Дэвид Хартвелл - Научная фантастика. Ренессанс
Он уставился на нее пустыми глазами.
Джеру перевела взгляд на меня, и ее лицо на мгновение смягчилось.
— Шея сломана. У Тилла сломана шея, юнга.
Вот так, еще одна смерть. На мгновение мне показалось, что я не выдержу.
Джеру резко отдала приказ:
— Приступай к исполнению обязанностей, юнга. Помоги червяку.
Я рявкнул, как положено:
— Есть, сэр! — И потянул Паэля за вялую руку.
Джеру двинулась первой, и мы последовали за ней в неизведанные глубины корабля призраков, оставив позади разбитую шлюпку.
Мы нашли себе ПУ.
Это было просто свободное пространство в густом сплетении серебристых канатов, но оно давало укрытие, а места скопления призраков располагались поодаль. Мы по-прежнему находились в открытом космосе — на всем их корабле, кажется, был вакуум, — и я понял, что от костюма мне еще долго не избавиться.
Выбрав ПУ, Джеру сразу заставила нас занять позиции для круговой обороны. А потом мы целых десять минут ничего, совершенно ничего не делали.
Этого требовала СОП, Стандартная Оперативная Процедура, и она произвела на меня впечатление. После хаоса, крушения «Ярко», крушения шлюпки, после бешеной активности — просто дать телу время приспособиться к новым условиям, звукам и запахам.
Только вот чуять здесь было нечего, кроме собственного пота и мочи, и слышать нечего, кроме своего же хриплого дыхания. И рука чертовски болела.
Чтобы чем-то занять мысли, я сосредоточился на ночном зрении. Глаза привыкают к темноте не слишком быстро — полностью приспосабливаются через сорок пять минут, — но уже через пять минут кое-что можно разглядеть. Сквозь щели между металлическими канатами мне видны были звезды, вспышки далекой новой звезды и ободряющие огни нашего флота. Но сам корабль призраков — темное место, смешение теней и расплывчатых отблесков. Высмотреть нас здесь будет нелегко.
Когда десять минут истекли, академик Паэль что-то проблеял, но Джеру, не слушая его, сразу повернулась ко мне. Она ухватила мою сломанную руку и стала прощупывать кость.
— Так, — резко сказала она, — как там тебя зовут?
— Кейс, сэр.
— Как тебе новый кубрик?
— А где здесь кормят?
Джеру усмехнулась:
— Отключи-ка связь.
Я исполнил приказ.
Она без предупреждения сильно дернула меня за руку. Я порадовался, что ей не слышно моего вопля.
Джеру сняла с пояса контейнер и залила место перелома. Раствор обладал зачатками сознания и сам выбирал, где схватиться, образовав корку. Когда кость заживет, он сам и отвалится.
Она жестом приказала мне снова включить передатчик и взялась за шприц.
— Я обойдусь!
— Не храбрись, юнга. Это средство поможет кости срастаться.
— Сэр, ходят слухи, что от этого дела бывает импотенция. — Я еще не договорил, а уже почувствовал себя дураком.
Джеру громко рассмеялась и взяла меня за плечо.
— Все равно это шприц старпома, а ему он уже ни к чему, верно?
Возразить было нечего, и я позволил ей сделать укол. Боль сразу утихла.
Джеру достала из пояса маячок — оранжевый цилиндр с палец длиной.
— Попробую дать сигнал флоту. Надо будет выбраться из этой плетенки: даже если маяк работает, здесь он экранирован. — Паэль открыл было рог, но она ему и слова сказать не дала. Я чувствовал, что оказался замешан в затяжной конфликт этой пары. — Кейс, остаешься за мужчину. И покажи этому червю, что у него в поясе. Я вернусь тем же путем, каким ухожу. Все ясно?
— Да.
Это опять была СОП.
Джеру проскользнула между серебристыми канатами.
Я забился в самую гущу и начал перебирать содержимое поясов, которые добыл нам Тилл. Там оказались вода, соль для регидрации и пищевые концентраты — все в такой форме, чтобы, не нарушая герметизацию, подавать через патрубки в капюшонах. У нас имелись силовые установки с мой ноготь величиной, но они сдохли вместе с остальной техникой. Еще было много примитивных приборов, которые должны помочь нам выжить в самых разных условиях: магнитный компас, гелиограф, крошечная пилка, увеличительное стекло, скальные крючья, моток веревки и даже рыболовная леска.
Мне пришлось показать Паэлю, как работает туалетная установка костюма. Фокус тут в том, чтобы пустить дело на самотек: костюм-«слизняк» перерабатывает большую часть того, что из тебя вытекло, а остальное спрессовывает. Не скажу, чтобы это было удобно. Мне еще не попадался костюм, который хорошо поглощал бы запахи. Бьюсь об заклад, конструкторы никогда не проводили в своих изобретениях больше часа.
Я чувствовал себя нормально.
Катастрофа, смерть, выбивающая одного за другим, — все это оставалось в глубине сознания. Я не собирался давать чувствам волю, во всяком случае, пока я не оставался без дела и мог на нем сосредоточиться. Вот когда шоу заканчивается, тогда можешь все выплеснуть.
Должно быть, Паэля этому не научили.
Это был тощий угловатый человечек, глаза его провалились в почерневшие глазницы, а нелепая рыжая борода скомкалась под маской. Сейчас, когда самое страшное, казалось, миновало, сила словно вытекла из него, и двигался он как в полусне. Я чуть не рассмеялся, глядя, как он перебирает бесполезное содержимое пояса.
Немного погодя Паэль заговорил:
— Кейс, не так ли?
— Да, сэр.
— Ты с Земли, мальчуган?
— Нет. Я…
Он меня не слушал.
— Академия базируется на Земле. Тебе это известно, мальчуган? Но они иногда принимают и людей из внешних миров.
Похоже, он всю жизнь чувствовал себя отверженным чужаком. Но мне до него дела не было. И какой я ему мальчуган! Я осторожно спросил:
— А вы откуда, сэр?
Он вздохнул:
— С Пятьдесят первой Пегаса b.
Никогда о таком не слышал.
— И как там? Это близко к Земле?
— Разве Земля непременно должна быть точкой отсчета?.. Не очень далеко. Мой мир — одна из первых экстрасолнечных планет, открытых землянами. То есть главная планета. Она относится к типу «горячий юпитер». Я вырос на ее спутнике.
Я знал, что значит «горячий юпитер»: планета-гигант, расположенная вблизи своей звезды.
Он поднял на меня взгляд:
— Оттуда, где ты жил, видно было небо?
— Нет…
— А от нас видно, и все — полное парусов. Видишь ли, в такой близости к звезде солнечные паруса отлично работают. Я часто смотрел на них по ночам: на яхты с парусами в сотни километров шириной, лавирующие в лучах света. А вот с Земли неба не видно. Во всяком случае, из бункеров Академии.
— Зачем же вы туда поступили?
— У меня не было выбора. — Он безрадостно засмеялся. — Угораздило же меня родиться умным… Оттого-то, видишь ли, твои драгоценные комиссары так меня презирают. Меня научили думать — а мы, сам понимаешь, не можем себе этого позволить.
