Дэн Браун - Инферно
Озадаченная и слегка встревоженная, доктор Элизабет Сински извинилась перед собеседниками и взяла свою небольшую сумку. Пока лимузин, в который она села, катил по Первой авеню, ее беспокойство росло.
Совет по международным отношениям?
Как и все остальные, Элизабет Сински кое-что о нем слышала.
СМО был основан в 1920-х годах как частный «мозговой центр», и с тех пор в нем перебывали в качестве членов чуть ли не все госсекретари, с полдюжины президентов, большинство директоров ЦРУ, сенаторов и судей, а также представители знаменитых финансовых династий вроде Морганов, Ротшильдов и Рокфеллеров. Благодаря такому уникальному сочетанию интеллекта, капитала и политического влияния Совет по международным отношениям приобрел репутацию «самого влиятельного частного клуба в мире».
Будучи директором Всемирной организации здравоохранения, Элизабет привыкла иметь дело с сильными мира сего. Долгий стаж работы в ВОЗ вкупе с врожденной прямотой заслужили ей широкое признание: недавно крупный новостной журнал даже включил ее в число двадцати самых влиятельных людей планеты. «Лицо мирового здоровья» — гласила подпись под ее фотографией, и Элизабет это слегка позабавило, поскольку в детстве ее преследовали болезни.
Ребенком она страдала от жестокой астмы и в шесть лет прошла курс лечения высокими дозами многообещающего нового лекарства — первого из введенных в оборот глюкокортикостероидов, или стероидных гормонов, — после чего астматические симптомы исчезли без следа. К сожалению, у чудо-лекарства были и побочные эффекты, и проявились они лишь годы спустя, когда Сински переступила рубеж полового созревания… но так и не дождалась менструации. Она навсегда запомнила ту тяжелую минуту, когда врач сказал ей, девятнадцатилетней, что ее репродуктивной системе нанесен непоправимый вред.
Элизабет Сински не суждено было иметь детей.
Со временем рана затянется, сказал врач, но горечь и ощущение пустоты в ее душе не исчезали, а, наоборот, росли. Беда была еще и в том, что лекарство, которое лишило Элизабет шанса родить, никак не повлияло на заложенный в ней природой материнский инстинкт. Десятилетиями она подавляла в себе это несбыточное желание, и даже теперь, в шестьдесят один год, при виде мамы с малышом у нее всегда щемило сердце.
— Мы почти на месте, доктор Сински, — сообщил водитель лимузина.
Элизабет пробежалась гребешком по своим длинным серебристым локонам и мельком глянула в зеркальце. Не успела она собраться с мыслями, как машина остановилась и водитель распахнул дверцу, помогая ей выйти на тротуар в фешенебельном районе Манхэттена.
— Я подожду здесь, — сказал он. — Когда закончите, отвезу вас в аэропорт.
Нью-йоркская штаб-квартира Совета по международным отношениям занимала скромное здание в неоклассическом стиле на углу Парк-авеню и Шестьдесят восьмой улицы. Когда-то в нем жил нефтяной магнат из «Стандард ойл». Оно безупречно вписывалось в благородный окружающий ландшафт, ничем не выдавая своего нынешнего уникального статуса.
— Доктор Сински! — приветствовала ее администратор, представительная дама. — Сюда, пожалуйста. Он вас ждет.
Хорошо, но кто это — он? Следом за администратором она прошла по роскошному коридору к закрытой двери. Коротко постучав, дама распахнула ее и жестом пригласила Элизабет войти.
Элизабет переступила порог, и дверь за ее спиной тут же затворилась.
В маленькой комнате для совещаний царил полумрак — единственным источником света был включенный видеоэкран. На его фоне вырос силуэт высокого, худощавого человека — лица его она не видела, но от всей фигуры так и веяло властностью.
— Доктор Сински, — прозвучал резкий голос незнакомца. — Спасибо, что приехали. — Едва уловимый акцент навел Элизабет на мысль, что перед ней уроженец Швейцарии, а может быть, Германии. — Прошу садиться, — предложил он, показывая на стул почти в центре комнаты.
А представиться? Элизабет села. Странное изображение на экране отнюдь не умерило ее тревоги. Что это за чертовщина?
— Я был на вашем выступлении сегодня утром, — заявил незнакомец. — Мне пришлось проделать большой путь, чтобы вас послушать. Не скрою, это было весьма впечатляюще.
— Спасибо, — ответила она.
— Да будет мне позволено добавить, что вы гораздо красивее, чем я предполагал… несмотря на ваш возраст и близорукий подход к глобальным проблемам здравоохранения.
Элизабет растерялась. Заявление незнакомца было хамским вдвойне или даже втройне.
— Прошу прощения, — сказала она, вглядываясь в темноту. — Кто вы такой? И зачем вы меня позвали?
— Извините за неудачную попытку пошутить, — сказала тень. — А почему вы здесь, вам объяснит вот эта картина.
Сински перевела глаза на экран. Перед ней было людское море, множество нагих страдальцев — они карабкались друг на друга, образуя гигантскую кучу переплетенных тел.
— Великий художник Доре, — провозгласил незнакомец. — Благодаря ему мы можем воочию наблюдать ужасы, которые описал спустившийся в ад Данте Алигьери. Ну как, нравится? Надеюсь, что да… потому что именно это и ждет всех нас. — Он сделал паузу, медленно приближаясь к ней. — И позвольте мне объяснить почему.
Он продолжал надвигаться на нее, как будто становясь выше с каждым шагом.
— Если я возьму этот листок и разорву надвое… — Он остановился у стола, взял лист бумаги и с громким треском разорвал его пополам. — А затем сложу половинки вместе… — Он произвел это действие. — А затем повторю то же самое… — Он вновь разорвал бумагу на две части и положил одну поверх другой. — У меня получится стопка бумаги в четыре раза толще листа, с которого я начал, верно? — Его глаза словно тлели в полумраке комнаты.
Элизабет не нравились его снисходительный тон и агрессивная манера. Она ничего не ответила.
— Говоря гипотетически, — продолжал он, придвигаясь еще ближе, — если толщина первоначального листа бумаги составляет всего одну десятую миллиметра и я повторю свою процедуру… ну, скажем, пятьдесят раз… знаете, какой толщины выйдет стопка?
Элизабет вспыхнула.
— Знаю, — сказала она с большей враждебностью, чем намеревалась. — Ее толщина будет равна одной десятой миллиметра, умноженной на два в пятидесятой степени. Это называется геометрическая прогрессия. Могу я спросить, зачем меня сюда притащили?
Незнакомец ухмыльнулся и одобрительно кивнул:
— Правильно. А могли бы вы прикинуть, что получится в результате? Если одну десятую миллиметра умножить на два в пятидесятой степени? Знаете ли вы, какой толстой окажется эта стопка? — Он запнулся буквально на миг. — После всего лишь пятидесяти удвоений наша стопка бумаги вырастет… почти до самого Солнца.
