Дэн Симмонс - Пятое сердце
– Шерлок, – проговорила Ирэн, и от звука ее голоса у него дрогнуло сердце.
Она подошла и протянула ладонь – по-американски, для рукопожатия, но Холмс поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Здравствуй, Ирэна. – Холмс произнес ее имя, как она научила его в первую встречу.
Внезапно он понял, что слишком долго держит ее руку, смутился, отступил на шаг и указал на скамейку:
– Ты посидишь со мной?
– Конечно, – ответила она.
Они сидели молча, рядом, но не совсем соприкасаясь, минуты три или четыре. Холмс чувствовал, что листья на деревьях у него за спиной мокры от росы. Сумерки сгустились, но звезды еще не зажглись.
Наконец Адлер сказала:
– Сперва поговорим о нас, Шерлок? Или об игре, в которую нас втянули?
– Это не игра, – ответил Холмс суровее и резче, чем намеревался.
– Да, конечно. – Ирэн Адлер глянула на свои руки, сложенные поверх сумочки на коленях.
– Давай сперва поговорим о личном, – сказал Шерлок куда мягче.
– Хорошо. Кто из нас должен начать?
– Ты, Ирэн.
Она сделала притворно-строгую гримаску и глянула на него в вечерних сумерках:
– Отчего ты целых два года не ехал искать меня в Америку?
У Холмса кровь прилила к лицу. Он тоже глянул на свои руки:
– Никто не сказал мне, что ты вернулась в Америку. Никто не сказал мне, что ты беременна. Я почти целый год работал в британских труппах, пытаясь тебя отыскать.
– Идиот, – сказала Ирэн Адлер.
Холмс мог только кивнуть.
– И это после того, как ты все детство практиковался, чтобы стать первым и лучшим сыщиком-консультантом мира, – сказала она, но уже другим тоном, почти подтрунивая.
Холмс вновь кивнул, но теперь он поднял на нее взгляд:
– И в Америке я тебя тоже отыскать не сумел. – Голос прозвучал глухо даже на его собственный слух.
Она положила ладонь на обе его руки:
– Это потому, что, как только до меня через других актеров дошли слухи о твоем приезде в Нью-Йорк и Бостон, я села на первый же пароход во Францию.
– С младенцем, – почти беззвучно прошептал Холмс.
– Да. – Ее ответ был еще тише.
– Когда полковник Моран забрал его у тебя? – спросил Холмс.
– Когда Лукану было четыре, – сказала Ирэн Адлер. – Сразу после его дня рождения.
– Как ты позволила… этому… этому негодяю… – начал Холмс и умолк.
– Потому что полковник Моран имел надо мной власть, – ответила Адлер. – Ту же власть, что теперь Лукан.
Холмс, забывшись, схватил ее за плечи, как будто хотел притянуть к себе… или задушить.
– Ирэн, ты сильнее, отважнее всех, кого я знал. Как этот подонок Моран мог забрать над тобой такую власть, что ты отдала ему сына… нашего сына? – Последние два слова вырвались как стон.
– Полковник Моран угрожал убить тебя, если я не буду выполнять его требования, – бесцветным голосом проговорила она. – Как теперь угрожает Лукан.
Холмс, утративший дар речи, выразил свои чувства единственным доступным ему способом: сильнее сдавил ее плечи. Наверное, ей было больно, но она не сделала попытки освободиться.
Наконец Ирэн Адлер повернулась к Холмсу и тоже положила руки ему на плечи: со стороны могло показаться, что два человека утешают друг друга.
– Ты так беспечен, Шерлок Холмс! – проговорила она яростно, без тени извинений в голосе. – И всегда таким был. Этот идиот-доктор, твой друг… или Конан Дойл, я не знаю, кто из них… расписывает в печати твои маленькие салонные расследования и восхищается тобой, будто ты – Ахиллес. Но ты сидишь у окна на виду у всех. Ты ходишь по улицам в задумчивости, не видя ничего вокруг. Твой адрес и твои повседневные привычки известны каждому встречному и поперечному. Полковник Моран… или другие – они давно убили бы тебя, если бы я не выполняла их требований.
Холмс уронил руки и долго сидел в мрачном раздумье. Затем начал:
– Но мальчик…
– Мальчик был чудовищем от рождения, – резко ответила Ирэн Адлер.
Голова Холмса мотнулась назад, словно его ударили по щеке.
– Бога ради! Ребенок не может быть плохим от рождения. Требуются… годы… воспитания… дурного влияния…
– Ты не держал его у груди и не видел его поступков, – ледяным голосом ответила Адлер. – Чуть ли не первое, что он сделал, – оторвал крылья бабочке, которую я показывала. И ему понравилось. Как будто я родила нового Кориолана.
– Но даже Кориолан стал таким из-за… – Он осекся.
