Андрей Бондаренко - Чёрный помидор
— Отставить, однако, — велел стоявший недалеко от палатки Костька. — Ни к чему.
— Очень даже к чему, — заупрямилась Айлу. — Пристрелю гадину. Не мешайте мне, зайсан…
— Инги уже завершил охоту, однако.
— Как это?
— Так это. Сама взгляни, однако.
Девушка всмотрелась в изумрудно-зелёную озёрную гладь: под обрывом плавно расходились широкие круги, а ещё и белёсые пузыри активно пузырились.
— Уволок он её в пучину, однако, — печально вздохнул шаман. — Теперь скушает. И детишек, однако, накормит…. Хорошая была лошадка. Покладистая и добрая, однако. Ласточка, одно слово. Только любопытная и мечтательная — сверх всякой меры. Вот, однако, и поплатилась за это. Бывает…. Ладно, проехали, однако. Главное, что наши путники живы. Поняли, однако, что случилось. Развернулись и к берегу плывут…. Вообще-то, они молодцы. Отчаянные, однако…. Как считаешь, Айлу?
— Отчаянные. Таким помочь — не грех…
Писаревы, отплёвываясь и надсадно хрипя, выбрались на берег.
Анна, как и ожидалось, тут же упала на светло-жёлтый песочек и зашлась в отчаянных рыданиях:
— А-а-а-а…. Бедная моя Ласточка…. А-а-а-а…. Несчастненькая животинка…. А-а-а-а…. За что? Возвращаемся, милый, назад, в Питер. Возвращаемся…. А-а-а-а….
— Нет, мы дойдём до конца, — бережно обнимая хрупкие плечи жены, возразил Сергей.
— И-к-к…. Что ты сказал?
— Мы обязательно дойдём до конца…. Как же иначе? Теперь-то ты веришь, что здесь всё — по-настоящему?
— Верю, Серёжа, — перестав плакать и помолчав с четверть минуты, согласилась Анна Петровна. — Всё-всё — по-настоящему. Надо — дойти…. Только на чём теперь я поеду дальше? То есть, на ком?
— На Темене, однако, — решил подошедший Костька. — А Айлу — на одной из «тягловых». Походные вещички, однако, слегка переложим. А кое-что и здесь оставим. Ничего страшного, однако…
Мисти (в «образе» пожилого алтайского шамана), сидел у ласкового костерка, разожжённого на краю алтайского горного плато, заканчивал скромный походный завтрак и рассуждал про себя: — «И что, интересно, надо этим непонятным деятелям, увязавшимся за нашим отрядом? Хотят убить Писарева, мол, в Санкт-Петербурге это было сделать несподручно? А, собственно, зачем его убивать — с таким-то хитрым завещанием? Может, здесь замешана личная месть? Или же что-то другое? Хрень навороченная…».
Раздался тихий подозрительный шорох, и Артём, обернувшись, удивлённо захлопал ресницами: высокий колосок дикого овса, мелко-мелко задрожав, начал плавно опускаться под землю. Опускался, опускался и вскоре исчез.
— Ерунда законченная, — негромко прокомментировал Мисти. — Причём, очередная, хитрая и насквозь аномальная…. Хотя, если вдуматься, ничего странного и хитрого. Это же, скорее всего, просто цокор трапезничать изволит. То есть, такой крот алтайский, который никогда не появляется на земной поверхности. Подкапывает, понимаешь, подземную часть растения, потом крепко хватается зубами и затаскивает добычу в свою нору. Был колосок, и нет колоска. Диалектика…
Глава пятнадцатая. Замок Вентордеран и прочее
За этот световой день (после того, как одежда супругов Писаревых была высушена у жаркого костра), путешественники, переходя из одной узкой горной долины в другую, прошли порядка тридцати пяти километров.
К вечеру заметно похолодало, задул противный и настойчивый северо-восточный ветер. Общее «отрядное» настроение, и без того после гибели Ласточки неважное, ухудшалось прямо-таки на глазах.
Походный лагерь они разбили на берегу узкого весёлого ручейка, установили палатки, развели костёр.
— Будем рыбу ловить, однако, — объявил Костька. — Рыбалка, она много чему способствует. Однако, многому. В частности, э-э-э…
— Нормальному и позитивному мироощущению, — любезно подсказала Айлу.
— Во-во, однако. Ему самому.
— А, как и чем мы будем рыбачить? — поинтересовался Писарев. — И на какую наживку?
— Обыкновенно будем, однако. Сейчас срежу несколько молодых ореховых прутьев. Они гибкие, прочные и достаточно длинные. А леска, поплавки, грузила и крючки, однако, у меня всегда с собой…. Наживка? Возьми-ка, путник, топор, однако. Раскурочь вон тот гнилой берёзовый пенёк. И, однако, набери жирных короедов…
Рыбалка прошла успешно: было поймано — под восторженные женские вопли и визги — полтора десятка пятнистых трёхсотграммовых форелей и несколько мелких хариусов.
— То, что старенький очкастый доктор прописал, — довольно улыбаясь, подытожила Айлу. — Сейчас почистим рыбку и зажарим её на углях.
— Зажарим, однако, — согласился Ворон. — А ещё и выпьем немного. У меня в вещмешке, однако, и бутылочка с горькой алтайской настойкой отыщется. Потребим, что называется, для…м-м-м…
— Для подъёма общего тонуса?
— Ага, однако. Спасибо, племяшка внучатая…
Они почистили, пожарили, потребили и закусили.
А ещё и поболтали немного: так, ничего особенного — стандартный походный трёп у костра, но с лёгким философским налётом. Для тех, кто понимает, конечно. Походный костёр — дело такое…
Сентиментальный и слегка захмелевший Иван Павлович даже песенку — о костре — исполнил:
В пути, на перепутье наших дней. Под шум дождя, в туманной полумгле. Я разожгу костёр — среди полей. Подумаю, конечно, о тебе.
Подумаю — о наших светлых днях. Представлю пред собой — твои глаза. И вот уже под пламенем огня Смолою по дровам — течёт слеза. Смолою по дровам — как по щеке…
А может, я не прав был — вот, тогда? Когда ушёл — мгновенно, налегке, Забыв про наши светлые года?
Забыв про всё, лишь ревности вагон.
И конь храпит, да трудности пути. Да этот тихий, еженощный сон, Где ты мне шепчешь нежное — «прости». Костру гореть — до самого утра.
И тлеть закату — долго и всерьёз.
Ну, а рассвет — он во главе угла. Прошу, не надо глупых этих слёз. Не надо слёз — всем бедам вопреки. С утра обратно — поверну коней. На тоненькой излучине реки. На перепутье — наших трудных дней. На тоненькой излучине реки. На перепутье — наших трудных дней…
На западе простирался изломанный и серьёзный горный хребет, и над одной из его седловин — в последних отблесках янтарно-оранжевого заката — к небу величественно поднимался столб бело-серого дыма.
— Это что — чья-то туристическая стоянка? — указав на дым рукой, спросила Анна Петровна.
— Нет, однако, — загадочно усмехнулся Костька. — «Огненный язык» проснулся. И, однако, дымит слегка…
— Язык?
— Так принято называть вулканы.
— У кого — принято? — проявил дотошность Писарев. — У тубаларов? И откуда, зайсан, на Алтае — взялись действующие вулканы? Это вы так пошутить изволили?
