Вадим Панов - Мистерия мести
— Ты ведь помнишь, с чего началась та атака Луминаров?
— Они разгромили вечеринку в ресторане… Проклятье! Я должен был догадаться! — Винсент бешено посмотрел на ведьму: — Младший де Корге! Генрих! Масаны высушили Генриха!
— Луминары убили последнего сына магистра, и де Корге обезумел, поскольку после Лунной Фантазии боялся такого развития событий больше всего на свете. Магистр не хотел увидеть смерть сына и помогал нам, рассчитывая на страховку.
— Мерзавец…
— Он велел немедленно провести церемонию. Тина пыталась протестовать, говорила, что мы не готовы, но магистр сказал просто: или мы делаем, или он убивает всех нас. — Пауза. — Нам требовался сосуд для души Генриха. — Ещё одна пауза, чуть длиннее. — Мы взяли твоего сына. Он как раз был любовником Тины.
Вот так просто: трём кровавым вивисекторшам понадобилась подопытная мышь определённой породы, и они взяли ту, что оказалась под рукой.
Я думал, что Винсент убьёт ведьму сразу после этих слов, но он сдержался. Сжал ладью в кулаке так, что рука задрожала, но сдержался.
И тихо попросил:
— Дальше.
Чем вызвал у ведьмы секундное замешательство: она ждала того же, что и я, а потому продолжила не сразу:
— Кажется, у нас получилось… Мы провели обряд, удалили душу твоего сына и призвали душу младшего де Корге. — Мира помолчала, припоминая события той ночи в мельчайших деталях. — Но мы не учли последствий страшнейшего шока, который переживает душа во время смерти. Мы вернули магистру сына, но ужас перед возвращением был настолько силён, что Генрих перерезал себе горло.
История закончилась.
Я тихонько выдохнул, после чего вытряхнул из флакона ещё пару таблеток аспирина и запил их остатками воды. Похоже, мне предстоял долгий разговор со скульптором, и я не хотел, чтобы ему помешала такая мелочь, как головная боль.
— Что ты уготовил мне? — поинтересовалась Мира. Винсент бросил чёрную ладью на пол и рассказал:
— Ты исчезнешь так же, как исчез мой сын. Так же, как взбешённый Мальцев стирает сейчас всё, связанное с Тиной. Ты просто исчезнешь, и никто не будет знать, куда ты делась. Я не хочу, чтобы о тебе осталась хоть какая-то память.
Мира кивнула, принимая приговор, и перевела взгляд на меня:
— Можешь не верить, но ты мне действительно нравился.
Можете не верить, но мне было всё равно.
Уточнить, как именно Шарге приведёт приговор в исполнение, ведьма не успела: кресло, в котором она сидела, неожиданно чавкнуло, потом ещё раз, ещё… И стало медленно поглощать Миру. Поедать… Принимать в себя… Чавкающее кресло пожирало жертву, но женщина не кричала и не сопротивлялась: она запрокинула голову назад и довольно улыбалась — так, словно получает неземное наслаждение.
Обещанная эйфория.
Я не знаю, почему наш спятивший скульптор не устроил Мире что-нибудь болезненное или кровавое. Возможно — устал, возможно — кресло по-другому не работало. А возможно, он рассчитывал получить своё со следующей жертвой, поскольку на шахматном столике, что располагался по левую руку Винсента, оставалась последняя фигура — пешка. И мы с Шарге, не сговариваясь, уставились на неё.
Эпилог
— Не понимаю, почему меня не убили?
— То есть всё остальное ты уже разложил по полочкам? — рассмеялся в ответ Стальевич.
— Тайны, конечно, интересны, однако в первую очередь меня интересует собственная шкура. Точнее, почему она уцелела?
— За Шарге я ответить не могу, скорее всего, он не тронул тебя под влиянием очередного импульса, — честно и весьма предсказуемо пояснил старик. — Что же касается Миры и магистра, то они не стали рисковать из-за твоего брата.
— Из-за Михаила? — Кажется, я уже слышал такое о своём кровном и христианском родственнике — брате Иоанне. — Какое отношение монах имеет ко всему происходящему?
— Не сам монах, а Забытая пустынь, — спокойно ответил Стальевич. — Шарге сумел донести до Михаила, что ты расследуешь смерть Тины и в случае твоей смерти произошёл бы грандиозный скандал. Смерть Тины, которую все сочли внутренней разборкой ведьм, разложили бы по молекулам и докопались до истины.
— Я и так докопался до истины.
— И поэтому Джине велели тебя убрать.
Тогда, той ночью. И сейчас, ясным летним утром, прозвучавшие слова кажутся дурацкими и ненастоящими. Но они описывают весьма опасные и очень даже настоящие события, которые имели место всего два дня назад. Ведьма-пьяница пыталась меня убить, но ей не позволил чёрный голем.
А мы со Стальевичем сидели на лавочке под густой сиренью, неспешно разговаривали, но в глаза друг другу не смотрели, с улыбкой наблюдая за резвящимся в собачьем загоне Гамлетом: бравый дог встретился с приятелем — мощным ротвейлером, и теперь две здоровенные псины носились по клетке за мячиком, повизгивая и рыча друг на друга, как настоящие щенки. Иногда Гамлет покусывал невысокого ротвейлера за шею, и в такие моменты мне начинало казаться, что дог хочет проглотить его целиком.
Я знал, что Гамлет сможет.
— Зачем я понадобился Шарге?
— Ты стал наживкой, на которую клюнули все заинтересованные лица. Атаковать Джину или Миру после неудачи с Тиной Винсент не рискнул, вот и разработал сложный план.
— Который удался.
— Винсент превосходно играл в шахматы, — медленно произнёс Стальевич, протирая очки. — Он даже хотел стать профессиональным спортсменом, но потом увлёкся созданием големов и передумал.
— Вы его знали?
— Слышал о нём. — Старик тонко улыбнулся. — Нас много, знать всех практически невозможно.
— А-а…
Вот мы и подошли к самой интересной части нашего разговора. Прямо сейчас, на этой самой лавочке, в этом самом сквере, под этими самыми деревьями, в окружении всех этих ничего не подозревающих людей, мой сосед, старенький владелец скромного магазина сувениров Евгений Стальевич Хамиев, определит мою дальнейшую судьбу.
— Мне сотрут память?
Я отдавал себе отчёт в том, что колдуны, ведьмы и маги не в восторге от того, что я прикоснулся к их миру, а поскольку старший брат раскинул надо мной защитные крылья, убивать меня не станут.
— Даже у нас нет методик, дающих стопроцентный результат этой операции, — честно ответил Стальевич. — И поэтому мы поступаем гуманно: даём выбор. Или ты навсегда забываешь об этой истории, перестаёшь искать необычное в странных событиях и искренне веришь логическим объяснениям новостей, даже если они покажутся тебе необыкновенными…
— Или? — хрипло перебил я старика.
Хотел перебить с достоинством, в стиле Филиппа Марлоу, но голос, гад такой, с потрохами выдал волнение.
