Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом
— Его зовут Томми Флайберг, — сказал Фул. — Но год назад он писал еще хуже.
Все это время я вел съемку. Снимал больных, палаты, доктора Фула, и когда Фул вдруг произнес: “Хватит!” — я вздрогнул.
Впрочем, Фул и это истолковал по-своему:
— Хотите спросить, почему я молчу? Почему я ничего не предпринимаю? — Что-то затравленное и беспомощное мелькнуло в его огромных глазах. — Я пытался говорить… пока рядом был Стоун. А сейчас боюсь. Меня связывает контракт, я не могу покинуть Итаку. А тут говорить — какой смысл? Да и кому? Сейджу? Он все знает лучше меня… Моргачам? — они не поймут… Сотрудникам “СГ”? Они первые упекут меня в колонию…
Мы вышли в коридор, и Фул бросал слова почти на бегу, так ему хотелось напиться. В кабинете он жадно наполнил стакан и сделал большой глоток:
— Кроме того, я помню судьбу Бэда!
Он не внушал мне ни уважения, ни участия.
Если его придется ударить, подумал я, то лучше сделать это ногой, как тот парень, подручный Габера.
Но когда Фул повернулся, я передумал. Хватило короткого резкого удара ладонью чуть ниже желтого оттопыренного уха. Фул странно ахнул и навалился грудью на стол.
В карманах доктора ключей не оказалось, но это меня не остановило — спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Две минуты, и стальной сейф раскрылся. Две минуты, и содержимое сейфа — пистолет, две обоймы, пачка купюр, истории болезней, сводки химанализов лежали передо мной.
Но прежде чем приступить к пересъемке материалов, я перетащил Фула на диван. За этим занятием меня застала сестра:
— Что с ним?
— Алкогольное отравление, — я подошел к дверям и закрыл их на ключ. — Кто, кроме вас, дежурит в клинике?
— Аронсайд и Герта. Что вы собираетесь делать? — испуганно вскрикнула она.
— Привязать вас к креслу. Вы мне мешаете.
Мне был противен страх сестры. Я толкнул ее к креслу, и она села сама. У нее хватило благоразумия не сопротивляться.
4
Фотографируя документы, я ни на секунду не забывал о сестре. Дрожа от страха, она все-таки смотрела не столько на меня, сколько на Фула. Она жалела этого пьяницу!
Я усмехнулся. Если меня бросят вот так же на диван, кто-нибудь меня пожалеет?.. Вряд ли… Кто в Консультации столь слаб, что готов расчувствоваться над неудачей? Берримен? Он не простил бы мне поражения Шеф? Он сделал бы все, чтобы я не встал с дивана. Может, Кронер-младший? Чепуха!.. И шеф, и Берримен — все они шали разницу между победой и поражением!
На секунду я подумал о Нойс. И усмехнулся. Таких, как я, жалеть ей не следовало.
И вдруг подумал — Лесли! Человек, под носом которого я пустил по ветру фармацевтов Бэрдокка, человек, под носом которого я пристрелил Эксперта!.. Да, Лесли должен был меня ненавидеть, и все же…
Однажды, когда, связанный, я лежал перед ним, Лесли заметил: “Ты этого добивался?” На что я пожал плечами: “Лесли, ты промышленный контрразведчик, я — промышленный шпион. У нас такая работа!” — “Работа! — усмехнулся Лесли. — Твоя работа ничуть не похожа на мою. Твоя работа противозаконна. И, как всякое преступление, она никогда не окупается. Воруя у частных фирм, ты воруешь у государства, у своей страны, наконец. У той самой, за которую ты сражался во Вьетнаме!” — “Вонючая война! — Мне хотелось позлить Лесли, ибо я не верил в его выигрыш. — Беря у одной фирмы, я даю другой. Законное перераспределение капитала. Разве это не помогает общему прогрессу?” Лесли покачал головой: “Прогрессирующим бывает и паралич. Шпионы, даже талантливые, никогда не кончают так, как им бы хотелось”. — “Я — исключение”. — “Забудь про исключения! У тебя есть только один выход”. — “Перейти к вам, в промышленную контрразведку? Охранять то, что вчера приходилось воровать?..”
Лесли… Странно, но он, кажется, и впрямь бы меня жалел…
Впрочем, нет. Лесли всегда жалел не меня. Он жалел мои возможности, которые сам он употребил бы иначе. Он жалел мой талант, поставленный на службу Консультации, а не ему, Лесли.
Закончив съемку, я взглянул на сестру. Она злобно ощерилась. Она уже поняла — ее не убьют. Это придало ей смелости. И я заколебался… Через час — другой она найдет возможность выбраться отсюда…
Час — другой…
“Должно хватить! — сказал я себе. — Мне ведь никто не гарантировал вечность.”
Заперев кабинет снаружи, я бесшумно прошел длинный полуосвещенный коридор.
Привратник меня ждал, я кивнув ему:
— Еду в “Креветку”. После таких переживаний следует напиться, не правда ли?
— Вас будут спрашивать?
— Да, может быть, Габер. Может быть, Сейдж. Но вы знаете, — я в “Креветке”!
5
На полпути к Старым дачам радиотелефон захрипел. Вызывали мой номер. Я не откликнулся, но телефон не отключил.
— Машину Гарриса видели у клиники, — перекликались незнакомые голоса.
— Привратник подтверждает.
— Так чего вы ждете? — вмешался в радиотелефонный разговор Габер. — Вышлите наряды в клинику. Перекройте все выходы на шоссе.
Я усмехнулся — они будут искать не там. И посмотрел на часы. Три часа ночи. Мое время истекло, но я был уверен — мне, как всегда, повезет.
6
Машину я бросил на берегу, сразу возле кирпичной стены, отгораживающей от мира Старые дачи. Именно это место называл Брэд, рассказывая мне о резервации моргачей. Мотор смолк, меня сразу обступила гнетущая тишина. Светились гнилушки развалившейся от ветхости шхуны, чуть плескался у ног слабый накат.
Вдали над водой вспыхивали слабые огоньки постов, охраняющих выходы сточных вод.
Затянув пояс эластичной непромокаемой куртки, я медленно вошел в маслянистую неприятную воду, погрузился по плечи, поплыл, преодолевая тошнотворный тяжелый запах.
Раза три я отдыхал под осклизлыми каменными быками, на которых лежали мощные трубы. Раза три вспыхивали надо мной зажигалки солдат охраны, доносились приглушенные разговоры. И все же я заплыл далеко, так далеко, что попал в зону водоворотов, над которыми стояли серые шапки скользкой не расходящейся по воде пены. Я осторожно заполнил пробирки водой из труб, водой океана, пеной, затянул их специальным пластырем и спрятал за пояс.
“Вот и все”.
Но это было еще не все.
Вода попала под куртку, заполнила башмаки. Если бы куртка не вздулась одним большим пузырем, я давно погрузился бы на самое дно. Я совсем выбился из сил, пока не выполз, наконец, на отмель, прямо под кирпичную стену Старых дач.
