Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

– Судебный следователь Чернавский, – представился я доктору.

Тот, продолжая что-то высматривать на теле, только кивнул. Потом присел на корточки и начал осматривать труп, а заодно и ощупывать. А я терпеливо стоял рядышком, смотрел на тело и мысленно делал будущую запись в судебно-медицинском акте. Итак, покойный – старик, выглядевший лет на восемьдесят, а то и все девяносто, значит, лет ему семьдесят – семьдесят пять. В одном лишь нательном белье. Белье грязное, но не от того, что побывало в колодце и к нему прилипла какая-нибудь грязь, а засаленное и окровавленное. Но что-то еще рассмотреть не удалось, потому что труп прикрыл собой доктор.

– Опять у нас с вами покойник, да еще снова мокрый, – невесело усмехнулся пристав, а потом поинтересовался: – Как вам первое впечатление?

– А что тут сказать? – пожал я плечами. – Старик, скорее всего, одинокий, а если и есть жена, то такая же немощная. Убили его либо ночью, либо под утро. Но точнее нам господин доктор скажет.

– Точнее не скажу, – поднял голову доктор, услышавший наш разговор. – Труп лежал в колодце, а в колодце он мог и два дня пролежать, а мог и неделю. Я его в покойницкой еще подробнее осмотрю, но пока могу только предположить, что смерть наступила в результате колотого ранения в область сердца. Но тоже – надо зондировать, окончательно убедиться. Поверхностный осмотр показал, что переломов нет. И шея, – Федышинский ухватил мертвого старика за голову и за шею, потряс, – не переломана.

Я покивал. Ну я же кино-то смотрю, верно? Привык, когда патологоанатом говорит время смерти с точностью до получаса. Как там высчитывают-то? Берут за основу среднюю температуру тела, а потом вычисляют, с какой скоростью тело остывает. Но даже в наше время специалисты могут ошибаться – уж слишком много факторов влияет. А у меня иные расчеты. Если бы убили вчера, то соседи наткнулись бы на тело раньше. И днем в нательном белье редко расхаживают. Хотя и такое бывает. А то, что жил один… Так если бы был за стариком присмотр, то белье менял бы чаще.

Но пока это лишь мои умственные заключения, а их следует подкреплять фактами.

– Антон Евлампиевич, распорядитесь, чтобы соседей, которые тело нашли, ваши люди где-нибудь попридержали. И опознание провести бы, – попросил я. – Еще понятые нужны, дом старика осматривать станем.

– Соседи уже опознали. Семейная пара вон в том доме живет – Андрей и Варвара Селезневы. Деток у них двое. Сосед, говорят, ихний – Антип Двойнишников. Отчества не знают, звали его кто дядя Антип, а кто и дед Антип. Вот в этом доме и жил. А колодец один на два дома, вот соседи сюда и ходят. Но старик разрешал воду только на питье брать и на баню. Чтобы летом на поливку – ни-ни. Варвара Селезнева после заутрени на колодец пошла, глянула – оттуда ноги торчат. К мужу кинулась, тот до участка добежал.

Антон Евлампиевич с досадой махнул рукой и пошел давать указания подчиненным. Понимаю, что и у него имелись какие-то планы на сегодняшний день, но все полетело коту под хвост. Эх, надо было приставу сказать, чтобы тот еще о каком-нибудь дополнительном освещении озаботился. День, но на дворе пасмурно, а если в доме старика нет свечей, что-то разглядеть будет трудно.

Пока ждал понятых, пристроился и принялся составлять судебно-медицинский акт. Указал, что тело находилось в колодце, но на момент составления документа его уже оттуда достали. Описал старика – примерный возраст и рост. Сколько он? Метр шестьдесят или около того. Тьфу ты! Ладно, что спохватился. Иначе бы так и написал. А в аршинах-то это сколько? Аршин – это семьдесят сантиметров. Не ровно, там еще сколько-то сантиметров, все равно не упомню. А метр шестьдесят? Напишу – два с четвертью аршина, сойдет. А вес вообще нужно указывать? Вроде бы нет. Все равно не определю, сколько он весит в пудах.

Так, описал, что волосы черные, с проседью, с залысиной на макушке. Теперь об одежде. Нижнее белье – старое и грязное, залито кровью. Или лучше писать – красно-багрового цвета? Напротив сердца нательная рубаха порвана, словно проткнута колющим предметом. Как правильно написать? Дыра? Разрез?

