Сакс Ромер - Спящий детектив
— Вы весьма умны, а я умею проигрывать, — заметил он. — Явись вы четырьмя часами позже, опоздали бы на час.
Он пересек комнату, приблизился к высокой ширме и, ухватив ширму за край, опрокинул ее на пол.
Там, на постаменте, возлежала в низком кресле статуя Никрис!
— Успели вы снять пояс и ножной браслет, — громыхнул Клау.
Он был прав. Теперь стало очевидно, что наше появление застало похитителя за работой. Открыв кожаный саквояж, стоявший на полу возле постамента, Колетт извлек недостающие украшения.
— Какие будут приняты меры, господа? — тихо спросил он.
— Никаких мер, Жан, — ответил Морис Клау. — Невозможно, видите ли. Но что задерживало вас так долго?
Ответ был неожиданным.
— Работа требует немало времени, и действовать приходится с осторожностью, чтобы не испортить статую; иначе я снял бы с нее все драгоценности в мастерской мистера Пакстона. Вдобавок, состояние Нины всю ночь не давало мне покоя.
Он посмотрел Клау прямо в глаза. В соседней комнате то и дело раздавался кашель.
— Кто вы, месье? — резко спросил он.
— Всего лишь старый глупец, Жан, знававший Нину в те дни, когда позировала она у Жюльена, — был ответ. — И вас также знавал я в Париже.
Пакстон, Корам, я и Морис Клау сидели в мастерской и задумчиво глядели на возвращенную статую.
— Было столь очевидно, — объяснил Морис Клау, — что об извлечении скульптуры во время отсутствия вашего не могло быть и речи, ибо отсутствовали вы не более тридцати секунд.
— И все же кто-то…
— Не в то время, — загромыхал Морис Клау. — Извлекли Никрис, покуда веселились все вы в доме!
— Простите, дорогой мистер Клау! И Сирльз, и Корам, и я сам видели статую в мастерской приблизительно в час ночи!
— Неверно, друг мой. Видели вы модель…
— Как? Нину?
— Мадам Колетт, известную в Париже вам под именем Нины — о да! Внимайте же — когда я засыпаю здесь и вижу сон, в коем страшусь того, что случиться может с очень высоким человеком, снится мне также, что я страшусь прикосновения! Я гляжу на себя и вижу, что я прекрасна! Телом бела я, как слоновая кость, и усыпана золотом! Осторожно выбираюсь я из мастерской (во сне — вы именуете то сном) и понимаю я, проснувшись, что воплотился в Никрис! Ах, удивляетесь вы! Слушайте же!
Около полуночи, когда веселитесь вы, приходит некий Жан Колетт, умный мошенник из мировой столицы извращенной гениальности — Парижа. К доктору Глисону отправляется он, поддерживая мадам — модель вашу. Видит то констебль Фриман. Как скоро скрывают их деревья, перелезают они чрез ограду на аллею и чрез стену в сад ваш. У Нины слепок имеется ключа от мастерской. Сколь легко заполучить ей тот слепок!
Жан, чьи руки умелы, обещавший некогда стать великим художником, отделяет статую от трона и обращает ее в мадам — с помощью верхней одежды мадам! Под плащом своим, мадам изображает Никрис — украшена она копиями драгоценностей и всем прочим. Умен он, сей Жан! Силен он также — современный Милон Кротонский![24] Выносит он огромную слоновую кость из студии, перекидывает через стену — помогала ли ему в том мадам? — и несет статую к дому доктора Глисона. Он тащит статую к воротам, закутанную в меха Нины! Он зовет полисмена! О, какой гений! Он называет неверный адрес. Он спокоен, как лед!
Теперь они бегут? О нет! Понимает он, что вы, узнав о пропаже Никрис, к дежурному полисмену обратитесь и нить получите в руки. Говорит он: «Сделаю я вид, будто кража случилась попозже. Преимущество мне в часы! На страже стоять будет иной полисмен; ничего рассказать он не сможет». Жан оставляет Нину, и та принимает вид Никрис!
Ах! Не занимать ей храбрости, но и страхов немало у нее. Более всего страшится она, что прикоснетесь вы к ней! Но не прикасаетесь вы. А Жан, отвезя статую в Клэпхем, за Ниной возвращается. Проникает он на дорожку у дома доктора чрез задние ворота, где не заметит его дежурный полисмен. Туфли на нем на каучуковой подошве. Влезает он на крышу студии. Ложится он плашмя на карниз у двери. Голос его фальцет. Он призывает: «Никрис!»
И вот выходите вы. Смотрите вы над стеной. Ах! теперь и мадам исчезла вон! Простирает она белоснежные свои руки — столь подобные истинной слоновой кости! — простирает он вниз железные руки свои. Поднимает ее рядом! Побери дьявол, он силен!
Отчего на крышу, не над стеной? Тропинка в гравии, ноги ее босы. На крыше, в саже, отпечатки есть босых ножек, и отпечатки мужских туфель на каучуковой подошве, и далее, посредине, таких же отпечатки женских — что принес он для Нины. Он предусмотрел. Спасаются они чрез задние ворота у дома соседа вашего.
Сомнений нет, принес он ей меха — сомнений нет. Но подхватывает простуду она, немудрено! Ах! спокоен он, отважен, великий он человек…
В мастерскую вошла служанка.
— К вам пришел какой-то человек, сэр.
— Попросите его пройти в мастерскую.
Через несколько минут в студию вошел Жан Колетт, держа на отлете шляпу!
— Эти два клинышка, месье, — поклонился он Пакстону, — помогут закрепить пояс. Я позабыл их вернуть. Адью!
В комнате воцарилось драматическое молчание. Он положил крепления на стол и вышел.
Морис Клау извлек из-под подкладки своего коричневого котелка цилиндрический пузырек.
— Истинный парижский шик! — громыхнул он. — Не говорил ли я, что он великий человек?
Эпизод пятый
ГОЛУБОЙ РАДЖА
Однажды вечером ко мне заглянул инспектор Гримсби, выглядевший крайне обеспокоенным.
— Послушайте, — начал он, — я загнан в угол. Вы знаете, наверное, что торговые магнаты объединились в комитет с намерением купить и преподнести короне от лица города Лондона громадный индийский бриллиант?
Я кивнул и пододвинул ближе к нему коробку с сигаретами.
— Завтра утром, — продолжал он, задумчиво выбирая сигарету, — представители комитета и владельца камня встречаются на Моргейт-стрит, чтобы завершить сделку и формально вручить бриллиант городским властям. Ожидается присутствие сэра Майкла Кейли, лорда-мэра. На днях он получил письмо, которое было передано мне.
Инспектор порылся в кармане. Гримсби, я убежден, далеко пойдет. Самый молодой инспектор в уголовной полиции, он обладает бесценным даром — умением использовать других для достижения собственных целей.
Не подумайте, что я критикую инспектора: Гримсби не совершает ничего предосудительного и никогда не пытается приписать себе плоды чужих трудов. В нем нет ни капли коварства, но дипломат Гримсби исключительный. Часто инспектор с обезоруживающей прямотой делится со мною официальными секретами — однако всегда имеет на то свои причины.
