Владимир Серебряков - Лунная соната для бластера
Королева всех Лун, и хозяйка всех Солнц,
Королева Небес и владычица Звезд,
Королева Воды, Королева Земли,
Принеси нам дитя, что мы ждали!
Ты даешь ему жизнь, о Великая Мать,
Ты рождаешься снова, Владыка!
Мы отринули свет, мы отринули тьму,
Мы рабы твои, и ты служишь нам,
Так зажги же свет, о Мать!
Озари наш мир, о Мать!
Солнца свет подари, о Мать!
Эйо эвои, о Мать!
Эйо эвои!
Пламя чуть стихло, барабанный бой стал громче. Господин и Госпожа принялись сосредоточенно выполнять ритуалы освящения. Я воспользовался этим, чтобы получше оглядеться. Мало кто из непосвященных попадает на шабаши черных уикканцев, хотя и белые в этом отношении немногим снисходительнее.
Удивительно разношерстное сборище. Молодые парни и девки вместе с… по традиции следовало бы ожидать минимум одну старую каргу, но таковых как раз и не наблюдалось; а вот мужчин и женщин средних лет я насчитал немало. И подростки, почти дети, еще не прошедшие обряда посвящения. Все — в темных накидках, обнаженных тел не видно. Этому, полагаю, свой черед.
Господин бормотал над костром какую-то ерепень, от которой, однако, у меня мурашки по коже побежали. «…иткнас утирипс те, силиф те, сиртап энимон ни. Нэма.» Нэма — амен. Он читает «Отче наш» задом наперед? Вообще-то последователям уикки положено презирать христианство, а не включать молитвы в свой ритуал, пусть и ради глумления — но это был шабаш. Запах благовоний дурманил голову; не удивлюсь, если эти ревнители древней веры добавляют в душистое масло пситропы. Глухое «Эйо эвои», разносившееся время от времени по залу, головокружением ударяло по мозгам.
Постепенно толпа начала организовываться — участники шабаша становились в тройной круг. Костер полыхал все ярче, голоса Владык разносились все громче по залу, ставшему вдруг бесконечно огромным, потому что стены его распахнулись в ночь. К барабану присоединилась скрипка, но музыкантов я нигде не видел. Странно, но заклинания сухим песком сыпались в сито моей памяти, и так же уходили, не задерживаясь — а я ведь всегда хвастался, что мне не нужны мнемочипы!
Внезапно голос Госпожи обрел нечеловеческую ясность, и будто повинуясь ему, тьма надвинулась со всех сторон, щупальца ее выползали из холодного реголита:
Смертных семь грехов,
Тяжких семь оков,
Семь ведет тропинок в ад —
Выбирай свою!
Семь ступеней вверх,
Семь надежд на смерть,
Семь горит твоих огней —
Иди по ней!
Громовой удар барабанов — и тишина. В полном молчании Господин и Госпожа воздели руки вверх, потом Аббасон скрестил предплечья на груди, а его напарница так и осталась стоять широко расставив ноги и подняв руки.
— Солнце в ночи! Небо и земля! — пронесся благоговейный шепот.
Будь это белый шабаш, тут бы церемониальной части и завершиться. Но нет — черная уикка намного серьезнее относится к ритуалу, черпая в нем силы. Постепенно мне начало казаться, что весь шабаш — это единый хорошо отрежиссированный танец, видимый мне сквозь кривое зеркало пситропов. Сознание мутилось, выхватывая отдельные фрагменты торжественно-мрачного действа: преломление хлеба, и крошки, брошенные на закат… благословление урожая… пляска, кружение спирали вокруг неподвижной рогатой тени, видимой на фоне костра, нагой тени смерти, потрясающей, словно оружием, огромным напряженным фаллосом… Потом я, наверное, отвлекся, или вовсе отключился на минуту, потому что не заметил, как накидки оказались отброшены за черту магического круга. Хоровод обнаженных тел в ломких кровавых тенях… и только обтянутый мглой Черный Человек призраком маячил по другую сторону костра, странно покачиваясь в такт музыке. Я определенно ощущал, как мои извилины шевелятся сами по себе, тихонько сворачиваясь в узел — еще немного, и мозги превратятся в кисель, как у Яго Лауры.
Если я не сделаю чего-нибудь прямо здесь и сейчас, я свихнусь. Эта мысль возникла у меня в голове сама собой, да так и осталась. Я до боли сжал кулаки. Не заходить в круг… не заходить в круг… Хоть «Отче наш» читай. Хорошо все же, что граница останавливает их. Действие магического круга, конечно, репрограммное, неверующий вроде меня может проходить через границу свободно, а вот члены ковена воспринимают белую черту как стену. Даже опираются о нее, устав от бешеной пляски, да так натурально, что хочется невольно поверить в ее существование.
Оборотни завершили трансформацию. Кое-кто из танцующих замечал меня, но стена не дает им выйти, и им остается только бессильно скалить на меня зубы.
— Именами Сатандар и Асентакер!
Эхо разнеслось по залу, тяжелой волной прокатилось по мне, растирая мою волю в порошок.
— Именами Сатандар и Асентакер!
Тишина!
— Воззовем, — негромко приказал Господин. — И да поможет Он нам, ибо тяжек наш груз, и нелегок путь. Эко, эко, Азарак!
— Эко, эко, Азарак! — повторил шабаш.
Похоже было, что все предшествовавшее — лишь часть бесовской оргии, посвященная Госпоже. Теперь ведьмы готовились призвать Рогатого, 'Эрне. Того, кого инквизиторы средневековья называли сатаной.
— Эко, эко, Зомелак! Эко, эко, Цернуннос! Эко, эко, Арада! — напевал шабаш, и змея тел пришла в движение, медленно плывя округ костра. Барабан заходился от дрожи. И тело Господина начало меняться. Иные пропорции, иная кожа — темная, волосатая; ноги превратились в копыта. Он стряхнул ненужный уже шлем — кто сможет узнать Дэймона Аббасона в рогатом сатире? Воздух, прогревшийся за время пляски, внезапно пахнул морозом. Я и не знал прежде, что холод тоже имеет запах.
— Я пришел, — спокойно сообщил Аббасон — нет, уже 'Эрне, сам Дьявол! Мне уже довелось удостовериться в необычайной силе уикканских репрограмм, но имперсонация Рогатого поражала своей глубиной. Показалось даже, что движение воздуха донесло до меня запах козла.
И тогда вперед выступил Черный Человек шабаша. Он запел — ломким, до странности лишенным тембра голосом, и подхватили остальные:
Именем невыражен, неназван во плоти,
Старый мой Владыка, о хозяин темноты,
Силою холодною, невиден и несвят,
Силой одержи его с макушки и до пят,
Темный мой Владыка, что древен и могуч,
Попираешь землю ты, главой касаясь туч,
Слово твое — камень, и плоть твоя — как тень,
Гнев твой — словно ночь, и радость твоя — день,
Слушай, о Владыка, приближенного мольбу…
Что только не примерещится — свет факелов будто заколебался, померк…
— Покарай, Владыка, того, кто зло замыслил и учинил слуге твоему 'Эрне-ст'а Сиграму.
