Улисс Мур - Секретные Дневники Улисса Мура. Книга 7. Затерянный город
Возможно, несколько таких страниц привез в Европу член иезуитского ордена Джованни Пьян дель Карпине, а также венецианец Марко Поло. И действительно, имеются документальные свидетельства существования разрозненных страниц книги-окна в Венеции восемнадцатого века, в Португалии во времена Генриха Мореплавателя и затем…
Старый садовник взял «Обстоятельный каталог несуществующих книг».
— Если теперь посмотрим на список книг, которых нет… — продолжал он. — Книга из песка… Книга, сотканная из ветра… А вот она где, я так и думал!
— Что? — спросил Джейсон.
— Путешествие в Умирающий город Мориса Моро, тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год, тираж ограниченный — четыре экземпляра.
— Четыре экземпляра, — повторила Анита.
— Но извини, Нестор… — вмешался Рик, указывая на фолиант, который листал садовник. — Как может быть каталог несуществующих книг? Я хочу сказать… разве могут быть миллиарды и миллиарды книг, которые не существуют!
— Верно. Но так или иначе, хороших книг всегда немного.
Мальчик из Килморской бухты открыл было рот, собираясь что-то сказать, но садовник прибавил:
— Воображение, Рик. Воображение.
Джейсон стал загибать пальцы на руке:
— Один экземпляр — вот этот. — Он указал на книгу, которую держал Нестор. — Второй — тот, что находится в библиотеке виллы «Арго»…
— Третий у человека, который балансирует на пирамиде из стульев, — продолжил Рик.
— И четвертый — тот, в котором женщина просит о помощи, — закончила Анита.
— Но что это за люди? — воскликнул Джейсон.
Девочка подняла глаза, что-то соображая, и вдруг увидела в окне бледное женское лицо, смотревшее на нее.
Анита испуганно закричала.
Глава 16
ПОДЖИГАТЕЛЬ
Томмазо уже в сотый раз смотрел на дисплей своего мобильника, но по-прежнему не получал никаких сообщений; наконец, рассердившись, он швырнул телефон на кровать.
В открытое окно доносились голоса прохожих, но мальчику было очень не по себе, очень тревожно.
Компьютер гудел, словно банка с мухами. Томмазо установил и запустил все чатовские программы, какие только нашлись в продаже. Но никто так и не приглашал его к разговору. И ни одного электронного письма! Ни от Аниты, ни от переводчика книг Улисса Мура, от которого Томмазо тоже ждал ответа.
«Отсутствие новостей тоже хорошая новость», — нередко говорила его бабушка. Томмазо охотно рассказал бы ей всю эту историю, чтобы послушать, что она скажет…
При полном неведении, которое так угнетало Томмазо, хорошее было только одно: человек с зонтом и в котелке, похоже, исчез. Словно его никогда и не существовало.
Томмазо много раз возвращался на площадь Святой Маргариты и смотрел на столик кафе «Дюшамп», рассматривал прохожих на всех соседних улицах. Но… никаких следов.
И это так или иначе уже хорошая новость.
Он взглянул на многофункциональные часы для подводного плавания. Они работали на глубине пятьдесят метров, показывали время в Париже, Нью-Йорке и Шанхае, имели точный высотометр, термометр, барометр, чтобы не попасть неожиданно в бурю, и компас.
Восемь месяцев экономил он карманные деньги, пока не накопил сумму, необходимую для покупки этих часов.
— Семь, — сказал Томмазо.
В Англии — шесть часов. Возможно ли, чтобы Анита не позвонила ему?
Он быстро вышел из дому, попетлял немного по разным улицам, чтобы запутать возможных преследователей; убедившись, что никто не идет за ним по пятам, прошелся по всем ближайшим каналам, прежде чем вышел к Разрисованному дому.
Музыку из приемника госпожи Блум он услышал еще за два квартала.
Мама Аниты стояла во дворе и рассматривала краски, нанесенные на белую деревянную доску.
— Чао, Томми, — сказала она, заметив мальчика. — Как, по-твоему, какой из этих зеленых зеленее?
— Правый, — сразу же ответил Томмазо.
— В самом деле так считаешь? — Госпожа Блум еще раз посмотрела на краски. — В таком случае выберу правый.
— Есть новости от Аниты?
— О, немного. Она прилетела в Лондон, потом с отцом поехала на машине. С Анитой все в порядке.
— Фантастика, — произнес он, желая скрыть разочарование. — Ну а вы, значит, как всегда, работаете там на лесах.
— Когда позвонит мне, скажу, что передаешь ей привет, — завершила разговор госпожа Блум.
И тут зазвонил телефон.
— Какое совпадение! Это может быть Анита! — воскликнула художница-реставратор и поспешила в Разрисованный дом.
Томмазо прошел за ней. Госпожа Блум отыскала в своей большой сумке мобильник-раскладушку и открыла его:
— Что я тебе говорила? Это мой муж.
Томмазо стоял на пороге, сжав кулаки, пока госпожа Блум совершенно спокойно разговаривала с мужем. Значит, все в порядке…
А потом лицо ее вдруг резко изменилось, и она взволнованно спросила:
— Но когда это случилось, скажи мне!
Сумрак за окном, сумрак и в доме.
Воздух в тесном лондонском кабинете спертый, прокуренный. Пахнет затхлостью и еще чем-то неприятным, как бывает в помещениях, которые давно не проветривались.
И еще пахнет дымом.
На стенах кабинета висят в черных рамах такие темные картины, что изображения не видно. Пол в серо-черную клетку, выцветшая облезлая медвежья шкура возле письменного стола со множеством металлических ящичков, помеченных буквами. На нем разные вещи: пепельница из матового стекла с гигантской, похожей на ракету сигарой, костяной нож для резки бумаги, терракотовая ваза с иссохшим бонсаем, зеленая лампа с тесьмой-выключателем и несколько книг с наклейкой «новинка», с которыми предстоит познакомиться.
А также записная книжка Мориса Моро.
Сейчас она закрыта.
Но на нее внимательно смотрит сидящий за столом человек с блестящей лысиной, в очках в черепаховой оправе и с толстыми стеклами. Он весьма низкого роста и сидит на целой куче подушек в парикмахерском кресле, которое поднимается или опускается с помощью рычага.
Человек выглядит очень рассерженным и в то же время растерянным.
На стене за его спиной целая выставка всевозможных дипломов — по литературе, истории, философии и социологии, юриспруденции, химии, — а также различного рода почетные грамоты, свидетельства об участии в разных мероприятиях и о прекрасных отзывах, полученных там.
Но если бы человек этот захотел выбрать только один какой-то документ, то, конечно, остановился бы на темно-фиолетовой рамочке, которая обрамляла вот такой текст, помещенный под большой короной:
