Саймон Грин - Плач соловья
— И что он за это получил? Поссорился с Николасом Хоббом, и Сын Змея прихлопнул его, как муху. Не говори мне о добром имени. Мне нужны деньги. Я хочу быть омерзительно богатым. Сегодня титул принадлежит мне, и я заставлю всех вас его уважать!
— Твой отец…
— Его больше нет, и я что-то не скучаю. Он никогда в меня не верил.
— Надо же! Интересно, почему? — произнес я задумчиво.
— Я — граф Энтропия!
— Отнюдь. Ты был, есть и будешь Ионой, Билли. Ходячее стихийное бедствие для всех, включая себя самого. Тебе до отца никогда не дорасти, и ты это знаешь. Мечты у тебя приземленные. Мелкий головорез с почасовой оплатой.
Билли раскраснелся и тяжело дышал, но пока еще держал себя в руках. Ему удалось надменно улыбнуться.
— Ты и в самом деле неважно выглядишь, Джон. Сомнамбулы поработали на славу. Как бы тебя ветром не сдуло. Сосуд в мозгу может лопнуть, или там тромб в сердце… А можно наоборот — начать с конечностей и продвигаться вглубь. Налицо самые богатые возможности, Джон. Все может случиться, все вероятно в этом мире.
Я улыбнулся разбитым ртом:
— Отвали по-хорошему, Билли Латем. Я сегодня и правда не в настроении. А вдруг я воспользуюсь своим даром и найду то, чего ты действительно боишься? Кто знает, если бы я очень постарался… я нашел бы то, что осталось от твоего папочки…
Он смертельно побледнел и вдруг стал похож на ребенка, одетого в костюм взрослого. Бедный Билли. Он действительно мог бы навредить мне, но у меня побольше опыта в этих играх. Да и репутация… Я кивнул Кавендишам, повернулся и вышел из кабинета, после чего покинул здание так быстро, как только позволяло избитое тело.
Никто не пытался меня остановить.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ПЕСНЯ, НО НЕ ПЕВИЦА
Старею, должно быть. Когда-то я легче переносил побои. На улице меня прошиб холодный пот, а ноги едва не подкосились. При каждом вздохе терзала острая, как удар ножом, боль, глаза застилала черная пелена. Во рту появился вкус свежей крови. Дурной знак. Останавливаться нельзя, надо отойти как можно дальше: Кавендиши еще могут достать меня, активировав систему защиты здания. Усилием воли я заставил себя двигаться вперед. Я долго не останавливался. С разбитым лицом и в залитом кровью белом пальто я представлял собой живописное зрелище, но мне нельзя показывать себя слабым и уязвимым. Над Темной Стороной вечно парят стервятники, готовые упасть на все, что выглядит легкой добычей. Так что, дружок, смотри бодро перед собой и иди, будто знаешь, куда тебе надо. По дороге попалась витрина, и я скривился, увидев свое отражение. Выглядел я так же, как и чувствовал себя. Светиться на улице мне сейчас нельзя.
Нужно срочно привести себя в порядок, а потом понадобится время, чтобы набраться сил. До дому, однако, далеко, и в излюбленные мои места путь заказан. Уокер наверняка успел везде установить наблюдение. Думаю, даже в тех местах, о которых он не должен ничего знать. Звонить тоже никому нельзя, наверняка всех моих друзей и союзников прослушивают. Уокер работает на совесть.
Что ж, если нельзя обратиться к другу, иди к врагу.
Я упорно волочил ноги по тротуару, взглядом отпугивая прохожих, которые могли бы невзначай сбить меня с ног, пока не добрался до телефонной будки. Я забрался внутрь и немедленно прислонился к стенке. Как хорошо немного отдохнуть! На секунду я даже забыл, зачем пришел, потом все-таки заставил себя снять трубку. Гудок звучал громко и вселял уверенность. На Темной Стороне очень редко ломают телефоны-автоматы. Будка вполне может съесть любого, кто зашел не затем, чтобы позвонить.
Слепой Пью все время переезжает, и я не знаю его теперешнего номера. Но он всегда оставляет свои карточки в телефонных будках, чтобы те, кто попал в беду, могли его найти. Глядя заплывшими глазами на знакомую карточку (кроваво-красное распятие, вытисненное на белом картоне), я непослушными пальцами тыкал в кнопки. Один мой глаз уже практически ничего не видел, а руки нехорошо онемели. Услышав наконец длинные гудки, я немного расслабился и обратил внимание на другие карточки, прилепленные к стеклянной стенке. Как обычно: обереги, зелья, заговоры, богини любви с почасовой оплатой, трансформации, превращения, а также как проделать ужасные вещи с козой для удовольствия или ради выгоды.
На том конце сняли трубку.
— У меня нет времени на пустяки!
— Здравствуй, Пью, — сказал я, стараясь четко выговаривать слова разбитым ртом. — Это Джон Тейлор.
— С какой это радости ты звонишь мне?
— Мне плохо. Мне нужна помощь.
— И кроме меня, у тебя никого не осталось. Ну и влип же ты, Джон Тейлор. Почему я?
— Ты всегда называл себя слугой Господним. Слуги Господни помогают людям в беде.
— Именно! Людям, а не богопротивной мерзости вроде тебя! Темная Сторона не узнает мира и покоя, пока тебя не похоронят за церковной оградой! Вот что, Джон Тейлор: попробуй объяснить мне, почему я должен идти против совести ради тебя. Постарайся быть убедительным.
— Ну, если милосердие — не аргумент… Скажем так: в моем нынешнем ослабленном состоянии я весьма уязвим в случае нападения с самых разных сторон. Есть риск стать одержимым. Ты действительно не против, чтобы нечто из преисподней завладело моим телом — и моим даром?
— Это удар ниже пояса, — ответил Пью.
Я почти слышал, как он взвешивает мои слова.
— Хорошо, я посылаю Дверь. В конце концов, я буду уверен в твоей смерти, только если прикончу тебя своими руками.
Раздались короткие гудки, и я повесил трубку. После семьи и друзей нет никого роднее старого врага.
Морщась от боли, я повернулся и выглянул из будки. На мостовой, прямо напротив, уже стояла Дверь. Обычная дверь — старая, облезлая и с проплешиной там, где когда-то был номер. Краденая, надо полагать. Пью всегда жил в трущобах, он считал, что там его проповедь нужнее всего. Я оторвался от телефонной будки, собрал последние силы и направился к Двери. Хорошо, что прохожие обходили ее стороной. Слишком неказиста, чтобы вызывать интерес, наверное. Я толкнул Дверь плечом и нырнул в открывшуюся за ней тьму. Дверь захлопнулась за моей спиной, и я оказался в комнате Пью.
Я шагнул вперед и оперся на стол, чтобы отдышаться. Отдышавшись, я огляделся. В просто обставленной и очень чистой комнате никого не было. Деревянный некрашеный стол, два стула с прямыми спинками, тоже некрашеные. Потертый линолеум на полу, отсыревшие обои на стенах, единственное окно замазано мылом, чтобы ничего не было видно с улицы. Лампочки нет — обет бедности Пью всегда принимал всерьез. Вдоль одной стены висели полки с различным инвентарем и припасами. Полезные и недорогие пустячки, помогающие, однако, пережить трудную минуту в опасном месте.
