Мафусаиловы хляби (СИ) - Рубан Ольга

Видимо, подростки по-своему наводили порядок и весь мусор из переполненных коробок сваливали сюда. Сюда же ходили по нужде – малой и большой. В нос била тяжелая, густая вонь мочи и говна, прокисшей спермы, рвоты и сгнившей еды. Весь пол был усыпан бугрящимися обрывками порыжевших газет, и Дарья почувствовала себя сапером перед густо нашпигованным минами полем. Но за держащимся на верном слове, рассохшимся столом виднелась еще одна дверь. Быть может, всего лишь стенной шкаф, но проверить придется.

Натянув на нос шарф, Дарья аккуратно пересекла «минное поле», освободила дверь от хлама и потянула ее на себя. Дверь тоже рассохлась и перекосилась, а потому не желала сдаваться. Это в очередной раз убедило ее, что она на верном пути. Эту дверь не открывали очень давно. Женщина вцепилась в скользкую холодную ручку и изо всех сил дернула на себя, рискуя упасть на спину. Но не упала. На нее посыпались хлопья древней краски, дверь затрещала и с визгом приоткрылась. За ней Дарья с облегчением увидела не ряды ржавых плечиков, а узкую, деревянную лестницу. Многие ступени превратились в труху и обвалились, другие еще держались, но явно дышали на ладан. Перил не было. Лестницу с обеих сторон стискивали склизкие, покрытые инеем земляные стены.

Дарья подкрутила яркость фонарика и посветила вниз. Свет едва доставал до пола, но было видно, что у основания лестницы есть проход, пусть и сразу поворачивающий влево – в неизвестность.

«Вот будет смеху, если я сверну себе здесь шею, а они будут искать меня, как и Машку, в тайге…», - подумалось ей, но она стиснула зубы и ступила на ближнюю из сохранившихся ступеней.

Ступень даже не скрипнула под ее весом, и она, все более уверенно, спустилась вниз. За поворотом ее встретил темный, но чистый тоннель, по которому она медленно двинулась, держась за стену. Сердце истерично трепыхалось, глаза от напряжения и страха лезли из орбит, как у испуганной лошади. Она была готова к тому, что впереди, за одним из поворотов ее непременно поджидает некто… или нечто, и понятия не имела, что она будет делать, если это произойдет. Бежать? Кричать? Бороться? Не смешите. Если это произойдет, она просто… ну, просто схватится за сердце, как в черно-белом немом кино, и умрет на месте.

Глава 12

Вскоре проход сузился до минимума, и ей приходилось протискиваться между грудами битого бетона, которые ненадежной шаткой конструкцией были навалены вдоль стен почти до самого потолка. Значит, где-то близко!

Миновав очередной поворот, она оказалась перед глухим завалом. Положив фонарик на пол, Дарья принялась искать лаз, поднимая и оттаскивая в сторону тяжелые обломки. Она работала без передышки около двух часов. Поясница визжала, руки тряслись, пальцы вместе с перчатками превратились в окровавленные шерстяные лохмотья, когда она уперлась в совсем уж неподъемный кусок обрушившегося некогда потолка. Это было фиаско. Поначалу она не желала признавать поражение и продолжала слепо шарить по здоровенной монолитной плите, целиком перегородившей проход, в поисках какой-нибудь бреши или лазейки, прикидывала, смогут ли они сделать что-то вдвоем и понимала, что даже целая армия эвенкийских шаманов не справится с толстенным куском бетона без электроинструмента. И даже если бы была точка подключения, воспользоваться им не получится, ведь надо соблюдать тишину…

Она привалилась к стене и сползла вниз, усевшись на обломки. Заплакала. Фонарик светил уже тускло, прерывисто. Она выключила его и принялась шарить по карманам в поисках телефона. С ним она пойдет обратно. Внезапно она замерла и задержала дыхание. Тоннель что-то подсвечивало споднизу, словно где-то рядом была неплотно пригнанная печная заслонка, за которой тлеют угли. Приглядевшись, она поняла, что свет пробивается на стыке стены и пола и, тут же позабыв про усталость и израненные руки, кинулась расчищать пол. Толстенный советский бетон лопнул по шву, и брешь все расширялась, уходя под завал. Еще через полчаса тяжелой работы, Дарья легла на пол и боязливо заглянула в расчищенную брешь.