– Своей матери! – воскликнула Ирэн Адлер так, будто ее терзала нестерпимая боль. – Волумния хвасталась мегерам-подругам, что ее маленький сын обожал мучить живых существ. Однако за четыре года Лукан не видел от меня ничего, кроме любви, и я учила его одному: уважать и любить других.
Она отвернулась и отсела подальше.
Шерлок вновь придвинулся к ней.
– Я собирался сказать, что Кориолана сформировали искаженные римские ценности, – прошептал он. – Мне всегда представлялось, что именно это хотел выразить Шекспир.
Ирэн Адлер рассмеялась горьким смехом:
– Помнишь, Шерлок? Мы познакомились в Лондоне, когда труппа Генри Ирвинга ставила «Кориолана». Я, старожил сцены, в свои преклонные двадцать три года играла дряхлую мегеру Волумнию. Ты, зеленый восемнадцатилетний мальчишка, только-только сбежал из Кембриджа и грезил о первых ролях.
– Я начисто позабыл пьесу, – сказал Холмс, – но помню каждую минуту с тобой.
Она тронула его щеку тыльной стороной пальцев:
– Ты был таким юным, милый.
Холмс обнял ее. Ирэн Адлер попыталась было вырваться, потом приникла к нему. Однако в следующий миг она уперла ладонь в грудь Шерлока и отодвинула его.
– А теперь поговорим о той игре или не игре, в которую нас втянули? – спросила она.
Шерлок смог ответить не сразу.
– Хорошо, – сбивчиво выдавил он.
– Какой из ужасов первым? – Она явно хотела взять шутливый тон, но голос прозвучал так же сдавленно, как перед тем у Холмса.
– Ежегодные машинописные открытки на шестое декабря.
Он тут же понял, что она не знает, о чем речь. Ирэн Адлер была превосходной актрисой, но Холмс десятилетиями изучал глаза и лица людей, когда те лгут. Она не разыгрывала недоумения.
– Какие открытки? Я каждое шестое декабря кладу на могилу Кловер цветы – белые фиалки, она их любила. И такой же букетик я отправляла Генри Адамсу, но никогда не прикладывала открытку.
– Нед Хупер, брат Кловер, посетил меня в Лондоне два года назад. Кстати, его уже нет в живых, – сказал Холмс. – Он предложил мне две тысячи долларов за расследование загадки. Каждое шестое декабря, начиная с восемьдесят шестого года, все оставшиеся члены «Пятерки сердец» получали одинаковые машинописные карточки с одним и тем же текстом… «Ее убили».
Ирэн Адлер глянула на него округлившимися глазами:
– Чудовищная жестокость! Я бы никогда так не поступила. И у Лукана не было никаких причин… Нет, он бы не стал.
Холмс кивнул:
– Я не подозревал ни тебя, ни его. Однако память о Неде и взятый у него в девяносто первом доллар залога обязывали спросить.
– В тот год газеты сообщили, что ты погиб, – тихо проговорила Ирэн Адлер. – В Швейцарии, в схватке с каким-то профессором Мориарти, о котором никто никогда не слышал.
Холмс снова кивнул.
– Я тогда не поверила, – сказала Адлер. – И год назад не поверила Лукану, когда тот хвастался, будто убил тебя в Тибете.
Холмс улыбнулся:
– Ему это почти удалось. Он всадил мне в спину три пули с расстояния почти в милю.
Она изумленно встрепенулась:
– Я была уверена, что он лжет. Как ты мог выжить после трех пуль из Лукановой винтовки?
– Не знаю, – ответил Холмс. – Но давай вернемся к Ребекке Лорн. – Каждое слово звучало как щелчок затвора, загоняющего патрон на место. – Это был шантаж?
– Разумеется.
– Почему Кловер и Генри Адамс?
– Они были богаты. А тогда, в восемьдесят пятом, Лукану требовались деньги на то, что он собирался делать в Европе. Адамсы сами шли в руки. Кловер была так одинока и несчастна, что я за два дня стала ее лучшей подругой.
– Но ты продолжала изображать дружбу еще семь месяцев, – резко произнес Холмс.
– После первых же дней это было уже не притворство, – тихо сказала Ирэн Адлер. – Я и впрямь полюбила Кловер. Она была невероятно талантлива – и как человек, и как фотограф. Я ценила это куда больше, чем ее гордый, занятый лишь собой муж. Он не упускал ни единого случая принизить Кловер. Сделать так, чтобы она почувствовала себя менее значительной. Менее одаренной. Вообще не ровней ему. Ты читал его роман «Эстер», напечатанный незадолго до ее смерти?
– Да, – сказал Холмс.
– Это очевидно портрет бедняжки Кловер. Она выведена глупой и слабой в искусстве, бестолковой в жизни, не способной ничего достичь без мужской помощи. Мужа, который написал бы обо мне такую книгу, я бы застрелила дважды… второй выстрел, в голову, избавил бы его от мучений в той части тела, куда бы я всадила первую пулю.
