Сакс Ромер - Спящий детектив
— Однако я не вижу никаких оснований надеяться!
— Нет? Но я? Вижу я ключ к разгадке, мистер Пакстон! Как замечательна наука ментальной фотографии!
Что он хотел этим сказать? Никто из нас ровным счетом ничего не понимал; на лице бедняги Пакстона ясно читалось недоверие к эксцентричным методам исследователя. Думаю, он собирался высказать свои сомнения вслух, но взгляд темных глаз Изиды заставил его прикусить язык.
— Дитя мое, — сказал дочери Клау, — бери подушку и ступай. Негатив мой четок. Понимаешь?
— Безусловно, — хладнокровно отвечала она.
Пакстон осторожно заговорил:
— Завтрак…
Но Морис Клау взмахнул руками и завернулся в огромный плащ.
— Нет времени на столь презренные материи! — заявил он.
— Мы заняты!
Он вытащил из коричневого котелка пузырек и увлажнил свой высокий лысый лоб вербеной.
— Она истощающа, сия одическая фотография! — пояснил Клау.
Вскоре мы вместе с ним отправились в местный полицейский участок. По дороге я кое о чем вспомнил.
— Кстати, в чем заключалась вторая мысль, о которой вы говорили? — спросил я. — То, о чем думала Никрис, по вашим словам — хотя я никак не пойму, как можно говорить о «мыслях» статуи из слоновой кости!
— Ах, это объясню я позднее, — загрохотал мой спутник, — тот другой потаенный страх.
Мы подошли к участку.
— Спросить констебля Джеймса? — сказал я.
— О нет, — ответил Клау. — Надобен нам констебль, какового сменил Джеймс в двенадцать часов; его разыскиваю я.
Нам сообщили, что данный констебль, по фамилии Фриман, только что явился в участок. В ответ на вопросы Клау он поведал нижеследующую историю; какая-либо связь между нею и нашим делом от меня ускользала.
Около двенадцати ночи, то есть незадолго до того, как Фримана сменил на посту Джеймс, первый заметил на улице мужчину, на которого тяжело опиралась женщина. Они вошли в ворота дома доктора Глисона. Широкий меховой плащ полностью скрывал лицо и фигуру женщины, но спотыкающаяся походка, по мнению констебля, свидетельствовала о том, что она тяжело больна. Полицейский также рассудил, что больная, очевидно, жила где-то по соседству, поскольку пришла к доктору пешком.
Визит к врачу, как показалось констеблю, затянулся надолго, и он начал уже беспокоиться, но около часа спустя из теней у дома вновь появился мужчина, который по-прежнему поддерживал свою спутницу. Остановившись у ворот, он махнул рукой полицейскому.
Констебль Фриман тотчас бросился к дому.
— Найдите мне такси, офицер! — попросил незнакомец, озабоченно глядя на женщину.
Фриман поспешил на угол Бейра-роуд и вернулся в кэбе с ночной стоянки.
— Откройте дверцу, — повелительно сказал мужчина, отличавшийся внушительным ростом — шесть футов и три дюйма, как утверждал Фриман.
— Ха-ха! — загремел Морис Клау. — Шесть футов и три дюйма! Какая чудесная наука!
Похоже, он торжествовал; но моя растерянность только усилилась.
С этими словами, осторожно укутав женщину в плащ, громадный незнакомец поднял спутницу на руки и усадил в кэб; констебль краем глаза заметил маленькую ножку в шелковом чулке. Видимо, женщина потеряла туфельку.
Нежно устроив спутницу на дальнем конце сиденья, мужчина наклонился, прошептал ей на ухо что-то ободрительное и велел шоферу спешить в «Савой».
— Вы помогли ему? — спросил Морис Клау.
— Нет. Мне показалось, что он не нуждался в моей помощи.
— Номер кэбмена?
Фриман сверился с записной книжкой и сообщил требуемый номер.
— Благодарю вас, констебль Фриман, — сказал Морис Клау.
— Вы поистине бдительный констебль. Доброго утра, констебль Фриман!
Его глаза за стеклами пенсне довольно блеснули. Но тьма перед моим взором лишь сгустилась: полицейский рассказал нам о событиях, происходивших до полуночи, в то время как Корам, я и Пакстон видели статую на ее обычном месте гораздо позднее! Мои мысли путались.
— Сей кэб был из большого гараже в Брикстоне, — сказал Морис Клау. — Телефонируем мы в брикстонский гараж и узнаем, где найти шофера. Быть может, если Провидение нам не изменит — а Провидение пребывает с праведными — он не ушел еще домой.
Мы позвонили в гараж из телефонной конторы; нам сообщили, что шофер ожидается на работе только к десяти часам.
С некоторым трудом нам удалось раздобыть домашний адрес шофера. Мы отправились по указанному адресу и разбудили кэбмена.
— Рослый джентльмен и больная леди, — сказал Морис Клау.
— Наняли вас у дома доктора Глисона, близ Бейра-роуд, вчера около полуночи. Вы отвезли их в отель «Савой».
— Нет, сэр. Значится, как мы тронулись, он назвал другой адрес. Я еще подумал, с чего так. Дом 6-а, Ректори-гроув, Олд Таун, Клэпхем[23].
— Дама пришла в себя — нет? Да?
— Чуточку, сэр. Слышал, он с ней говорил. А в дом ее отнес на руках.
— Понятно, — сказал Морис Клау. — Немалая гениальность зря пропала. Однако же, сколь чудесна наука разума!
IVМорис Клау громко постучал в дверь клэпхемского домика; то было небольшое строение, стоявшее особняком, вдали от дороги. Мы слышали, как кто-то кашлял внутри.
Внезапно дверь распахнулась. Перед нами появился высокий человек ростом не менее шести футов и трех дюймов. Его бритое лицо с изящно вылепленными чертами украшало пенсне.
И тогда Морис Клау произнес фразу, оказавшую на незнакомца удивительное воздействие.
— Никак, Нина подцепила насморк? — громыхнул он. Взгляд человека, стоявшего в дверях, исказила внезапная ярость; он отступил на шаг и сжал громадные кулаки.
— Достаточно, Жан Колетт! — сказал Морис Клау. — Вы не знаете меня, но я знаю вас. Никаких фокусов, иначе явится полиция, а не настырный старый дуралей. Входите, Жан. Мы следуем за вами.
Рослый незнакомец помедлил еще мгновение; я видел на его красивом лице отражение борьбы чувств. Но вот он осознал, что капитуляция неизбежна, пожал плечами и взглянул на моего спутника.
— Входите, господа, — произнес он с отчетливым французским выговором.
Более он не произнес ни слова и провел нас в большую голую комнату в задней части дома. Было бы правильно назвать его жилище лабораторией — но правильно лишь отчасти, ибо одновременно оно служило и студией художника, и мастерской ремесленника. Поспешно озираясь по сторонам, Морис Клау спросил:
— Где она?
Выражение лица Колетта, переводившего взгляд с одного из нас на другого, трудно описать. Затем его губы чуть тронула хитрая и в то же время искренняя и привлекательная улыбка.
— Вы весьма умны, а я умею проигрывать, — заметил он. — Явись вы четырьмя часами позже, опоздали бы на час.
