Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке
Бурик и Добрыня двигались вперед с решимостью двух портативных танков. Антонио еле поспевал за ними, испуганно таращась вокруг.
— Что это? — глухо спросил он.
— Где? — вопросом на вопрос ответил Бурик, тут же забыв, что его о чем-то спросили.
— Гудит…
— Бойлерная, — на ходу бросил Бурик, даже не посмотрев в сторону Антонио.
— Что?! — Антонио округлил глаза.
— Ничего. То есть, потом объясню…
Антонио посопел, но ничего не ответил и от новых вопросов решил пока воздержаться.
Становилось влажно и душно. Коридор вильнул последний раз и закончился высоким помещением, все пространство которого было залито мутным электрическим светом и перечеркнуто колоссальным разнообразием труб. Тут были и огромные изогнутые конструкции, обмотанные мохнатыми чехлами тепловой изоляции, и совсем тонкие трубки, вроде соломинок для молочного коктейля. Сочленяли их всевозможные краны, вентили, редукторы… Стены покрывал грязный белый кафель, штукатурка потолка кое-где была побита грибком и подернута плесенью. Плитка на полу была отвратительно скользкой. После стерильной чистоты, царившей во всех уголках Центра «Чизанелли», это место выглядело как насмешка. «Кажется, я где-то уже видел все это, — думал Бурик. — Вот только где? Не помню…»
— Ну что? — перебил его раздумья Добрыня.
— Ничего… Кажется, мы пришли…
В левой стене за ворохом цветных проводов, свисавших с потолка, темнела старинного вида дверца, запирающая невысокую арочную нишу. По краям дверцы виднелись круглые кованые заклепки.
— И что теперь? — спросил Добрыня.
Бурик молча развернул перед ним листок бумаги, который дал им Джузеппе.
— Вот смотри, здесь написано: «RY-319».
— И что?
— Откуда я знаю? Просто вот здесь это тоже написано, — Бурик указал на толстую трубу с вентилем. Вентиль сердито шипел, из него что-то капало. Внизу болталась на проволоке облезлая табличка с надписью «RY-319».
— Его что, нужно повернуть?
— Ты чего, с ума сошел?
— Да как-то не собирался пока! — сердито ответил Добрыня.
Бурик встопорщился, но сразу понял, что не прав.
— Извини, — миролюбиво сказал он, тронув Добрыню за локоть. — Джузеппе говорил, что возле этого обозначения должна быть дверь в подземелья Водопровода Медичи. А из него есть выходы на поверхность. Вот только где, он не знает. И никто, наверное, не знает. Надо самим искать.
— Эта, что ли, дверь? — спросил Добрыня все еще обиженным тоном.
— Ну, да… Кажется, эта. Других-то нет.
— А почему же ее тогда не охраняют?
— Я тоже спросил. А Джузеппе ответил, что это никому не надо.
— В каком смысле?
— Да о ней все забыли давно! Понимаешь, мы тут, похоже, первые пленники, а Контур большой. Охрана не везде. И потом, никто не подумал, что мы можем попасть в эту… технологическую зону.
Стоящий позади них Антонио шумно вздохнул.
— Прости, пожалуйста, — опомнился Бурик, перейдя на итальянский. — Мы говорили о том, что, кажется, нашли нужную дверь.
С этими словами он приподнял ворох свисающих проводов. С них посыпалась многолетняя пыль.
— Подержи, а? — попросил он Добрыню. Тот поспешно перехватил провода.
Бурик подошел к двери и попробовал толкнуть ее.
— Заперта? — ужаснулся Антонио.
— Джузеппе говорил, что не должна. В этой части Контура у них полный бардак. Он еще сказал, что даже технари сюда редко ходят. Только если что-то слома… Ой!
Добрыня не стал дожидаться, пока Бурик договорит. Не выпуская из рук вороха проводов, он изогнулся и с видом каратиста со стажем ударил по двери ногой. Разве что «ки-й-я-я…» не закричал. Дверь открылась, издав громкий испуганный «чмок», словно сожалея об утраченной тайне, которую оберегала столько лет.
— Ого… — сказал Бурик. — Ты даешь…
Антонио только присвистнул и покачал головой. Хотел сказать: «А вот у нас в Венеции…», но потом передумал — решил, что расскажет об этом как-нибудь потом. Добрыня молча отпустил провода, отряхнул руки и достал подаренный Джузеппе фонарик. Вниз уходили ступеньки. Мальчишки по очереди шагнули в пугающую темноту. Пахло сыростью и почему-то арбузами. Каждый включил свой фонарик. Упругие лучи высветили покатые кирпичные стены и неровный, покрытый брусчаткой пол.
— Сюда не ступала нога человека… — заворожено проговорил Бурик, глядя вокруг.
— Лет пятьдесят — точно, — подхватил Добрыня. — А может, меньше? Ведь Контур построили не так давно…
— Пошли! — Антонио посветил фонариком в жерло узкого прохода и закрыл за собой дверцу.
Магистр окинул взглядом каждого сидящего за столом.
— Итак, в зоне Контура в настоящий момент находятся три сильнейшие энергетические субстанции — это Гений, Койво и Отражатель. Гения мы перенесли из прошлого по темпоральному коридору, используя методику нашего русского коллеги, покойного доктора Безековича. Вы ведь знаете, что гении — товар редкий. Иногда — скоропортящийся… Койво мы подманили Зовом, и он попал к нам, используя собственные способности плюс особое место недалеко от Москвы, пространственно кореллирующее с зоной Водопровода Медичи. Отражатель пришел вслед за ним по тому же пути. Для чего нам нужен был Гений, вам известно. Койво был призван для стабилизации Гения в связи с неудачей при переносе. На Отражателя мы возлагали функцию влияния на Койво, в том случае если тот не захочет добровольно отказаться от своей Тайной Сущности в пользу Гения…
— Простите, брат мой, — перебил Магистра сухой крючконосый старичок с пронзительными синими глазами — брат Мауро. — Нам известно, что почти все исследования доктора Безековича проводились с привлечением весьма спорной методологии. И вы без должной сертификации применили эти методы для переноса живого объекта из прошлого?
— Вы не совсем правы… — Магистр нервно сцепил пальцы рук. — При переносе мы использовали приемы максимальной защиты. Конечно же, ни для кого из нас не секрет, что изменять прошлое следует максимально осторожно…
— Более осторожно, чем будущее? — язвительно спросил толстяк.
Магистр немедленно ухватился за эту мысль. Ему отчаянно не хотелось терпеть поражение сразу по нескольким фронтам.
— Если говорить о будущем, возлюбленный брат мой, то здесь, как мы с вами знаем, возможен целый пучок вариантов развития. Прошлое же одновариантно и практически неизменяемо. Иначе говоря, для наших прадедов мы множественны — им неизвестно, какой вариант реализовался. Но для наших потомков мы единственно возможны, так что…
