Виктор Гончаров - Долина смерти (Искатели детрюита)
Совсем не подозревая о достопримечательностях расстилающихся под ними вод, два пассажира, спущенные с парохода «Ленин», беспечно плыли в широкобортной шлюп-чонке, несшейся стрелой под взмахами мускулистых рук матроса. Безменов сидел на руле, держа направление на пристань; Митька Востров развлекал себя и матроса анекдотами.
Один-единственный человек, кроме находившихся в шлюпке, оживлял в это раннее утро зыблющееся зеркало бухты. Это был рыбак, саженях в 200 от берега бросивший якорь на гребне древних стен. Он по пояс в воде бродил около лодки, собирая что-то длинным сачком. Но не для ловли устриц и мидий выехал рыбак в столь ранний час, — доказательством тому — катастрофическое происшествие, разразившееся вслед за тем, как шлюпка поравнялась с местом его лова.
— Эге-гей… — крикнул рыбак предостерегающе. — Держите левей, а то на камни…
Не ожидая подтверждения со стороны матроса, Безменов резко взял влево… Раздался подозрительный треск — шлюпка с размаху налетела на острый риф — пассажиры ее упали со скамеек на дно…
Через секунду матрос вскочил, как взбесившийся.
— Ты — чертова перечница! — завопил он, потрясая кулаками в сторону рыбака. — Мокроступ устричный! Куда влево? Зачем влево? Ведьма бесхвостая! Каракатица несъедобная! Акула ротастая!..
Бешеный фонтан, забивший из уст разъяренного матроса, прервался лишь тогда, когда вдруг забил второй фонтан из продырявленного дна шлюпки. Матрос, плюнув в сторону рыбака, бросился затыкать чем попало грозную брешь. Туда, прежде всего, отправилась его собственная шапка, потом вторая, сорванная с головы изумленного анекдотчика… Безменов сидел слишком далеко, матрос, кинув на его картуз безнадежно алчущий взор, решительно сорвал с себя рубашку и окончательно затампонировал ею зияющую рану… Вслед за тем он снова отомкнул свой фонтан, заклокотавший с удвоенной энергией:
— Гони сюда лодку, ящерица земноводная… Не думаешь ли ты, пустобрех соглашательский, что я повезу пассажиров дальше? Ну, живо-живо, нефтяная панама, керзониада двоегнусная! Живей, живей, живей… А то я тебе сделаю интервенцию без капитуляций!..
Когда рыбак испуганно-торопливо полез в свой первобытный челн, управляемый с кормы одним веслом, матрос удивительно спокойно прервал словесное извержение и, показав широкое, улыбающееся лицо пассажирам, произнес наставительно и конфиденциально:
— Заметьте: ни разу по матери… Потому из комсомоли-стов.
И, чтобы показать, что его красноречие отнюдь не иссякло, он снова посыпал на голову рыбака трескучие безобидные ругательства.
Рыбак, искусно действуя кормовым веслом, подошел вплотную к потерпевшей аварию шлюпке. Он снял войлочную шляпу и робко-заискивающе заговорил, в то же время окидывая испытующими восточными глазками обоих пассажиров:
— Товарищи, видит бог, я хотел крикнуть «вправо». Видит бог, шайтан виноват, повернул мой язык не в ту сторону. Вы не беспокойтесь, я вас перевезу, как князей… Я…
— Ладно, ладно… — прервал его матрос. — Смотай свой язык, слизь мягкотелая… Живо принимай багаж и пассажиров, а то как бы я твоего бога. Курица херувимская… — добавил он с пренебрежением и плюнул в зыблющееся море.
Два чемодана, сильно подмоченные, и пассажиры с мокрыми ногами перебрались в утлый рыбачий челн. Матрос в напутствие выпустил на голову виновника катастрофы весь свой остаточный запас крепких словечек: его шлюпка, несмотря на тройную затычку, все более и более наполнялась водой.
Безменову с первого взгляда не понравилась двусмысленная физиономия рыбака, и вся происшедшая история казалась ему преднамеренно устроенной с какими-то темными планами. Его метод распознавания людей по рукам еще больше утвердил его в этом мнении: у рыбака руки были подозрительно белы, а с ладонной стороны совсем лишены мозолей…
— Неужели сидоринская лапа и сюда дотянулась? — подумал он, тайком отстегивая кобуру с наганом.
Митька Востров, после того, как лишился головного убора, сразу замолк и омрачнел. Подозревал ли он что-нибудь — нельзя было судить по его окаменевшему лицу, но жест друга к кобуре не прошел мимо него.
Все событие разыгралось на расстоянии полуверсты от берега; свидетелями его были лишь чайки, с резкими криками принесшиеся откуда-то, да равнодушно сверкающее солнце над головами.
Рыбак молчал, бесшумно работая веслом на корме и от поры до времени кидая тайные беспокойные взгляды то на пассажиров, то в водное пространство перед носом лодки; молчали и приятели, расположившиеся на носу. Подозрения рабфаковца, казалось, не были беспочвенными: челн быстро шел по прямой линии к пристани — саженей семьдесят, не больше, оставалось до нее, — но чем видимей становился берег, тем резче выдавал рыбак свое внутреннее напряжение. Он теперь стоял на ногах и вытягивал вперед шею, стараясь разглядеть что-то таинственное перед бегущим носом лодки… И это таинственное пришло…
Митька Востров, в противоположность своему другу не отрывавший взгляда от поверхности воды, вдруг вскрикнул и схватился за борт. Безменов резко обернулся к нему и выхватил одновременно револьвер: перед лодкой вода пришла во вращательное движение… Друзья вскочили… Вращательное движение превратилось в завывающий водоворот.
На дне водоворота лопнула черная бездна… Челн скакнул туда…
В самую последнюю секунду Безменов оторвал взор от мрачной страшной пропасти и бросил его на корму: там рыбака не было — он плавал высоко на периферии водоворота… Уже когда изумрудная пасть смыкалась над головами пассажиров, грянул выстрел — рыбак ключом пошел ко дну… Это рабфаковец мстил за свою гибель…
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Дьякон-расстрига Ипостасин проснулся оттого, что к монотонному ворчанию ключа, подле которого он спал, присоединились чуждые звуки. Боль во всех частях тела, мучительное жжение в тысячах мест расцарапанной и разодранной кожи напомнили ему о претерпенных злоключениях его в надземном мире.
— Гнусно… — сказал он, подставляя под горячий ключ зудящую кожу рук. — Гнусно устроен божий свет… Не божий он, а сатанинский… А может, никакого бога и нет…
Последняя богохульственная мысль выскочила из горячечных мозгов дьякона нежданной, заставив его в ужасе схватиться за голову и с опаской взглянуть вверх, во тьму, где за сводами пещеры клокотала загадочная исполинская масса. Потолок не обрушился на кощунственную голову и загадочная масса не хлынула в пролом — или господь-бог спал, или его, действительно, не было. Успокоенный дьякон прислушался.
Болтливый ключ неугомонно пел монотонные саги свои о жутких глубинах, откуда вытекал. Грузное ворчание над головой действовало успокаивающе. Глаз ничего не разбирал в кромешной тьме.
