятаться готова. Не логично? А кто и где в таких-то делах логику видел?

– Я на самом деле к Алле пойду, – куда решительнее повторила Мария Архиповна.

– Не передумаешь? – посмурнел Саша. – Ладно, навязываться не буду.

А больше ничего не сказал до самого дома учительницы, даже на робкое пожелание доброй ночи лишь хмуро кивнул.

[1] «По восемьдесят восьмой ходил» – статья 88 Уголовного кодекса РСФСР 1960 года (на сленге валютчиков — «бабочка») «Нарушение правил о валютных операциях» предусматривала уголовное наказание за операции с иностранной валютой и валютными ценностями. Осуждение по ст. 88 предполагало в зависимости от состава преступления лишение свободы на срок от 3 до 15 лет, конфискацию имущества, ссылку на срок до 5 лет и смертную казнь.

Глава 13

В которой Маша оказывается девой в беде, но, как ни странно, рыцарь очень быстро приходит на помощь, правда её на всех не хватает

Если утро начинается с мужа, которого ты уже привыкла считать бывшим, то день, скорее всего, будет потерян. Ну а какие могут быть дела, если настроение на нуле, а, может, даже и ниже? Правда, до попытки с этими самыми делами разобраться ещё дожить надо, желательно, никого не убив, самой не убиться и спровадить возлюбленного супруга куда-нибудь подальше. Например, к чёрту. Чем не адрес?

А начинался-то день совсем не плохо. Остаток ночи, как водится, Маша провела в обнимку с бессонницей, зато приняла ряд стратегически важных решений. На пробежку её звать, понятно, никто не явился и это не удивительно, Арею ещё не до зарядок было. Но время после завтрака, которым на прощание её Алла накормила, всё равно было проведено с пользой: госпожа Мельге тщательно изучила собственную персону в чудом уцелевшем зеркале, которое в ванной висело, скрупулёзно осмотрела себя и спереди, и с боков, и как могла сзади, стараясь относиться к увиденному не только критически, но и объективно. Старое зеркало в жутковатых чёрных пятнах отколовшейся амальгамы странно искажало, вытягивая верхнюю половину тела и плюща нижнюю, но, в общем и целом, уверяло, что Маша ещё не безнадёжна.

Поэтому Мария Архиповна, чувствуя себя отчасти преступником, отчасти лихим махновцем, откромсала у джинс штанины аж по самые задние карманы, не без труда залезла в получившиеся шортики, завязала майку узлом на пузе так, чтобы она время от времени завлекательно приоткрывала голый бочёк, и совсем уж было собралась идти к Добренко мириться, но тут явился Павел.

Вернее, он просто возник без предупреждения и объявления войны, материализовался на пороге комнаты, бывшей некогда спальней, в которой из обстановки, кроме машинных чемоданов, между прочим, почему-то не тронутых погромщиком, осталась лишь приседающая на одну ножку табуретка и жестяной помятый таз.

Против появления Павла Маша ничего не имела, но всё-таки ей хотелось, чтобы случилось это в более… авантажной обстановке. Например, выпархивает так госпожа Мельге из чёрного майбаха, предупредительный шофер – молодой и прекрасный, естественно – услужливо придерживает дверцу, она зябко кутается в серебристые меха, брильянты поблёскивают сдержанно и солидно. Он, не бывший муж, а, понятное дело, другой, спешит навстречу, тут появляется Павел: жалкий, заросший, в захудалом пальтишке и говорит…

– Ты собралась делать ремонт?

Маша, в данный момент пребывающая вовсе не в старой дачке, а в непонятном, но соблазнительном гдетотаме, не сразу и сообразила, при чём тут ремонт. На то, чтобы вспомнить: нет никаких мехов с брильянтами, а есть собственноручно обрезанные джинсы, безразмерная майка, волосы, стянутые в куцый хвостик и босые ноги, к слову, с успевшим облупиться педикюром, понадобилось время.

– Добрый день, – поздоровалась вежливая Мария Архиповна и, обойдя возлюбленного супруга, начала спускаться по лестнице.

– Нам нужно поговорить, – непререкаемым тоном заявил Павел за её спиной.

– Говори, – разрешила Маша. Вот только где им переговоры вести? Наверное, лучше всего на веранде, там хоть кресло есть. – Присаживайся.