Дэн Симмонс - Пятое сердце
Холмс тут же схватил ее руки в свои и крепко сжал.
Все загладит Бог иль случай.[35]
Она захлопнула дверцу и крикнула:
– Гони, кучер!
Холмс постоял в темноте, затем вернулся к могиле Кловер Адамс, остановился у задней стороны памятника и стукнул по граниту кулаком.
Каменная дверь отворилась, и вышел глава секретной службы Эндрю Л. Драммонд.
– Вы всё слышали? – глухо спросил Холмс.
– Да, всё. Это очень нам поможет. – Драммонд с мужской грубоватой силой стиснул ему плечо. – Холмс, что до личного… клянусь честью, жизнью моих детей… никто не услышит от меня ни слова.
Холмс пожал плечами, словно говоря, что понимает, насколько он теперь наг и уязвим.
– Мы немедленно разыщем «Зефир» и возьмем его под наблюдение, – сказал Драммонд.
Холмс устало кивнул.
– Но не мешайте ему встать на якорь рядом с Колумбовой выставкой, – произнес он тем же ровным, безжизненным тоном. – Лукан Адлер не должен знать, что нам известны его планы.
– Нам придется взять мисс Адлер под стражу, – сказал Драммонд.
– Бога ради, не сейчас! – взорвался Холмс. – С тем же успехом можно отправить Лукану Адлеру телеграмму, что мы его ловим. Установите за ней слежку, если можете сделать это аккуратно. Я хочу сказать, настолько аккуратно, чтобы даже такой змей, как Лукан Адлер, не заметил хвоста. А еще лучше – вообще не трогайте ее, пока… – Он не закончил фразу.
– Пока что? – спросил Драммонд.
– Пока я не скажу, – ответил Холмс и зашагал прочь.
У него за спиной Драммонд дунул в полицейский свисток. Из-за дальних деревьев, надгробных памятников и монументов выступили полтора десятка теней и подошли к своему начальнику. К входу в парк подъехали фургоны. В их свете Холмс видел, что почти все агенты, как и Драммонд, вооружены револьверами, но у некоторых в руках винтовки. Они не остановили бы Лукана Адлера, вздумай тот застрелить Холмса из укрытия: план состоял в том, чтобы схватить убийцу, когда тот роковым выстрелом выдаст свою позицию.
Холмса и Драммонда ждала отдельная открытая коляска.
Холмс припомнил интонацию Ирэн Адлер и слегка ошарашил Драммонда возгласом:
– Гони, кучер!
3
Ранним утром пятницы, двадцать восьмого апреля, Генри Адамс и Генри Джеймс ехали на Центральный вокзал, чтобы сесть на литерный поезд, заказанный Генри Кэботом Лоджем.
Ехать было недолго, но Адамс воспользовался случаем завести разговор, который, очевидно, считал важным для них обоих.
– Гарри, – сказал он, подаваясь к дородному писателю, – пока мы не встретились с остальными, я хочу поблагодарить вам за те две недели, что вы провели у меня.
Серые глаза Джеймса насторожились.
– Это я должен благодарить вас и за гостеприимство, и за наши ежевечерние разговоры.
– Вам удалось поработать над пьесой?
Джеймс горько улыбнулся:
– Немного. Затем я ее переписал. Затем переписал еще раз. Затем выбросил все в корзину. Однако я начал перерабатывать свой рассказ – пустяковую вещицу о нищем домашнем учителе, который любит своего подопечного больше, чем эгоисты-родители.
– Слишком, увы, похоже на правду, – сказал Адамс.
– Ладно, посмотрим, – отмахнулся Джеймс.
– Спасибо, что позволили мне говорить о Кловер – о ее жизни и смерти – после стольких лет молчания. Я всегда буду вам за это признателен.
У Джеймса защипало глаза.
– Это была большая для меня честь, мой друг, за которую я глубоко вам благодарен, – сказал он.
Неожиданно Адамс улыбнулся:
– А помните, что вы написали Кловер в восемьдесят втором перед отплытием в Англию? Как вы объяснили, почему выбрали именно ее адресатом «своего последнего письма из Америки»?
– Я написал, что считаю Кловер воплощением ее родины, – ответил Джеймс.
– А помните, что она сказала мне, прочитав ваше послание? Я передал вам ее слова в письме много лет назад.
– Если не ошибаюсь, она назвала мой комплимент «весьма двусмысленным» и добавила… попробую воспроизвести дословно: «Значит, я вульгарна, скучна и со мной невозможно жить?»
Оба от души рассмеялись.
Адамс протянул сжатую ладонь. Джеймс, полагая, что друг хочет пожать ему руку, тоже выставил ладонь, однако Адамс вложил в нее что-то тяжелое и холодное.
То были часы Джеймса, отцовский подарок, оброненный в ту безумную ночь, когда они с Холмсом прятались в монументе работы Сент-Годенса. В монументе, хранящем самую сокровенную тайну Адамса.
