Зло той же меры - Теверовский Михаил Григорьевич

Сразу же за КПП с серьёзными пузатыми дядьками-охранниками, по внешнему виду которых можно было нечаянно ошибиться и решить, что они имеют звания не меньше полковников, меня ждала Лиза. Она смотрелась ярким и по-настоящему живым пятном на фоне серого, проржавевшего и покосившегося забора, помятого и потёртого шлагбаума. А также этой охранной будочки, собранной из советского силикатного кирпича, уже потрескавшегося и кое-где осыпавшегося, сильно напоминавшей внешне общественные туалеты нулевых годов двадцать первого века, которые я ещё успел застать. Да и, скорее всего, некоторые из них всё ещё сохранялись в малодоступных уголках нашей родины. На Лизе было надето длинное жёлтое платьице, на шею повязан лёгкий платочек, а на ногах – маленькие бежевые кроссовочки. В руках она держала небольшую сумочку, теребя её пальцами, как она всегда делала, когда волновалась. Увидев меня, она улыбнулась такой яркой и счастливой улыбкой, что я вмиг окончательно лишился самообладания и стремглав побежал к ней, несмотря на начавших кудахтать охранников. Мне было плевать на них. Я приблизился к своей любимой и, обхватив её за талию, крепко и страстно поцеловал в такие сладкие алые губы. Мы снова были вместе. Рядом с ней я чувствовал, что безликость, серость и злоба окружавшего нас мира нам не страшна. Пусть вокруг хоть грозы, ураганы, кризисы, эпидемии – плевать. Мы с ними справимся, ища и обязательно находя опору друг в друге.

Единственное, что в тот день омрачало моё настроение, – это отсутствие вместе с Лизой ждущих меня родителей. Я понимал, что глупостью было надеяться увидеть их там. Неделю назад, вечером субботы, нашего обыкновенного времени встречи, я, как и множество раз до этого, спросил, нет ли какой-нибудь информации о моих папе с мамой. Тогда Лиза лишь грустно покачала головой, опустив глаза и прижавшись ко мне. И всё равно где-то внутри меня сидела какая-то безумная, совершенно нереальная и невозможная, но надежда, что они будут ждать меня. Как же я по ним скучал… И знал, что никогда не прощу страну за то, что она сделала с нашей семьёй. Хоть и был бессилен что-либо сделать.

