Гай Орловский - Ее Высочество
Он покрутил головой.
– Странно… Почему тогда у меня так не происходит?
– Мастер, – сказал я почтительно, – у вас мозг очень емкий, туда еще многое можно складывать, пользуясь вашей интеллигентностью и добротой! Даже ерунду всякую, как я часто делаю, а вот у меня мозг неразвитый, сла-а‑абенький. Уже давно переполнился, больше не влезает. Потому он вынужден перейти к другим возможным видам мышления.
– Гм… а какие это?
– Среди них, – пояснил я, – есть и озарение, столь присущее Улучшателям, и сублимация, и внутреннее понимание сути вещей, что на самом деле, конечно, не понимание, а понимание в другом смысле, а то и в третьем. Человеческий мозг еще не те фокусы может выкидывать, мудрый мастер, такое и не снилось нашим пандавам и кауравам, а то даже горациям и курациям!
Глава 5
В полдень Понсоменер придержал коня, а когда мы догнали, сказал ровным голосом:
– Дождь.
Рундельштотт ответил так же ровно:
– Да. И сильный.
Я посмотрел по сторонам.
– Где? Я чо-то совсем сухой.
Фицрой засмеялся, Рундельштотт вздохнул.
– Скоро будешь мокрый, как утопшая мышь. Понс, этот лес с соснами пропусти, а вон в ту часть, видишь?
– Да, – ответил Понсоменер. – Там капля не прорвется до земли.
Когда мы въехали под защиту ветвей могучих дубов, громыхало уже не далеко за горизонтом, а почти над нами, потом стихло, но дождь обрушился сильный, струи воды чуть ли не в руку толщиной, мы видели, как на открытых местах земля сразу вспузырилась бульбушками, потекла вода, собирая мусор.
Фицрой снял с седла принцессу и усадил под деревом, а сам подошел к нам, пихнул меня в бок.
– Прикидываешься или в самом деле не чувствовал дождя?
– Не чувствовал, – признался я.
– Я тоже не чувствую, – сказал он, – зато все кричит, что будет дождь!.. И муравьи спрятались и закрылись, и бабочки, и стрекозы, и птицы не так кричали, и вообще все-все, даже цветы прикрылись… Теперь понимаю, ты не просто издалека, а очень издалека… Как-нибудь расскажешь?
– Обещаю, – ответил я.
Рундельштотт все слышал, но промолчал, чувствует, что мое обещание ни к чему меня не обязывает. Могу рассказать сегодня, могу через сто лет.
Понсоменер, чтобы скоротать время, развел костер, на расстеленной скатерти как по волшебству появились еда и кувшин с вином.
Мы расселись в круг, принцессе не пришлось даже отслоняться от ствола дуба. Фицрой резал для нее мясо на тонкие и почти прозрачные ломтики, а подавал не на острие ножа, а накалывал на выструганные им прутики.
– Ой, – сказала она нежным голоском, – а вы, глерд Фицрой, почему не кушаете?
– Я даже ем, – заверил он.
– Культурным стал, – сказал я в изумлении принцессе, – а то обычно жрал, как дикий кабан! Вы его облагораживаете, ваше высочество. Еще немного, он и петь начнет.
Она в удивлении вскинула бровки.
– А что… сейчас он петь не может?
– Еще как может, – заверил я. – Но такой стеснительный… Только вы сможете растормошить его, ваше высочество, и дать ему возможность проявить свой удивительный талант!
Она пропищала тем же нежным голоском:
– Ой, я буду стараться…
Дождь, что не дождь, а ливень, длился недолго, как и все ливни, но ухитрился пропитать водой весь мир, начиная с самого воздуха. Мы доедали поджаренные на углях ломтики хлеба, что из хрустящих быстро превращаются в размокшие оладьи, я чувствовал, как одежда на мне становится мерзко влажной и тяжелеет, а когда поднялись в седла и двинулись дальше, то уже чувствовали себя рыбами в мутной воде.
Почва превратилась в жидкую зловонную грязь, что так неохотно отпускает конские ноги, чавкает и хлюпает, старается удержать, повести в ту сторону, где ждет трясина…
Рундельштотт покосился на мое расстроенное лицо.
– Вот так и узнаешь, кто где родился, – сказал он с легкой насмешкой. – Да, топкая грязь, болото, гниющие растения, гнилые деревья… И ничего, привычно. А вот тем, кто родился и жил в дворцах…
Он сделал намеренную паузу, я прохрипел измученно:
– Я не родился во дворце!.. Но мир не состоит из одних болот. Может быть, я из жарких пустынь и барханов!
Его старческие глаза блеснули интересом.
– Что такое пустыни? И барханы?