У Джеймса кровь жарко прихлынула к лицу. Он поднял глаза и увидел, что Адамс улыбается.
Джеймс торопливо опустил голову, но не мог скрыть слезы, сбегавшие по щекам и подбородку на любимые часы в раскрытой ладони.
4
Холмс прибыл на вокзал в назначенное время и немало изумился, увидев, что́ на самом деле представляют собой «несколько вагон-салонов», о которых небрежно упомянул Кэбот Лодж. Это был целый личный поезд. Сразу за паровозом размещался вагон для слуг. Затем роскошный вагон-ресторан. Отдельный курительный вагон, чтобы беседовать и любоваться видами. По меньшей мере четыре вагона для Лоджа и его гостей.
Кэботу Лоджу и его жене Нанни предназначалось полвагона в хвосте состава, такое же пространство (с отдельным ватерклозетом – только подумать, ватерклозет в поезде!) было отведено Дону Камерону и красавице Лиззи. Хэев разместили в двух роскошных купе: в большом – Джона и Клару, в соседнем – их дочь Хелен. Кларенс Кинг не поехал, отговорившись необходимостью быть на Западе по горнорудным делам, зато Огастес Сент-Годенс принял приглашение Лоджа. Трем холостякам – Сент-Годенсу, Джеймсу и Холмсу – достались купе поменьше; впрочем, в каждом был отдельный ватерклозет и умывальник. Услышав, что трем джентльменам придется обходиться услугами всего двух камердинеров (вагон для слуг и без того был забит до отказа), Джеймс заметил со вздохом: «Что ж, придется вытерпеть это неудобство».
Он очень сдержанно поздоровался с Холмсом, который за двухнедельное отсутствие ни разу не дал о себе знать, однако сыщик был погружен в свои мысли и не заметил этой тщательно продуманной холодности. Писатель раздраженно думал, что вынужден будет первым нарушить взаимное молчание и поговорить с Холмсом наедине.
Случай представился после изысканного обеда, когда дамы удалились в общую гостиную (она располагалась в первой половине четвертого вагона), а мужчины ушли в курительный салон с бренди и сигарами. Джеймс попросил Холмса задержаться в вагоне-ресторане и велел официантам стоять снаружи, пока их не позовут.
– В чем дело? – спросил Холмс.
Он по-прежнему был погружен в свои мысли и за обедом по большей части молчал, несмотря на все усилия Хелен Хэй втянуть его в разговор.
– Я видел Мориарти, – прошептал Джеймс. – И написал вам об этом на адрес вашей чертовой табачной лавки, но конверт вернулся через день нераспечатанным, с припиской, что вы больше не забираете там почту.
– Верно. – Холмс поднес свою новомодную зажигалку к огромной пенковой трубке и выпустил клуб едкого дыма в воздух, и без того пропахший жареным мясом и вином. – Я был в разъездах и не заходил за почтой в табачную лавку. Где и когда вы видели Мориарти?
– В тот день, когда собирался ехать из Чикаго в Нью-Йорк, – раздраженно ответил Джеймс. – Пятнадцатого. В тот день, когда вы укатили невесть куда.
– Где вы его видели, Джеймс? И что он поделывал?
Писателю подумалось, что Холмс задает вопросы как-то чересчур небрежно для такой серьезной темы.
– Он был на Центральном вокзале Чикаго, прочесывал вагоны. Искал меня, Холмс. Ему помогали несколько громил. Я еле успел скрыться незамеченным.
Холмс кивнул и выпустил дым:
– Почему вы думаете, что профессор Мориарти искал именно вас, Джеймс?
– Ну, вы же не ехали тем поездом из Чикаго в Нью-Йорк, верно?
Холмс, не вынимая изо рта зажатую в зубах трубку, мотнул головой.
– Мориарти и его бандиты целенаправленно искали жертву, – сказал Джеймс. – И этой жертвой был я. Через кого-то… через кого-то, кому вы рассказали о подслушанном мною разговоре Мориарти с гангстерами и анархистами… сведения просочились наружу. Он охотился на меня, Холмс. Я твердо убежден.
– В таком случае хорошо, что вы не сели на тот поезд, – заметил Холмс.
У Джеймса отвисла челюсть.
– И вам больше нечего сказать в ответ на мои известия? Где вы были последние две недели?
– Да так, в разных местах, – ответил Холмс.
– Что вы сделали для спасения Вашингтона, Нью-Йорка, Филадельфии, Чикаго и других городов, которые Мориарти планирует погрузить в хаос анархистского мятежа после убийства президента Кливленда? Приведена ли в готовность армия? Обращались ли вы к мэрам и главам полиции этих городов? Я не могу придумать иной причины, которая оправдывала бы ваше двухнедельное отсутствие и очевидную… беспечность перед лицом общенациональной революции.
