Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина

– Крови много, толку мало, – непонятно сказала Лиска, решительно перехватывая резинкой волосы. – «Мелкашка»[1]? Вот тварь ведь. – Впрочем, может, и не ветеринарша это сказала, а, например, Саша. – Выведи её отсюда, а то она сейчас в обморок грохнется. И сам возвращайся, ассистировать будешь.

Последнее точно выдала несчастная Лиза, потому что Добренко крепко ухватил Машу за локоть и действительно вывел на улицу, усадил на почти вросшую в землю лавку, а сам исчез. Вот теперь она и сидела, таращась на нелепо разлапившуюся по диагонали улицы машину. В обморок же Мария Архиповна совсем не собиралась, просто слишком большой была картинка с меняющимися в зеркальце чёрными глазами и по-лебединому выгнутой собачьей шеей. А ещё с простынёй, мокнущей алым – эта казалась поменьше, но обычные, привычные мысли всё же загораживала.

Лавочка натужно скрипнула и просела ещё сильнее. Маша покосилась на дрессировщика, но ничего говорить не стала, спрашивать тоже, потому как ответ услышать было не просто страшно, а жутко.

– Ты как? – негромко спросил Саша. Мария только плечами пожала: вопрос хороший, но, к сожалению, слишком уж бессмысленный. – Замёрзла? Иди сюда, – Добренко облапил её за плечи, притиснул к очень твёрдому плечу, пристроил подбородок на затылок госпожи Мельге. Теплее не стало, зато Маша поняла, что на самом деле жутко замёрзла. – Ничего Мань, всё будет хорошо.

Мария послушно кивнула, ткнувшись носом в ямку под ключицей, как раз над выпуклостью груди. Ничего хорошего быть не могло просто по определению, наоборот, выходило только хуже и хуже, а обречённых спасают исключительно в фильмах с решительными и сердито-ироничными докторами. А Лиска не такая, лишь претворяется, уж Мария-то это точно знает.

Или такая? Вдруг и впрямь всё будет хорошо? Ну когда-то это должно случиться!

– Как… там? – просипела Мария Архиповна.

Сидеть, согнувшись, почти сунув голову под чужую подмышку, оказалось жутко неудобно, поясница мгновенно затекла, но по своей воле Маша не вылезла бы ни за какие коврижки. Пахло от Добренко очень приятно: теплом, ещё утренней, наверное, туалетной водой и немного свежим мужским потом – практически «Шанель №5».

– Ничего, Лиска уже закончила. Теперь только ждать, – по-прежнему тихо ответил Саша.

– А чего ждать?

Этот вопрос Добренко предпочёл не услышать.

– Этого урода я всё равно найду, – сказал ровно, без всякой угрозы. – И яйца на уши намотаю.

– Как ты его найдёшь?

– Легко и непринуждённо, – хмыкнул Саша. – Ты вот мне лучше скажи, Мань, с какого бодуна взяла, что это я твой дом разгромил?

Почти уж было совсем успокоившаяся и поверившая в светлое будущее госпожа Мельге, выпрямилась, независимо глядя в сторону, и отодвинулась от дрессировщика, едва не свалившись с куцей скамейки.

– А кто ещё? – сказала, постаравшись сделать тон поравнодушнее.

– Кла-асс! – оценил Добренко, попыток обниматься больше не делавший и это почему-то показалось обидным. – Убойный аргумент. А почему не Колька?

– При чём тут Колька? – начала сердиться Мария Архиповна.

– А я при чём? Ну, допустим, в мои высокие чуйства, – он так и сказал: «чуйства», – ты не веришь. И думаешь, что я вокруг тебя танцы вытанцовываю с этими… Как их? Злодейскими намерениями. К себе, получается, заманил, чтобы по твоему дому без помех пошарить, так?

– Именно так и получается.

– О’кей. Вопрос. Что мешало мне это сделать, когда тебя тут в помине не было? Дом годами пустой стоял.

– Это действительно вопрос, – не стала спорить госпожа Мельге. – Если ничего не путаю, всё началось, когда я приехала в Мухлово.

– «Всё» – это что? – уточнил Саша, сунув в зубы сорванную травинку.

– Всё – это всё. Сначала Михалыч, потом звонки ночные, дальше погром. Что-то случилось, именно когда я приехала. Только что?

– По-моему, тывсё, – дрессировщик усмехнулся, – валишь в одну кучу. Но точно тебе говорю, Мань, я тут ни с какого бока, вот хоть убейся. То есть был ни с какого. Теперь-то это совсем перестало радовать. Значит, примем в этом активное участие.