– Господин доктор, а каких размеров рана? Хотя бы приблизительно? – спросил я у врача.

– А мы не приблизительно, мы сейчас точно померяем, – отозвался Федышинский.

Я уж думал, что доктор сейчас вытащит откуда-нибудь линейку (мне, кстати, нужно ею обзавестись и сунуть в папочку), но наш эскулап развел пальцы и приложил их к телу убитого:

– У меня точнехонько! Размер самой раны, если в длину – вершок.

Прелестно! Коли доктор так сказал, мы так и запишем. Вершок. Сколько в сантиметрах-то? «Этот, хоть и сам с вершок, спорит с грозной птицей» Да, сантиметра четыре с чем-то.

Японский городовой! Да что это меня клинит? Зачем записал в акт – «четыре сантиметра с половиной»? Чует мое сердце, придется акт переписывать. И зачем было чернильницу брать? Ладно, будем считать, что провожу тренировку в походных условиях.

Нет, я помню, что до 1918 года существовали другие меры длины и веса, но где упомнить, сколько и что? А как я делал описание тела Тимки Савельева? Так я вообще не стал писать ни о его росте, ни о чем-то другом. Размеры синяков на шее доктор указал, так и ладно. Когда же появится судебная фотография-то у нас? Вызвал бы фотографа, сделали бы снимки. В Череповце имеется аж два салона, где горожане могут сделать себе на память фотографические снимки. Вот нам бы фотографа. Но пока этого нет ни в Новгороде, ни даже в Петербурге [7].

Может, проявить инициативу и предложить использовать городского фотографа в интересах юстиции? Нет, смысла я не вижу, и начальство не поддержит. Не так и много у нас происшествий и преступлений.

Ох, грехи наши тяжкие. Еще ладно, что меня закинуло в девятнадцатый век, а не куда-нибудь в Древнюю Русь. Там бы вообще спятил.

А вот и понятые. Городовой привел двоих мужиков. Один вполне нормальный – чуть-чуть выпивший, а второй уже изрядно «датенький». Так праздник сегодня. Еще хорошо, что такие остались, остальные гораздо хуже. Строго кашлянул, предупредил:

– Господа, мы сейчас с вами станем учинять обыск в доме покойного. Стоять на месте, смотреть. Если понадобится, я скажу: «Обратите внимание!» Все поняли? Ваша задача следить, чтобы я не подкинул в дом какие-нибудь улики или наоборот – чего-нибудь не стащил втихаря. Трогать ничего нельзя, усвоили?

– Усвоили? – продублировал мое последнее слово пристав, выразительно посмотрев на мужиков.

– Усвоили, Антон Евлампиевич, – отозвался тот, что был потрезвее.

Теперь можно отпустить доктора и отправить тело в морг. Хотя пусть доктор пока здесь побудет. Кто знает, не отыщется ли в доме еще один труп?

От колодца к входной двери ведет тоненькая цепочка – капельки крови.

Как чувствовал, что понадобится освещение. Темнотень! Хотя есть пара окон, но свет через мутное стекло почти не пробивается.

У запасливого пристава в бричке отыскалась пара свечей. Уже хорошо.

Изнутри дом напоминал все остальные. И дом Ленкиной бабушки, оставшийся в двадцать первом веке, и иные деревенские дома, где приходилось бывать, и даже тот, где я нынче квартировал. Сени, а войдешь в саму избу – натыкаешься на русскую печь посередине. Слева комната, расположенная буквой Г, справа, где устье печки, – там кухня, а чуть подальше – еще одна комната размером с чулан.

От свечей света не так и много, не электрическая лампочка, но лучше, чем ничего. Набор мебели самый простой. Стол, вдоль стены пара сундуков, кровать. О, тут еще и комод стоит. Зажиточный дядька. В крестьянских избах вдоль стен идет лавка, но здесь изба городская – лавки не нужны.

А теперь станем рассматривать внимательно. И что мы видим? В красном углу образа, как и положено. Слева обеденный стол, на котором грязная посуда, включая два граненых стакана и пустую бутылку. Как ее – полуштоф, если не ошибаюсь? Чуть больше нашей поллитры [8]. Две старые тарелки, половина соленого огурца, кусок хлеба.