Лев Гурский - Есть, господин президент!
— Значит, Россия — для русских? Москва — для москвичей? Кремль — для кремлевцев? — Валерия Брониславовна заозиралась по сторонам в поисках подходящего оружия возмездия.
Ничего, кроме пакета с драгоценными пирожными, на столе не было.
Я ждал, что Старосельская, пусть на мгновение, но заколеблется в выборе между долгом и чувством. Но Антигона русской демократии не дрогнула: она знала, что в ее жизни первично, а что вторично.
Без сомнений, без тягостных раздумий гостья подхватила со стола пакет, полный нежнейших пирожных, и, задорно ухнув, насадила его на погодинскую голову. Да еще и пристукнула сверху. Оба-на!
— Сладко ль тебе, морда фашистская? — спросила она.
Из пакета на голову побежденного заструился крем. По левому уху потек ручеек цвета брусники, на правом ухе и на лбу образовались сразу два белых потека. В эфире, с сожалением подумал я, такое, разумеется, уже не проканает. Тима будет настороже — эффект неожиданности пропал. Но и без Чарли Чаплина, без метания тортов картинка обещает быть вкусной: как я и предполагал, сшибка двух пузанов одинаковых комплекций — блестящая находка. А уж если одна туша, как сейчас, еще и обзовет другую жирной мордой, эффект будет убойным. Я уже знаю, кто из телевизионщиков ухватится за эту борьбу сумо всеми четырьмя конечностями…
Мысленно я посчитал до десяти и мысленно же присудил чистую победу госпоже Старосельской. Хотя пару процентов рейтинга «Почва» на этом возьмет по-любому: народ у нас жалостливый. А главное, выйдет профит кандидату номер один. Когда безбрежные демократы собачатся на всю страну с идиотами-патриотами, даже снулая рыба Кораблев набирает очки. Он выглядит наименьшим злом для России. Третьим путем из двух возможных.
Не вставая с места, Тима обреченно пощупал лоб, наткнулся на крем, понюхал и жадно облизал палец. В глазах его возник интерес. Теперь он уже целенаправленно проверил левое ухо — с похожим результатом. После чего искоса глянул на меня. Дескать, извините, не виноватый я: голодовку прервали обстоятельства непреодолимой силы. Типа землетрясения, цунами или торнадо.
— Что-то хочешь мне сказать? — с грозной улыбкой осведомилась Старосельская, горой нависая над Тимой.
— Нет, — быстро ответил Погодин. И тут же поправился: — То есть, конечно, да, хочу. — Он зачерпнул с головы целую пригоршню крема и спросил: — Где такие хорошие пирожные брали?
Часть Вторая Догадки под соусом
Глава тринадцатая Привет из средних веков (Яна)
Ради любопытства я бы заглянула в школьный табель юного Фили фон Гогенгейма. Об заклад бьюсь, что по предмету «Чистописание» у него была тройка с минусом. Или даже твердая «пара». Во всяком случае у взрослого Парацельса почерк оказался сквернее некуда: каждая вторая его буква вела себя как пьяная, а каждая первая — как больная нервной трясучкой. Мне стоило труда различить прописные «S», «N» и «Z», выглядевшие почти одинаковыми загогулинами. Разница была лишь в длине кривоватых хвостиков.
— «Ме1» — по-латыни мед? — спросила я, рассматривая хвостики.
В нашем столетии кулинарному профи обычно хватает английского. Почти вся латынь, которую я изучала на юрфаке, за ненадобностью выветрилась из моей головы сразу после выпускных экзаменов. Осталась только какая-то общеупотребительная мелочь, вроде «dura lex» или «in vino veritas». Ну и, конечно, «Justitia regnorum fundamentum» — «Правосудие есть основа государства». Когда-то меня даже увлекал этот чеканный афоризм. Я верила в неумолимую длань Закона. До тех пор, пока не сообразила, что Немезида держит в руке тесак, а не скальпель, и мир может погибнуть просто за компанию с каким-нибудь мелким карманным воришкой.
— Мед, — подтвердил Макс. — «Saccaharum» — сахар, «ceroma» — это крем, «uva passa» — изюм, «pasta» — тесто. Ниже по тексту еще встречаются кориандр, ваниль и прочее, в том же духе. И рядом с ними — видите? — есть два-три символа из алхимии… Кстати, обратите внимание на чернила: оригинальный состав, ныне забытый. За пять столетий они почти не выцвели. И бумага прекрасно сохранилась, по особому методу. Не будь Парацельс еще и алхимиком, мы бы сегодня вряд ли хоть что-то здесь увидели…
— А это что? — Я обратила внимание на несколько латинских закорюк по внешнему контуру октябрятской звездочки, нарисованной ближе к середине страницы. — Тоже какая-нибудь алхимия?
— Слово «frixura» рядом с пентаграммой — это сковородка, — расшифровал мне Кунце. — Там дальше все довольно просто.
— Все у него просто, — сердитым голосом проговорила я. — Все ему элементарно. Сложно было только сказать мне, что у него есть целая страница из книги… Да неужто вы не понимаете своей головой, какой важный ключ вы пытались от меня скрыть? Ведь даже по одному-единственному рецепту можно воссоздать логику кулинара! Когда я знаю, например, что Тейлевант, личный повар Карла Шестого, брал для сладкого сырного флана именно сыр Бри, то я уже понимаю, зачем ему нужен был черный молотый перец для груш в винном сиропе. Если человек использует имбирь — это одна стратегия, если кориандр, как здесь, — другая. Метод индукции, дорогой Ватсон… Что вот это за рисунок? — Я указала мизинцем на половинку солнца рядом со словом «pasta».
— Медленный огонь, — разъяснил Кунце, — символ тоже взят из алхимии… Пожалуйста, Яна, не надо злиться на меня. Я не имел злого умысла против вас. Я не пытался нарочно скрыть от вас эту страницу. Но мне пришлось бы сказать, как она ко мне попала, — и вы бы могли испугаться. Я боялся, вы тогда откажетесь. Ведь хозяин этого листка умер у меня на глазах, и не от простуды…
— Макс, вы ни фига не разбираетесь в женщинах, — с прямотой фельдфебеля доложила я этому недотепе. — Страшная тайна, чтоб вы знали впредь, — наилучшая приправа к любой истории. Вам ни одного дамского телесериала не попадалось? Вы бы сэкономили в деньгах, начни вы с мертвеца в «мерседесе» и покажи мне сразу эту страницу из книги. Я бы, может, согласилась работать на вас и за меньшую сумму. Но теперь уж все, цена обговорена… — Я перевернула листок и на обороте увидела, кроме букв-загогулин, еще рисунок. Немигающий глаз, вписанный в круглую розетку цветка подсолнуха. — Что, средневековый знак бдительности?
— Это интересный символ, — заметил Макс. — Многозначный. В разных книгах Парацельса он встречается сразу по нескольким поводам. В «Книге Архидоксий» он означает душу в «Книге Парагранум» — морской прилив, в «Великой Астрономии» — силу земного притяжения, а в «Философии Разума» — бодрствование. В «Магнус Либер Кулинариус» знак этот, скорее всего, символизирует внимание. Небольшая ошибка в рецептуре — и кушанье уже не то. Ведь правильно я рассуждаю?
