Дмитрий Иванов - Артефакт
– Извини, я просто не могу поверить во все это… До сих пор не могу, – развел я руками. – Понимаю, что никаких других, более правдоподобных объяснений нет, но поверить…
Насим понимающе кивнул:
– Знаешь, я ведь хотел предложить, чтобы ты убил меня… – неловко пожал он плечами. – Мне казалось – это наилучший выход, и я к нему вполне готов. Тем более что медальон неспроста оказался у меня, и ты тут совершенно не при чем…
– Да… – покачал я головой. – Здорово тебе досталось… Это как в Библии? За грехи отцов, да?
Он сразу же стал очень серьезным, и я понял, что ляпнул лишнее.
– Не забывай, что нас больше, чем трое, – заметил он мрачно. – И если мы не способны на хладнокровное убийство, то остальные настроены не так благодушно, уж можешь мне поверить.
– Знаю, – кивнул я.
– И еще неизвестно, что лучше… Насколько я понимаю, мы трое находимся под влиянием Энлиля, хотя и застряли в чужих владениях… А те трое, кто принадлежал этому миру, очевидно, все мертвы?
– Очевидно… Ты знаешь еще какие-то подробности? Что за Энлиль?
– Энлиль – шумерский бог ветра. А ветер веет, где хочет, как известно… Возможно, это наше преимущество.
– И кто остальные?
– Инанна и Энки. Инанна – богиня войны и плотской любви. Позднее ее называли Иштар.
– Что-то такое слышал…
– Энки – бог мудрости и повелитель вод.
– Мудрости? – удивился я: трудно было сопоставить окружавшую нас тут атмосферу с мудростью… Хотя сохранялся этот расплывчатый «водный мир» явно лучше других – возможно, в этом и заключалось проявление его мудрости…
– Ну, мы тоже не настолько ветрены, насколько можно было бы рассчитывать, – грустно усмехнулся Насим.
– Так что же натворил Этана? Или он вообще тут не при чем?.. Ты слышал о нем?
– Этана?.. – сразу же оживился Виталик, который снова успел заскучать от нашего французского.
– Не волнуйся, я все расскажу, – утешил его я.
Насим тоже взглянул на Кеглю с сочувствием, хотя и бессильным: по-русски он знал всего несколько слов, и, как водится, не самых нормативных.
– Конец эпоса об Этане здесь утрачен, – сказал он мне.
– Я в курсе, – кивнул я.
– Но не везде так. В одной из ветвей он сохранился. И мне удалось до него добраться.
– Думаю, я знаю, где именно он сохранился.
– Теперь там не до эпосов, – подтвердил мои предположения Насим. – Если ты читал начало, то я не буду тебе пересказывать…
– Читал.
– Если помнишь, орел отнес Этану на небо, где Этана пытался уговорить верховного бога – Ану, чтобы тот дал ему траву рождения. Однако Ану отказал Этане, потому что в книге судеб такие вещи, как рождение и смерть, строго охранялись договором, заключенным между старшими богами, которым Ану доверил сущее, удалившись от дел…
Но одной из главных богинь была Инанна – сестра Шамаша, с самого начала принявшего участие в делах Этаны. Этана был сильным и храбрым воином, поэтому Инанна благоволила к нему, и Этана уговорил богиню помочь ему. С согласия Инанны Шамаш передал царю печать, скрепляющую договор, и Этана обрел статус хранителя. Таким образом, он формально стал контролировать соблюдение договора и, очевидно, предполагал, что может себе позволить маленькое нарушение. Чисто по-человечески… Речь-то шла о ребенке, все-таки – благое дело… Во всяком случае, такое толкование эпоса мне удалось найти, – пояснил Насим. – Как ты понимаешь, в оригинале я не мог его осилить.
– Толкование вполне доступное, – оценил я. – И что же дальше?
– Дальше случилось то, что должно было случиться. У Этаны родился незаконный сын, если можно так выразиться. Это было нарушением договора. А боги, как я понял, оказались упертыми формалистами, и договор потерял силу. Чтобы восстановить его, Этане пришлось пойти на искупительную жертву, и он отдал свою жизнь в обмен на жизнь сына – так у них было положено… – Насим пожал плечами, словно извиняясь за догматичность богов.
– А печать?
– Печать он передал очередному хранителю. В эпосе сказано, что с тех пор всякий новый смертный хранитель обязан был доказать богам свою способность блюсти принципы договора, и эта способность подтверждалась принесением жертвы… Правда, никаких описаний ритуала там не было.
– И почему было не вернуть печать Шамашу? – искренне посетовал я. – Насколько меньше было бы теперь проблем…
– Об этом ничего не говорится, – флегматично пояснил Насим, – но у меня есть некоторые соображения.
– Какие?
