Вадим Панов - Мистерия мести
— Ты давно не звонил.
И кто, скажите на милость, разберёт этих женщин? Мы на краю гибели… наверное… а она начинает выяснять отношения.
— Не хотел тебя подставлять, — нашёлся я, чувствуя себя настоящим героем.
Ну не говорить же красивой женщине, что перестал испытывать к ней те странные сладкие чувства, которыми наслаждался во время нашего первого свидания.
Исчезла страсти легкая вуаль,
Поникли хризантемы в парке,
Скажи мне, как тебя зовут?
А то я позабыл в запарке…
— Не хотел подставлять? — Мира усмехнулась. — Ты перестал звонить и отвечать на звонки сразу после того, как подлый шас скормил тебе «облатку холодного сердца».
Аспирин наконец начал действовать, поэтому я без труда припомнил таблетку, которую Стальевич велел мне проглотить после неудачного свидания. Но всё равно спросил:
— Кто скормил?
— Не важно, — зло ответила госпожа следователь. — Ты не контролировал себя.
Ага, а во время нашего свидания я себя прямо-таки обконтролировался: и когда с собачьим обожанием исполнял все капризы Миры, и особенно когда готов был наброситься на Стальевича за то, что он нас задержал. И вчера ночью я тоже себя контролировал, когда готов был сдохнуть, защищая Джину. «Облатка холодного сердца», говоришь? Звучит интригующе, и если старый торгаш действительно мне её скормил, то нужно ему заплатить.
Я, возможно, не самый умный в мире частный детектив, но выводы делать умею. Особенно когда они буквально ломятся в дверь. Но главное моё достоинство заключается в том, что, если очевидные выводы противоречат и разуму и логике и кажутся невероятными даже по меркам передачи «Битва экстрасенсов», я нахожу в себе силы отказаться от стереотипов и соглашаюсь принять ситуацию такой, какой она кажется.
Я не мог объяснить тёмную фигуру с ярко-жёлтыми глазами и потому принял данное рыжими определение — голем. И таким же големом, судя по всему, был здоровенный Гамлет, личный телохранитель старого… шаса, как выразилась Мира. Не знаю, что это, но пусть называется так.
Я не мог объяснить потоки огня, слепяще-белые молнии и не требующие прикосновений удары и потому принял определение, которое давно крутилось в голове, — колдовство. А там, где колдовство, там и приворот, это вам любая ведьма скажет, даже начинающая. Меня приворожили: сначала Мира, потом Джина, а Стальевич помог избавиться от первой зависимости.
Видите, как всё просто? Главное — не бояться выйти за рамки обыденности, и логичные объяснения не заставят себя ждать. Если выживу, меня, очевидно, ожидает психушка, но пока я комфортно расположился в плену реалистичных иллюзий.
— Стальевич рассказал, кто я?
Странно, но Мира до сих пор не попросила освободить её. Понимает, что я не стану этого делать?
— Стальевич показал фотографию, где вы втроём: Тина, Джина и ты.
— Давно показал?
— Вчера вечером.
— Долго он тянул… Впрочем, он хитрый мерзавец, умеет выбирать правильное время. — Мира горько усмехнулась. — Теперь ты знаешь, что мы были подругами.
— Познакомились, когда учились в Школе Солнечного Озера?
Женщина вздрогнула, но ответила довольно спокойно:
— Тоже Стальевич сказал?
— Джина… Я предположил, что вы познакомились во время учёбы, а она употребила это странное название.
— Женька никогда не была особенно умной… — Губы Миры дрогнули. — Болтушка…
Её руки, ноги и даже тело обвивал злой липкий скотч. Её поймали, и явно не для того, чтобы безжалостно накормить овсянкой. Ей грозила смертельная опасность, но Мира находила силы искренне скорбеть по недавно погибшей подруге.
— Ты уже понял, что мы ведьмы?
Вот и слово. Я ждал его, понимал, что именно это слово прилетит, готовился к нему, подбирал подходящий ответ, но никак не ожидал, что услышу его от связанной женщины, сидя на диване с пустым бокалом в руке. И потому воспринял признание как-то буднично, даже не ответил ничего.
Или не успел ответить, потому что сразу услышал жёсткий мужской голос:
— В первую очередь вы преступницы. И сообразил, что мы не одни.
А ещё я наконец понял, где мы, — в квартире безумного скульптора Винсента Шарге, в самой большой комнате, которая служила студией.
Впрочем, почему безумного? Я ведь отличный детектив и давно понял, что отец Рудольфа тоже был колдуном и умел делать искусственные создания, которых все вокруг называли големами. Нет, не того, который в Праге, та история, если верить Стальевичу, неполна и во многом выдумана. А Стальевичу, как показал опыт, имеет смысл верить. Големы ходят среди нас. Ведьмы ходят среди нас. Колдуны. Чудовища…
Я тряхнул всё ещё потрескивающей головой, отгоняя самовоспроизводящиеся мысли, и принялся прислушиваться к разговору:
— Я должна была понять, что ты жив.
— Но ты не поняла, — без усмешки ответил мужчина.
— Твою смерть подтвердил эрлиец.
— Я сказал брату Жолиусу, что это единственный способ узнать судьбу Рудольфа.
— И эрлиец согласился стать соучастником преступления?
— В Тёмном Дворе прекрасно понимают, что такое месть.
С этим утверждением Мира спорить не стала. Замолчала, буравя нашего собеседника тёмным взором, а я добавил в перечень вопросов две пометки: «Тёмный Двор», «эрлийцы».
— Тебя элементарно развели, — продолжила женщина. — Ты сказал, что подозреваешь магистра, да? И эрлиец получил добро от своих: тёмные воспользовались возможностью убрать лидера Саламандр.
— Пусть так, — пожал плечами Винсент. — Главное, что я раздал долги.
Скульптор оказался пожилым, но далеко ещё не старым мужчиной: не высохшим, не ссутулившимся под грузом лет и совсем не морщинистым. Голова седая, но видно, что по молодости Шарге был рыжим. Лицо он имел грубоватое: нос прямой и длиннее, чем нужно, подбородок широкий и выпяченный, глаза и губы большие, а выражение лица было мрачным.
Он сидел в вольтеровском кресле, небрежно положив левую руку на шахматный столик. В том самом кресле, где позавчера утром — боже, как давно это было — я обнаружил эскиз «Тёмного образа». И в том же самом кресле, наверное, в котором он планировал свою месть.
— Расскажешь, как всё устроил? — спросила Мира.
— Тебе интересно?
— Очень.
Скорее всего, она пыталась выиграть время. Но кто, скажите на милость, мог нам помочь? Магистр? Полиция? Следственный комитет? Интересно, Мира действительно в нём служит или просто таскает с собой красивый жетон? Зачем она хочет растянуть «удовольствие»?
Но расчёт Миры оказался верен: Винсент тщательно обдумал предложение, едва заметно кивнул и негромко начал:
