Саймон Грин - Плач соловья
Дверь в дальнем конце комнаты с громким стуком раскрылась. За порогом стоял Пью, повернув крупную голову в мою сторону. Пью — викарий-вольнодумец, христианский террорист, воин Господень.
— Не думай творить здесь зло, сквернавец! Здесь дом Господа нашего! Заклинаю тебя его именем, да не принесешь ты сюда никакой мерзости!
— Расслабься, Пью. Я здесь сам по себе, а сейчас и мухи не смог бы обидеть, даже если б очень захотел. Мир?
Пью громко фыркнул:
— Мир, сатанинское отродье.
— Замечательно. Можно, я присяду? С меня кровь на пол капает.
— Пожалуйста! Только держись подальше от стола. Я там ем.
Я тяжело уселся и позволил себе роскошь застонать. Пью двинулся вперед, постукивая белой тростью. Под серым заплатанным плащом — простое духовное платье, очень свежие и чистые белый воротник и серая повязка на глазах. Крупная голова, благородный лоб, львиная грива седых волос, твердый подбородок и рот, казалось сроду не знавший ничего столь легкомысленного, как улыбка. Плечи широкие, хотя он и костляв.
Пью подвинул стул и не торопясь устроился за столом напротив меня. Он пристроил трость так, чтобы ее легко было найти, и шумно принюхался.
— Пахнет болью. Ты сильно пострадал?
— Чувствую себя погано, — ответил я кисло. — Хочется верить, что повреждения в основном поверхностные, вот только ребра думают иначе, да и голова как-то звенит и кружится. Мне здорово досталось, Пью, и я уже не так молод, как когда-то.
— Мы все стареем, — согласился Пью.
Он встал и уверенно подошел к полкам. Зрячий или слепой, Пью действовал быстро и решительно. Он что-то искал, проворно ощупывая предметы; я от души надеялся, что ему нужен не нож. И не скальпель.
Пью бормотал себе под нос;
— Аконит, лютик, святая вода, корень мандрагоры, серебряные ножи, серебряные пули, осиновые колья… готов поклясться, что и чеснок где-то был… волшебная лоза, маринованный уд, волшебная лоза из маринованных уд, талисманы «ночная бабочка»… Ага!
Пью повернулся ко мне, торжествующе подняв над головой флакон с бледно-голубой жидкостью. Внезапно лицо его исказилось, а свободная рука метнулась к четкам из костяшек человеческих пальцев на поясе.
— Да как же это случилось? Ты здесь, у меня дома, одинокий и беспомощный, в моей власти… Почему я не убиваю тебя, дитя смертного греха? Пагуба всех избранных…
— Я не выбирал родителей, — заметил я. — К тому же все говорят, что мой отец был хорошим человеком.
— Да, он был хорошим человеком, — неожиданно согласился Пью. — Мне не пришлось с ним работать, но я кое-что слышал.
— А с моей матерью ты тоже не встречался?
— Нет. Но твой приход в этот мир сопровождали знамения. Я ведь не всегда был слеп. Я отдал свои глаза в обмен на знание, и что толку? Ты — наша погибель, Джон. Но моя дурацкая совесть мне мешает. Ты пришел с просьбой о помощи, по своей воле… Убить тебя сейчас было бы… недостойно.
Он покачал головой, подошел к столу и поставил флакон передо мной. Пока Пью усаживался за стол, я смотрел на склянку без этикетки. Нельзя было сказать, лекарство ли это, отрава ли, а может, нечто третье. Чего только Пью не привозил из своих путешествий.
— Тяжелые времена наступают, — сказал Пью, устраиваясь за столом. — Темная Сторона древняя, но не вечная.
— Ты всегда это говорил, сколько я тебя помню, Пью.
— Я не ошибаюсь и сейчас! Слепой, я вижу больше, чем зрячий. Но чем дальше я заглядываю, тем туманнее картина. Быть может, сохраняя тебе жизнь сегодня, я осуждаю на вечные муки все живые души Темной Стороны.
— Никто не может быть столь важной птицей, тем более я. А что в склянке, Пью?
— Редкая гадость, — фыркнул он. — Но должно помочь. Выпьешь весь флакон, потом можешь расслабиться. Но чудесное исцеление, как и другие чудеса, имеет свою цену. Ты проспишь сутки и проснешься совершенно здоровым, но постареешь на месяц. То есть ты проживешь на месяц меньше, чем мог бы. Ты готов отказаться от месяца жизни ради скорого выздоровления?
— У меня нет выбора, — ответил я. — Идет расследование, и клиент ждет моей помощи сейчас, а не потом. И кто знает, может, я найду способ получить этот месяц обратно. На Темной Стороне и не такое случалось. — Я помолчал и посмотрел на Пью. — Но ты не обязан мне помогать.
— Совесть иногда страшно мешает жить, — торжественно объявил он.
Я отвернул ржавый колпачок и принюхался. Пахло фиалками — густой приторный запах, скрывающий что-то окончательно мерзкое. Я опрокинул флакон и потерял сознание, успев напоследок лишь ощутить поистине чудовищный вкус. Очнулся на столе, глядя в потолок. В первый момент не чувствовал ничего, кроме облегчения. Пью все-таки мог воспользоваться случаем и расправиться со мной. Он уже пытался меня убить, и неоднократно. Я осторожно принял сидячее положение. Руки и ноги затекли, но ничего не болело. Сложенное пальто лежало на столе: Пью подложил мне его под голову вместо подушки. Я свесил ноги и потянулся. Здорово. Великолепно! Никакой боли, никакой лихорадки, никакой крови во рту. Я прикоснулся к подбородку и вздрогнул: пальцы наткнулись на бороду. Месяц моей жизни, однако… Я слез со стола, подошел к полкам, порылся среди магических предметов и нашел зеркальце. То, что я там увидел, мне совсем не понравилось. Лохматая борода с проседью, длинные нечесаные волосы — подозрительный опасный дикарь. Выглядит законной добычей для праведника вроде Пью.
— Суета и тщеславие, — сказал Пью, входя в комнату. — Я так и знал, что ты с этого начнешь. Положи зеркало обратно, оно денег стоит.
— Я не могу в таком виде!..
— Скажи спасибо, что я с тебя иногда пыль смахивал.
— У тебя есть бритва, Пью? Мне с такой бородой нельзя. Я с ней выгляжу как раз на мои годы — это невозможно!
Пью гадко ухмыльнулся:
— Есть опасная бритва. Давай побрею.
— Спасибо. Я, видишь ли, никого не подпускаю близко к своему горлу.
Пью рассмеялся и вручил мне бритву с перламутровой ручкой. Бриться при помощи маленького зеркальца, без воды и мыла — сомнительное удовольствие. В конце концов, мне надоели порезы, и я остановился. Вышло не слишком гладко, зато я начал узнавать себя в зеркале. Вернув бритву, я сделал несколько гимнастических движений. Все в порядке — можно вновь бросать вызов миру.
Пью все это время сидел как статуя фараона, не обращая на меня внимания. Внезапно он заговорил:
— Покинув мой дом, ты опять становишься моей целью.
— Конечно, Пью. Иначе люди подумают, что ты стареешь.
— Придет день, и я тебя убью. На твоем лбу печать Зверя. Я ее вижу.
— Знаешь, — задумчиво произнес я, уходя от темы, — ты мог бы оказать мне еще одну услугу…