– Ты никогда не думал о том, что, как только человек открывал для себя иное толкование какого-либо явления, «изгоняя» из него бога, обратного пути у человека уже не было?
– Ты материализм имеешь в виду?
– Естественно.
– Но здесь ведь совсем другое, – возразил я. – Боги-то остались.
– Принцип тот же, – невозмутимо заметил Насим.
– Еще что-нибудь было в эпосе?
– Новый хранитель печати с группой доверенных жрецов отправился в Мелухху…
– Это куда?
– Точно не известно, но так шумеры называли отдаленную страну, с которой вели морскую торговлю. Оттуда везли медь, ценную древесину и слоновую кость. Так что, вероятно, она находилась где-то в Африке или в Индии.
– Ну, вроде бы все, наконец, встало на свои места, – бодро заключил я. – По крайней мере формально… Так, говоришь, боги жуткие формалисты?
– Не совсем… – задумчиво покачал головой Насим. – А вернее, совсем не так. Просто для них форма и содержание – тождественны.
* * *Насим поехал к себе в отель, пообещав созвониться со мной завтра, а я обещал до завтра «все-таки подумать над его предложением», несмотря на то что делать этого не собирался. Я уже давно понял, что в некоторых ситуациях, чем больше ты думаешь, тем меньше у тебя шансов сделать правильный выбор. Насим убеждал меня, что рано или поздно мне придется принять решение, только он не понимал, что решение я уже принял… Давно… Я не собирался никого убивать, тем более ради соблюдения каких-то нелепых, пусть даже божественных, формальностей. Если этот мир так омерзительно устроен, что ради соблюдения формальностей тут требуется приносить человеческие жертвы, стоило ли бороться за него и его пресловутую целостность? Пускай катится ко всем чертям!.. И если боги этого мира так щепетильны в своем формализме, пускай сделают себе новый, где не будет таких, как я, – отступников, не готовых следовать букве их нелепого закона…
Кажется, я снова был близок к шизофрении – я одновременно и злился на богов, и не верил в них. Что может быть нелепее?
– Занятная история… – довольно вяло отреагировал Кегля, когда я посвятил их с Иркой в бюрократические тайны мироздания. – Наверно, этих жрецов можно понять… Когда перед тобой выбор – выжить и заодно спасти мир или исчезнуть вместе с развалившимся миром… Вполне оправданная жестокость…
Он выглядел совершенно успокоенным. У меня даже закралось подозрение, что он опять где-то разжился наркотиками.
– Ты так считаешь? – недоверчиво переспросил я.
– Возможно, при других обстоятельствах эта история даже могла бы меня вдохновить…
– При каких?
– При каких?.. – Кегля ненадолго задумался. – Если бы… это было для меня естественно, – наконец заключил он, глядя на меня с некоторой растерянностью: видимо, ему и самому такой ответ показался слишком расплывчатым. Однако я его понимал…
– Вам надо бросить жребий и пойти удавиться, раз вы такие слабаки, – вполне уместно высказалась Ирка. Не знаю, насколько адекватно она воспринимала ситуацию, с учетом «ограниченности» ее восприятия, но, надо сказать, такая мысль меня тоже посещала… Сдается мне, восприятие Ирки сейчас больше всего смахивало на ее апатичное отношение к футболу, во всяком случае, всерьез она за исход «матча» не беспокоилась. Хотя и мы с Кеглей воспринимали ситуацию слишком уж теоретически, даже со скидкой на усталость от нее.
– А если бы в живых остался только ты и… другой ты? – внес новое теоретическое построение Кегля. – И у вас у обоих печати?.. Вам бы пришлось встретиться? Или это невозможно? Как бы тогда все утряслось?
– Понятия не имею, – признался я. – Думаю, этого не знает и Насим… Кстати, еще одна печать оказалась у его двойника. И он теперь тоже здесь.
– Где здесь? – иронически огляделся по сторонам Кегля: у него явно прибавилось духу после того, как мы решились саботировать древние традиции. По-моему, это что-то да значило…
Глава тридцать третья
Утро опять застало меня врасплох. Оно вырвало меня из блаженного беспамятства и вновь погрузило в этот странный мутный бульон, который почему-то называют жизнью. Поднявшись с кровати, я подошел к окну и отдернул занавеску – мне вдруг так захотелось света… Но небо здесь было унылым, как консервный завод… Унылым и беспросветным. Особенно теперь, когда я точно знал, насколько безразличен этот мир к человеку… Я зажмурился и буквально почувствовал, как солнечные лучи ласкают мою кожу. Когда я открыл глаза, они пронизывали всю комнату, и комната была до умопомрачения чиста. Чистота вокруг просто бросалась в глаза. Город за окном тоже был призрачно чист. За исключением грязных денег, которые ветер все еще носил по его улицам…
