Ариадна Борисова - Люди с солнечными поводьями
Лишь подумал, тотчас грудь обожглась изнутри горячей кровью суеверного страха. Опять поперед разума лезут болтливые чувства! Стыдом и жаром опахнуло щеки. Скользнув по толпе тревожным взглядом, Силис отыскал бобровую доху Эдэринки, мелькнувшую в гуще второго ряда. Верно сказано: «С больного места не сходит рука, с любимой не сходит глаз». Чуть передвинулся, чтобы лучше видеть жену. Она смотрела на багалыка. Приподнятые брови скобками приблизились к переносью, горестно посунулось круглое лицо. «Жалеет Хорсуна, – понял старейшина. – Заметила седину».
Силис мог бы поклясться: Эдэринка думала о том же, что и он. Они всегда думали одинаково.
* * *На улице стоял погожий день, а по матицам и верхам подпирающих крышу столбов, ворожа неблизкий вечер, покачивались переломленные дрожащими бликами глубокие тени. Чудилось, что Двенадцатистолбовая с вертикально спадающей на землю желобчатой уймой лиственничных жердин сейчас заскрипит, расправит откосные крылья стен да и взлетит в небо, покидая надоедливо гомонящий сход.
– Пора, – шепнул один из аймачных старейшине в ухо. – Все подошли.
Силис от неожиданности поперхнулся, еще ничего не сказав. Вроде времени мало прошло. Не успел к говорильне подготовиться… Пока прокашливался, дыхание выравнивал, речь привычно сложилась в уме последовательными пластами.
– Круг схода начинается. Готовьтесь думать и решать, люди! – громко объявила Главная Хозяйка.
За нею вступил Силис. Примолкшая толпа жадно внимала каждому слову старейшины, хотя о событиях последних дней всем было известно и ничего нового Силис не сообщил. Но он умел вылущить правду из слухов. Разрозненные обрывки молвы и предположений, заполошно носившиеся по Элен, выстроились, как опрятная посуда на полках. Вся картина более или менее прояснилась. После оглашения вопросов ряды выскажут свои соображения и сообща крепко подумают над каждым.
О чем-то пошептавшись, аймачные подозвали старейшину. Выслушав их, Силис побледнел лицом.
– Прошу у вас совета, люди Элен, – с натугою произнес он. – Предложено избрать… нового багалыка.
Народ удивленно загалдел.
– Пусть человек, желающий убрать Хорсуна, назовется! – потребовал кто-то.
Главный жрец выдвинулся к центру. Снял гривастую шапку и сцепил на ней длинные пальцы.
– Этот человек – я.
– За что-о?! – выдохнула часть схода.
Сандал, выдавая волнение, потер шапкой шрам на щеке.
– Не думал, что придется растолковывать то, что каждому должно быть ясно. Но коль уж спрашиваете… Хорсун нанес мирной жизни в долине непоправимый ущерб. Наперекор решению схода аймачных старшин, пренебрегая остерегающими советами, уехал на охоту. Преступив запреты предков, оставил Элен и собственный дом без призора. Все знают, как наказали его боги за то, что утратил бдительность… Вернувшись, багалык не сумел обуздать гнев. Применил боевое оружие против старого человека, не способного ему противостоять. Разве подобное поведение водящего войско достойно примера молодым ботурам? Не станет ли скоро дружина, стремясь больше к власти, нежели к охране, опасна для всех нас? Снятие с поста – самое малое наказание для багалыка, чье самоуправство довело его до преступления.
– Ты называешь преступлением справедливое возмездие?! – звенящим от ярости голосом вскричала Модун. Щеки ее алели цветами сарданы, глаза метали молнии, будто вознамерились испепелить Сандала. – Хотела бы я посмотреть на мужчину, с которым поступят, как с нашим воеводой, а он и пальцем не шевельнет! Как понимать твои нападки, подстрекающие людей к недовольству дружиной, Сандал? Так знай: в заставе нет ни одного воина, который не мечтал бы встать на месте Хорсуна, когда он избавлял Орто от мерзостной твари, каким оказался отшельник!
Вдова Кугаса вскинула кверху судорожно сжатый кулак с побелевшими костяшками пальцев и оглянулась кругом:
– Пусть смерть его впредь станет наукой всем нечестивцам!
Задние круги схода, подхлестнутые запалом Модун, зашумели. Сандал счел все же уместным мягко пожурить воинственную женщину, посмевшую высказаться, опережая мужчин, да еще с угрозами:
– Каким бы ни был Сордонг, теперь он мертв. А о покойнике, сама знаешь, не принято отзываться плохо. Если не согласна с моим предложением, так бы и сказала. Не согласна – и все. К чему лишние речи, оскорбляющие Ёлю?
– Не только Модун, мы все не согласны! – загудели воины.
Из разных рядов возгласили:
– Покойник покойнику рознь!