Позднее, уже вернувшись в Москву и поселившись вместе с Лизой в квартире на окраине, выданной мне государством как детдомовцу, я пытался разыскать хоть какую-то информацию о том, что же случилось с моими родителями после того, как меня у них отобрали. Верил в то, что они ещё живы, что мы ещё всё сможем пережить, вновь воссоединиться. Искал информацию и позже, когда мы переехали по очередному распределению из-за моей вынужденной работы полицейским в новый город под говорящим названием Новоградск и, как казалось, в стране началась очередная демократическая перестройка. Но всё было тщетно. Мои родители были словно стёрты из реальности вообще, в том числе и любое упоминание о них. И памятью о них, доказательством и верой в то, что они на самом деле существовали, являлся лишь факт моей жизни. У нас не любят так называемых «врагов народа», предателей. И так было всегда. Я уже и не представляю, что должно произойти, чтобы мы направились по цивилизованному пути развития, когда права и жизнь человека являются основополагающими и наиважнейшими в стране. Опять же, сегодня кажется, будто всё же встали на рельсы либерального развития, но в каждой детали, каждой мелочи чувствуется, что это не совсем так. Потому я одновременно страшусь и обожаю книги по истории. Сколько раз мы пытались? Сколько раз и сколькими способами менялись режимы в нашей истории? Даже взять последние сто с небольшим лет, ставшие особо знаковыми: сначала падение монархии с её бесконечными царями, государями, императорами и приход к власти Временного правительства во главе с Керенским в феврале 1917 года. Огромная надежда на то, что всё будет действительно по-другому, потонула с приходом Великой Октябрьской социалистической революции. Вся власть народу? Куда уж там… К власти пришли новые «монархи», оставлявшие пост главы государства лишь с последним вдохом. Тираны Ленин и Сталин, затем ни к чему не приведшая хрущёвская «оттепель» и следовавшая за ней эпоха застоя с Брежневым у руля. Затем геронтократия по два года на каждого следующего правителя… И всё это время закрытие от мира с главным девизом: вокруг враги. Идеологическая игра подсознаниями граждан, ведь так легко и просто все неудачи и проблемы в экономике сваливать на вмешательство извне. Да и управлять, разумеется, проще. И вот, казалось бы, новый шанс, новая попытка – «перестройка» при Горбачёве. В стране проводились радикальные реформы во всех областях, рушился советский строй, открывались границы… И происходит распад СССР. Во главе России Ельцин, чьё правление опять же внешне напоминало движение к демократии и либерализму. Капитализм, свобода слова, налаживание связей с другими странами… Только вот после отставки назначается преемник, что не совсем схоже с демократическими устоями, со всеми необходимыми указами о защите Ельцина от судебных преследований, позже обращёнными в Федеральный Закон. С тех пор было много разного: и хорошего, и плохого. А теперь вновь всё по той же спирали истории… Каждый раз, независимо от целей, причин и кровавости смены государственного строя, Россия возвращалась обратно к тому же. По какой-то заклеймённой традиции и во времена монархии, позже СССР и после его развала главы государств через одного или максимум двух то берут курс на демократию, то вновь валятся в тиранию, закручивая гайки и зажимая свободы граждан в ежовых рукавицах. Я уверен, что и теперь следующим президентом будет какой-нибудь военный или выходец из спецслужб, который устроит тоталитарный ужас, как было в моём детстве, из-за чего теперь полицию ненавидели настолько, что сотрудники боялись за свою жизнь и жизни близких, скрывали лица под шлемами и переодевались в «Офисе» – здании для всех госслужащих, чтобы невозможно было определить, кто и чем занимался и занимается.

Что же сможет разорвать эту кровавую бесконечную цепь, сковавшую нас и нашу страну? Когда это закончится?

Часть 4

Месть

Глава 1

Суббота, 1 день до…Утро

Не знаю, сколько времени меня допрашивала группа следователей, прибывшая после моего звонка. Я отвечал на какие-то вопросы, не до конца понимая их сути. Потому что мне было плевать. Я ничего не чувствовал, лишь знал, что должен отомстить лично. Тюремная камера, как мне казалось, не осуществляла бы в полной мере того наказания, что заслуживали подонки, отобравшие у меня моих девочек. Уничтожившие смысл моей жизни. По этой причине следственной группе карточку памяти с видео убийства моей семьи я не предоставил. Конечно, полиция могла бы попытаться закрыть это дело, обвинив меня в убийстве Лизы и Наташи, но я понимал, что, во-первых, место преступления явно говорило о том, что преступников было несколько; во-вторых, у меня было железное алиби на то время, в которое было совершено преступление; и, в-третьих, на крайний случай у меня была подушка безопасности – как раз в виде карточки памяти из видеоняни.

Примерно в четыре часа ночи, допросив меня, осмотрев место преступления и забрав тела, полицейская группа и врачи скорой помощи оставили меня одного в квартире наедине с пожиравшими меня мыслями и пронзающими сердце чувствами невыносимой тоски и боли. Каждая вещь, каждый миллиметр квартиры напоминали мне о той счастливой жизни, когда я мог обнять любимую жену, почитать сказку и поцеловать в лоб мою маленькую принцессу-дочь. Уснуть я также был не в силах, потому лишь сидел на кухне на стуле, придвинутом к окну, упёршись пустым невидящим взглядом в тёмную ночь, царившую за стеклом. Я ждал рассвета, чтобы тогда поехать, несмотря на выходной, на работу и узнать, как зовут того ублюдка, чьё лицо засветилось на видео. И который за содеянное умрёт первым.