– Да какое ещё участие?! – возмутилась Мария Архиповна. – Даже если я тебе поверю… Это никак тебя не касается! И не стоит путаться у меня под…

Дальше Добренко отколол штуку, которой Маша от него не ожидала – он попросту напал. То есть снова сграбастал, подтащил к себе и поцеловал, крепко так, надёжно и надолго.

– Мань, закрой рот и прекрати нести бред, – посоветовал местный Робин Гуд, прервавшись на секундочку, а потом как ни в чём не бывало продолжил своё злодейское дело.

Главное, что и Мария, отдышавшись, выкинула такое, от чего Ирина точно бы свалилась со своего кресла, потеряв по пути и мундштук, и пахитоску.

– Саш, это точно не ты? – девочкиным тоненьким голоском спросила Мария Архиповна, снизу заглядывая в лицо господина Добренко.

– Это совершенно точно не я, – серьёзно кивнул дрессировщик, – жизнью Арея клянусь. Но свадьбу переносим с зимы на осень.

– Почему?

– А тебе много времени давать нельзя, обратно какую-нибудь дичь придумаешь.

Маша тяжко вздохнула, повозилась, устраиваясь поудобнее, пристроила нос в облюбованную ямку и промолчала.

И вот вроде бы ничего судьбоносного, кроме демонстрации собственной глупости и извечной женской доверчивости, не произошло. А вера в то, что всё на самом деле будет хорошо, вспыхнула где-то за грудиной крошечным греющим пламечком.

***

Кажется, просыпаться в незнакомых местах стало входить у госпожи Мельге в дурную привычку. Когда её не слишком ласково потрясли за плечо и велели вставать, она понятия не имела, где очутилась: в поясницу впились какие-то рёбра продавленного дивана, под слишком тоненьким покрывальцем, натянутым до самого подбородка, стыл арктический холод, а на окошке, в которое Маша уставилась спросонья, буйным кустом цвела герань.

– Мань, вставай, – настойчиво повторил не опознанный ещё голос.

Голос голосом, а руку, дёргающую её за плечо, Мария притянула к собственному лицу и потёрлась о шершавую ладонь замёрзшей щекой.

– У меня зубы не чищены, – пробормотала она в пространство.

– При чём тут твои зубы? – изумились откуда-то сверху.

– А вдруг ты меня поцеловать захочешь?

– Если я захочу тебя поцеловать, то мне будет плевать, чищены у тебя зубы или нет.

– Врешь ты всё, – довольно заявила Маша.

Ну а Добренко, понятное дело, не осталось ничего другого, только как подтверждать, что у него слова с делами не расходятся. Подтверждение вышло очень убедительным, но примерно на середине процесса Мария проснулась окончательно, вспомнила вчерашнее, охнула, села, отпихнув дрессировщика и запуталась в покрывале.

– Как Арей? – выдохнула Мельге, выдираясь из подлого одеяла. – Он же не?..

– Пришёл в себя, – недовольно отозвался Саша, откидываясь на спинку беспомощно крякнувшего диванчика. – И подсматривает, скотина. Представление ему, видишь, бесплатное.

Пёс, растянувшийся всё на том же столе, только лежащий поверх чистой простыни, жалобно скульнул и прикрыл глаза в изнеможении. Выглядел зверь вроде бы не плохо, только вот повязка, туго стягивающая выпуклую грудь и впалый живот, белела жутковато. А ещё в комнате сильно пахло лекарствами, больницей и бедой.

– А он оттуда не упадёт, – Растерянно спросила Мария, не зная, можно ли подойти к столу или всё-таки не стоит?

– Что он, дурак, что ли, падать? – фыркнул бесчувственный, как все мачо, чурбаны и Терминаторы, Добренко. – Ничего с ним не случится. Отлежится, а вечером его домой заберу. Крови, конечно, парень потерял много, но выходим. Да, брат?

«Брат» в ответ скупо стукнул хвостом по столешнице.

– Как ты так только можешь? – возмутилась Мельге, решившись, наконец. На её робкое поглаживание мохнатых ушей кончиками пальцев – до чего-то другого дотронуться было просто страшно – хвост заработал активнее, но всё равно слабо. – Ему же плохо, бедному.

– А от того, что ты над ним сюсюкаешь, ему немедленно станет хорошо? – проворчал Саша, поднимаясь. – Где логика?