Дмитрий Полетаев - Призраки Фортуны
— Что случилось? — тихо спросил он, пытаясь сдержать стук зубов.
— Да вот, ежели б не корнет, который выпихнул вас в последнюю секунду, засыпало бы вас камнями, господин поручик! Как есть засыпало бы! — От горячего дыхания Егорова несло табаком и луком.
Резанов невольно поморщился и отыскал глазами лицо молодого конногвардейца. Корнет озабоченно смотрел на раненого. Черты лица его показались Резанову знакомыми. Прошло некоторое время, прежде чем Николя сообразил, что в какой-то степени корнет напоминал ему его самого. Те же пепельные волосы, убранные сзади в косицу, чтобы не носить парика, те же черные брови, тот же прямой тонкий нос, точеный подбородок… Правда, глаза в отличие от резановских у корнета были карими.
— Спасибо, корнет. Я ваш должник. Если оправлюсь… — морщась, тихо вымолвил Резанов.
— Рана не опасна, господин поручик, — кивнув, с симпатией проговорил корнет. — Уже послали за носилками, а ее величество — за своим лекарем!
Упоминание об императрице сразу восстановило в памяти Резанова последние события. Он попытался приподняться на локте.
— Что с арбой?! — в волнении спросил он.
— Как каменья-то повывалились, так они сами дорогу-то и загородили, — успокоил его Егоров. — Так что все обошлось, господин поручик!
Подошла лекарская подвода. Солдаты, стараясь не потревожить рану, из которой все еще торчала бурая от крови щепа, бережно уложили поручика на носилки. Когда его перекладывали в подводу, Резанов, как будто вспомнив что-то, повернул голову:
— Корнет, передайте императрице… что… я на время вынужден оставить свой пост… — К боку как будто приложили раскаленную головню. — И, да… это… как зовут-то вас? — собрав последние силы, спросил Николя молодого человека.
— Зубов, господин поручик, — вытянулся под его взглядом корнет. — Платон Зубов.
— Зубов… — прошептал Резанов, — запомню… — Дальше он, по-видимому, опять потерял сознание, а очнулся уже в другой реальности.
Глава девятая
Разрыв времени
1787 год. Ак-Мечеть
Всю дорогу, точнее, в те минуты, когда ему удавалось вынырнуть из забытья, Николя пытался определить, куда его везут. Под попоной, которой его прикрыли от дождя, сделать это было не просто. Но когда дождь закончился и откинутый полог наконец позволил ему наполнить легкие долгожданным свежим воздухом, Резанов, используя проблески сознания, приступил к изучению своего положения.
Первое, что он увидел и что его порадовало, — злосчастная деревяшка извлечена из тела, а рана крепко и искусно перевязана. Хоть и смутно, но он помнил, что щепу из его тела извлекал сам Роджерсон, личный доктор императрицы. Далее в памяти шел провал. Потом поручик очнулся от какой-то горячей гадости, которую ему вливали в рот, после чего его тело практически полностью онемело. В этот момент его переложили, по-видимому, на подводу, на мешки, и куда-то повезли. Тогда, помнится, он позволил себе отключиться. Неизвестно, сколько прошло времени, но когда сознание вновь к нему вернулось, был уже вечер, и повозка катила по относительно ровной дороге.
«Наверное, везут назад в Ак-Мечеть, или, как его теперь величают, Симферополь», — сделал заключение Резанов. По крайней мере, сам бы он распорядился отправить раненого именно туда. До Ак-Мечети было гораздо ближе, чем до Бахчисарая, и после того, как по приказу светлейшего эту забытую Богом татарскую деревушку стали переделывать в новую столицу Таврии, именно там можно было найти и довольно приличный постоялый двор, и даже военный госпиталь, оставленный Долгоруким и Суворовым после их последней победоносной крымской кампании.
Тело все еще плохо его слушалось, особенно шея, которая совсем не ворочалась. Видимо, затекла от довольно неудобного лежания на плотно набитом соломой мешке. Николя попытался, насколько мог, скосить глаза сначала в одну сторону, потом в другую, чтобы определиться на местности. Но ничего, кроме чахлого кустарника, редевшего вдоль дороги, он не увидел. Зато уловил краем зрения фигуры трех измайловцев, которые верхом следовали за повозкой. Николя успокоился и прикрыл уставшие глаза.
Наверное, Николя вновь впал в забытье, так как, когда он в очередной раз открыл глаза, ему почудилось, что «порвалась связь времен», как говорилось в запрещенной пьесе. [3]
Над его головой ослепительно сияло солнце, излучавшее такой яркий и, главное, ровный свет, какого ему до сих пор видеть не приходилось. Прошло некоторое время, прежде чем Резанов понял, что это вовсе не солнце, а какой-то светильник. Правда, весьма необычный. Тут он опять вспомнил про Роджерсона, который как придворный лейб-медик сопровождал Екатерину в путешествии. «Небось аглицкий светильник-то…» — почему-то с раздражением заключил Николя.
Далее, когда хоровод темных пятен в его глазах пошел на убыль, он различил, что были это вовсе не пятна, а головы. Какие-то люди склонились над ним и что-то делали. Что именно, Резанов не определил, потому что не только ничего не чувствовал, но даже не мог пошевелиться. Странные люди были в колпаках, надвинутых по самые брови, а рот и нос у них закрывали широкие повязки.
«Турки, что ли?» — мелькнула у Николя одинокая мысль, но додумать ее он не успел. Один из странных незнакомцев, заметив, что Николя пришел в себя, накрыл его рот и нос какой-то склянкой, от которой тянулась гибкая трубка, и Резанов вновь ухнул в черную бездну.
Часть вторая
Баловни судьбы
Не храбрым — победа, не мудрым — хлеб,
и не искусным — благорасположение,
но Время и Случай для всех…
ЕкклесиастГлава первая
Академия времени
Наше время. Санкт-Петербург. Набережная Мойки,
дом 72
Дмитрий и Марго давно облюбовали это кафе, которое по иронии судьбы располагалось в особенном для них доме. Именно здесь находилось когда-то Управление делами Российско-Американской компании. На особняке висела табличка, гласящая о том, что здесь в двадцатых годах девятнадцатого века располагалась редакция альманаха «Полярная звезда» и жил декабрист Кондратий Федорович Рылеев. Ни о компании, ни о должности, которую он в ней занимал, ничего не упоминалось.
Спешащие по своим делам пожилые ленинградцы и молодые петербуржцы по большей части даже представления не имели, какие здесь когда-то разворачивались драматические события, в гущу которых благодаря провидению Дмитрий и Марго были заброшены так неожиданно и таким мистическим образом. Провидение, впрочем, имело свое, прочно укоренившееся между ними название — Аномалия. [4]