– В другой раз, – ответил я и оглянулся на Фицроя, он поддерживает принцессу с одной стороны, Понсоменер с другой, а я, кто бы подумал, прокладываю дорогу наравне с престарелым Рундельштоттом!
Встретился ручеек, но и он слабо ползет по зловонной жиже, то и дело ныряя под рассыпающиеся от гнили стволы деревьев, которых и не узнать под слоем коричневого мха. Болотные растения торчат из грязи толстые, жирные, блестящие от слизи.
Воздух здесь, внизу, как мне кажется, не менялся уже тысячи лет, это где-то в других местах бывает ветер, а здесь вечный штиль, а когда наконец впереди показались настоящие деревья, хоть и покрученные болезнями, я лишь стиснул зло и устало челюсти.
Здесь уже не мох на стволах, а отвратительная слизь, откуда и берется, ветви такие же голые и блестящие, как и выползшие на поверхность толстые корни, похожие даже не на змей, а на исполинских дождевых червяков.
С веток свисают длинные лохмотья мха, гнилой туман вплетается в них, жутко и омерзительно, принцесса всего пугается, часто плачет, хотя старается не показывать нам слез, на ее одежде уже висят лохмотья то ли седой паутины, то ли мха, то ли это туман так уцепился за жертву…
Дорога постепенно шла вверх, под копытами начала похрустывать галька не галька, но камешки, уже не чавканье, а потом вообще копыта звонко и весело застучали по твердой сухой почве.
К полудню, когда прикидывали, где остановиться на обед, далеко впереди показались стены большого города. Фицрой ожил, даже принцессу нечаянно стиснул так, что она протестующе пискнула, но Рундельштотт сказал строгим голосом:
– Да, почти половина дороги до Санпринга уже за спиной. Но тем опаснее остальная часть…
– Где остановимся? – спросил Понсоменер.
– Ты знаешь, – сварливо ответил Рундельштотт. – Поближе, но не так, чтобы!
Я промолчал, не стоит лезть со своими указаниями, когда все делается без тебя достаточно правильно.
Когда близкие стены города начали проступать в просветы между деревьями, Понсоменер принял коней и взялся расседлывать, а Рундельштотт сказал твердо:
– Схожу я! На старого человека меньше обратят внимание.
Я снова промолчал, старый чародей переоделся в простую крестьянскую одежду, и я поразился, насколько это меняет человека. Даже мне не признать в нем мудреца, который так много знает и много умеет. Самого Рундельштотта, конечно, узнаю в любой одежде, но только потому, что знаю, однако для остальных у него лицо простого старого крестьянина, так что профессия психоаналитиков насквозь брехливая, по лицу ничего не угадать.
– Ждите здесь, – сказал он коротко, – схожу и все узнаю.
Мы из-за кустов наблюдали, как он вышел на тропку и пошел к городской стене.
Понсоменер тут же достал торбы, насыпал зерна и подвязал коням к мордам. Все принялись с удовольствием есть, слегка встряхивая головами, чтобы подбросить лакомство с самого дна.
Фицрой, как обычно, хлопочет вокруг принцессы, сперва устраивал ей гнездышко, потом кормил, а мы с Понсоменером просто разожгли костер и ждали возвращения Рундельштотта.
Вернулся он достаточно быстро, не Фицрой, по базарам не шастал, я сразу насторожился, видя его хмурое, встревоженное лицо.
– Ну что, что случилось?
– Похоже, – ответил он мрачным голосом, – нам будет очень непросто вернуться в Нижние Долины, придется взять еще в сторону…
Я охнул.
– Уже?
– И не только, – заверил он. – Нам просто не повезло с днем штурма. Судя по тому, что услышал здесь, в тот же день, когда мы утром отбыли, днем в тюрьму привезли новых заключенных…
Я стукнул кулаком по земле.
– За что нас судьба так любит?..
Он поморщился.
– Любит?
– Кого любит, – пояснил я, – тому подсовывает испытания. Значит, мы – избранные. Хорошо, что не сразу в погоню, иначе бы нам не уйти…
– Сперва посылали с докладом гонца к Антриасу, – предположил он, – а только тогда уже…
– С новым отрядом, – сказал Фицрой.
Рундельштотт вздохнул.
– Не просто погоня. Когда приказ найти и вернуть отдает король, это совсем другое дело, чем просто защита интересов королевства. Как я понял из разговоров, конные отряды отправлены широким фронтом. На самых быстрых конях уходят далеко вперед, прочесывают все дороги, на перекрестках ставят заставы, на вершинах холмов бдят наблюдатели. То, что мы сделали, очень уж сильный удар по Антриасу.
Фицрой фыркнул.
– Еще бы! А если успел сообщить своим военачальникам, что принцесса Нижних Долин у него в руках… Ваше высочество, они обиделись.