– Подобных Сордонгу надо уничтожать, как бешеных лис!
– То, что мы вверили нашему багалыку Хорсуну себя и безопасность Элен, – дело не одного дня!
Оглушительной волною в прибой взрокотал бас отрядного старшого Быгдая:
– А попробуй-ка ты, Сандал, хоть это и сложно, представить себя на месте Хорсуна. Правдиво ответь: что бы сделал, явившись с охоты домой и обнаружив зло, совершенное по наущению Сордонга? Как бы поступил, услышав его признания, от которых содрогнулись небеса и души предков?
– Я не был там, где это произошло, – уклонился от прямого ответа Сандал, теребя гривастую шапку. – Жрецу невозможно вообразить убийство… содеянное собственными руками.
– Мы судим Хорсуна за то, что он натворил, или Сандала за то, о чем он не горазд и помыслить?! – не сдержался жрец-костоправ Абрыр. – Получается, багалыку мо…
– Мы никого не судим, – оборвал кузнец Тимир. – Не за тем собрались.
– Помнится, древние говорили так: «Прощайте убийство, сотворенное в праведной мести за родных и близких», – вспомнили из второго ряда.
– Древние, между прочим, рассчитывались за убийство до девятого колена, – обронил старик с кургузой седой косицей. Его поддержали:
– Багалыку никто уже не сможет отмстить из рода несчастных щук.
Модун снова вскипела:
– Выходит, щуки безвинны? За что же они, бедняжки, отправились нас убивать?!
– Не знали добра от худого рода, но такого лиха не ждали, – подсобили ей. – Наконец-то долина избавилась от проклятого Сытыгана. От рыбьего смрада, попрошаек и распутниц, блудивших с бесами!
– Кровь сусликоедов давно сгнила, – добавил молодой голос из круга ботуров. – Всех бы отправить вслед за Сордонгом!
– Стыдитесь, – вымолвил огорченный Силис. – Тут вдовы тех, кто пал жертвой колдовского обмана…
Над сходом опустилось захлестнутое общим вздохом молчание. Люди отводили глаза от сгрудившейся кучки убого одетых женщин во втором ряду. Несчастные в страхе вцепились друг в друга. Насупленные воины из недавно посвященных как по команде опустили дерзко вскинутые подбородки.
Сунув шапку за пазуху, Сандал примирительно поднял перед собой ладони:
– Я тоже человек и могу ошибаться, как любой другой… – Он приостановился, и то ли великодушия, то ли осторожности ему все-таки не хватило: – Но пусть багалык вначале поднатужит свою пылкую голову, прежде чем пускать в ход карающую десницу!
Жрец криво усмехнулся и отодвинулся за спины Хозяек, неловко прикрывая пальцами задергавшийся шрам.
Силис приметил взор, мимолетно брошенный Сандалом на багалыка. В этом взоре было много всякого, но больше всего – сожаления о собственной горячности.
Взбугрив скулы, Хорсун тоже мельком покосился на жреца, и взгляд его преисполнился отвращения. Не в глаза друг другу посмотрели эти двое, а на щеки со шрамами… «В души бы заглянули оба, какие там раны и шрамы, – в бессильной горечи подумал старейшина. – Гордыня ссорит, гордыня – прямой путь к бедам, и какую только она, изворотливая, не накидывает на себя личину! Прячется за строгостью, за назиданием, гневом… Хорошие люди, а не уживаются рядом, будто два лесных деда в одном околотке».
Хорсун выступил вперед. Отрешенно глядя поверх толпы, с глухой решимостью произнес:
– Осуждающие меня правы. Кровь человека, пролитая не в бою, не может и не должна быть безнаказанной. Я не достоин носить звание багалыка.
Народ словно прекратил дышать. Пролети сейчас муха – жужжание прорвало бы воздух, как пересохшую шкуру. Множество глаз устремилось не на Хорсуна, а на старейшину.
Силис опустил лицо. Он не знал, что сказать. Думать недосуг – эленцы в немом ожидании уставились на него. Требовали справедливого слова. Медля и запинаясь, Силис начал говорить то, что со дня несчастья тяжким грузом лежало на сердце:
– Все мы знаем, как трудно держать равновесие душ, когда голодны дети… – Он поднял голову. – Скажите, женщины Сытыгана… кто в долине больше всех помогал вам в особенно голодные дни?
– Больше всех – Хорсун.
– Багалык привозил еду.
– Асчит тоже иногда отправлял нам пищу… по велению Хорсуна, – робко откликнулись в тесно сбившейся стайке.
Старейшина обвел сход смущенным взглядом:
– Что вы думаете об этом, люди Элен?
Будто рябь по воде прошла, но все так же молча. Не проронив ни звука, мужчины сняли шапки. Женщины закраснели щеками и часто задрожали ресницами.
