Илья Крымов - Дети Силаны. Паук из Башни
– Полегчало?
Я ослабил контакт и позволил себе откинуться на сиденье, разбавляя полученный негативный заряд хорошими воспоминаниями. Ответа не требуется, лицо прекрасной незнакомки потеряло ту незримую паутинку отчаяния, которая омрачала правильные черты, и приобрело взамен легкий румянец, сердце не колотилось так отчаянно и неровно, тепло наконец добралось к пальцам. Чувство тревоги не ушло, но утихло, потому что я забрал излишек себе.
– Это поразительно! – воскликнула тани, глядя на меня как на чудотворца.
– Счастлив, что вам лучше.
– Мы дома, хозяин, – сообщила Себастина.
– Добро пожаловать в ваше новое жилище! Не дворец, но мне всегда было здесь уютно.
Мелинда открыла парадную дверь, присела в реверансе, приняла верхнюю одежду.
– Устроить тани в гостевых спальнях. Обеспечь всем, чего тани пожелает.
– Да, мой тан.
– Я прослежу, – добавила Себастина. От ее взгляда бедная девочка едва не упала, ее коленки подкашивались. – И пусть Луи подает обед, хозяин голоден.
– Сию минуту!
Первым делом в кабинет, за рабочий стол. В моей жизни внезапно произошло нечто из ряда вон, но ничто не может отвлекать меня от работы. Камин разожжен, ничего не разбито, не переставлено. Между старинными креслами и каминной решеткой лежит на спине, раскинув лапы, бульдог; серый окрас, примечательное черное пятно вокруг правого глаза, пасть открыта, язык свешивается сбоку.
– Вижу, тебе гораздо лучше, Глэдстоун. Не лежи в такой позе, это вульгарно.
Пес вскочил, подбежал, перебирая короткими кривыми лапами, стал напрашиваться на ласку.
– Ах ты мой бочонок слюнявый! – Трепка по холке была ему так приятна, что пес стал притоптывать по ковру задней лапой. – А теперь оставь меня.
Глэдстоун умчался во двор выслеживать белок, свято веря, что даже зимой удача улыбнется ему в охоте, я же придвинул к себе папки, копии заведенного дела по Моранжакам и принялся пролистывать их заново.
– Хозяин, обед подан.
– Постой…
– Тани ждет.
Я вздохнул, собрал бумаги и захлопнул папку, снова надел очки с красными стеклами. На лице Себастины не дрогнул ни один мускул, но я понимал, что она все подмечает.
– Не хочу заставлять тани тревожиться раньше времени.
– Покровы не вечны, хозяин.
– Кто бы говорил! Вообще, я считаю, что тебе пора изменить прическу.
– Вам не нравятся мои волосы, хозяин?
– Волосы мне нравятся, но пусть они лежат как-нибудь иначе. Пусть все видят, какой у тебя благородный высокий лоб. И острые рудиментарные рога.
Горничную чуть передернуло.
– Вам сообщение, пришло только что вместе с констеблем.
– Должно быть, результаты установленного наблюдения.
Она убрала руку с конвертом за спину, когда я протянул свою.
– Сначала обед, хозяин.
А спорить бесполезно. Порой я не уверен, кто из нас кому должен отдавать приказы.
– Должно быть, сообщают, что нашли указанных людей. Пусть Старкрар и огромен, но поиски угольщика и его семьи не должны стать проблемой для слуг закона, особенно если эти люди не скрываются. Подождет.
Тани спустилась к обеду в строгом платье мягкого, кремово-белого цвета с высоким узким воротником и профилем моей юной прабабушки на шейном кулоне. Очень мило. Я не стал думать о происхождении этих вещей (платье матери и старинном заказном украшении), не желая смущать гостью. В любом случае, стиль моей матушки этой тани совершенно не подходит, моя мать была красива и нежна, чем-то напоминала серну, как говорит Ив. Когда мужчины смотрели на нее, в них просыпалось желание защищать ее, закрыть этот хрупкий нежный цветок от ураганов, что гуляют в мире. Пожалуй, именно этим чувством руководствовался мой отец, когда покинул Темноту и пошел за женщиной в ее мир, согласившись принять его законы и уклад, терпеть ненависть и провокации тэнкрисов, вместо того, чтобы вырывать им сердца, как диктовала ему его природа. Красота безымянной тани тоже имеет свою природу, и суть этой природы – огонь. Тани не помнит себя, и оттого наверняка она напоминает мне львицу, которая вдруг решила, что она антилопа. Интересно, она не помнит родного имени, но помнит, как держать ложку, спину, голову, как класть на колени салфетку и как расположить столовый прибор, чтобы обслуга не доливала в тарелку супу. Первое блюдо мы съели в молчании, под тиканье часов. Мелинда, громко сопя от старания, собрала посуду, началась процедура смены блюд.
– Милая тани, думаю, нам надо обсудить одно положение.
Поднятые брови, широко распахнутые глаза, чуть поджатые губы. Ощущаю легкое касание ее страха, тани не знает, чего от меня ждать.
– Я все еще рассчитываю, что Скоальт-Ярд разузнает, кто вы и откуда. Однако пока они ищут, мне надо как-то вас называть. Какое имя вы хотели бы взять на время?
Она повела плечами, как мне показалось, смущенно. Вот это действительно странно, почему мне так трудно чувствовать ее эмоции?
– Мне ничего не приходит в голову, мой тан…
– Если вас устраивает эта вынужденная анонимность, я ни в коей мере не против, главное, чтобы вам было комфортнее и…
– Нет-нет, это весьма удачная мысль… И я обязательно придумаю…
– Если хотите, я предоставлю вам сборник женских имен, право, не думал, что эта книга когда-нибудь пригодится…
– Огромное спасибо, мой тан…
Не помню, когда в последний раз возникало такое неловкое молчание во время беседы с дамой. В юности я не пользовался особым вниманием, уничижительным, разве что, а потому всегда знал, как наиболее резко и остроумно осадить любую тани, решившую подшутить надо мной, и никаких неловких пауз у меня никогда не случалось.
– Сегодня Луи приготовил филе осетра, хозяин.
Себастина внесла по огромному подносу в каждой руке, без натуги и дрожи. В тени безупречной горничной съежилась бедная Мелинда с одним подносом, приборы на котором подпрыгивали, как блохи на сковороде. Обед продолжился. От очередного приступа неловкого молчания спасла Себастина:
– Хозяин, к вам посетитель.
– В кабинет.
– Думаю, целесообразнее будет вам переговорить с посетителем на пороге. И после обеда.
– Сейчас. Простите, тани, но дела не оставляют меня.
– Я понимаю, тан л’Мориа, прошу, только пусть мое присутствие не помешает вам.
Я покинул обеденный зал.
Себастина действительно не пустила гостя дальше порога. Я ей таких распоряжений не давал, но моя горничная очень ревностно относилась к чистоте в доме, а чистота это в первую очередь не отсутствие пыли и грязи, а придирчивый отбор личностей, допускаемых в дом. Юный оборванец, пропахший подворотней, чистоты в доме точно не прибавит, рассудила моя горничная.
– Чем могу помочь, юноша?