Только сейчас она задумалась о том, насколько шумела. Это там, наверху, ничего не слыхать, а здесь… Что, если он сейчас там? Притаился. И стоит ей только сунуть руку или ногу, как ее тут же сдернут вниз, а потом… Покосившийся потолок старого бомбоубежища не давал ей полного обзора. Она видела в паре метров под собой только кусок полопавшегося бетонного пола, озаренного подрагивающими свечными огоньками.

«Я туда не полезу», - мысленно разговаривала она сама с собой, - «Свалюсь, как куль с крупой, и непременно сломаю лодыжку… А как мне забираться обратно? Подпрыгнуть и подтянуться на руках? Не смешите… »

Она сняла пухлую куртку, по-пластунски, боком, протиснулась в брешь и, аккуратно свесилась по пояс. Обзор увеличился, и она сдавленно завыла.

По центру старого бомбоубежища, окруженное бесчисленными свечами, мерцало небольшое озеро, наполненное то ли ртутью, то ли жидким серебром. По его периметру тесным кругом лежали подрагивающие детские тела. Голова каждого была погружена по самые плечи в озеро, руки и ноги раскинуты звездочкой, касаясь рук и ног соседей по несчастью. Волосы, движимые подводными течениями, всплывали на поверхность, переплетались меж собой и снова уходили на глубину. Над центром чудовищного озера стоял почти осязаемый низкий гул, наполненный мельчайшими частичками, напоминающими зеркальную крошку.

Вцепившись израненными руками в острые кромки бетона, Дарья лихорадочно оглядела подземелье. Не считая детей, она была совсем одна. Метрах в трех от ее лаза, был еще один – гораздо шире – к которому вела корявая, сложенная из все тех же обломков, лестница на три высокие, шаткие ступени. Недалеко от «озерка» расположился пляжный лежак с отломанными подлокотниками, тут же корячилась маленькая газовая плита с притулившимся рядом пропановым баллоном; в глубокой тени притаились мешки: один с картошкой, другой – с капустой, поддон из-под кирпича, заваленный кухонной утварью и биотуалет-ведро с крышкой. Все это источало душный смрад нечистот и гнилых овощей.

У противоположной стены огромным ворохом под потолок была свалена одежда. Тут и там среди наваленных курток, башмаков, платьев и брюк топорщились мертвые конечности. Некоторые уже стали голыми костями, другие напоминали мощи, третьи еще истекали соками. Все это напомнило ей старые фото из концлагерей, где тела были свалены в кучу перед крематориями.

Содрогаясь от ужаса, Дарья перевела взгляд обратно на «озеро». Низкий гуд, который оно испускало, то усиливался, то ослабевал. Внезапно его прервал приглушенный взвизг, и поверхность запузырилась, пошла кругами, а ближнее к Дарье детское тело, отчаянно задрыгало ногами.

Центр озерца внезапно вспучился и натянулся, как полиэтилен, попираемый снизу пятерней с широко растопыренными пальцами. Разгладился и снова вспучился - уже смелее. Рука - узловатая, старческая - была словно одета в латексную перчатку с зеркальным напылением. В какой-то миг Дарья даже уловила в ней отражение собственного перекошенного лица.

В ужасе, Дарья задергалась, отталкиваясь руками и молясь, чтобы они не подвели, не заскользили. Выбравшись в безопасность тоннеля, она принялась лихорадочно и, как могла тихо, восстанавливать завал. В какой-то момент замерла, услышав приглушенный «чвак» из бункера, словно большой камень упал в наполненную до краев выгребную яму. Та тварь – без сомнения баба Надя! - которая тщилась выбраться из озера, явно достигла своей цели. Стараясь не дышать, Дарья включила фонарик на телефоне и начала пробираться к выходу.

…

Домой она добралась, когда небо на востоке уже начало светлеть. Бесшумно разделась и скользнула под одеяло. Грязная, пыльная, провонявшая плесенью и свечным дымом, то и дело вздрагивающая от пережитого потрясения, но и удовлетворенная. Мать не заметила ее отсутствия, а значит, не будет задавать вопросы, подозревать, и, быть может, мешать ее планам. Она чудовищно устала, но понимала, что поспать ей пока не удастся – слишком много дел. Может быть, после обеда получится придавить пару часов…