Ариадна Борисова - Люди с солнечными поводьями
Собака внимательно слушала, подергивая ухом, но внезапно куда-то скакнула и залаяла. Старуха покачала головой:
– Вот псу неймется. Лес после бури полон соблазнов…
Берё возвратился скоро и заюлил под рукой, призывая хозяйку следовать за ним.
– Что ты опять отыскал, проказник? – бурчала слепая сердито, продираясь за поводырем в гущу кустов. – Не нужны мне твои зверьки и птицы. Пусть хоть жирный чороннохвостый или лопоухий там лежит. Сказала же – нельзя брать битое бурей, неужто не понял? Ох, Берё!
Старуха склонилась над лежащим на земле человеком. Он был еще жив, но без сознания. Собака, глухо ворча, вынюхивала оставленный им ползучий след. Слепая тронула пальцами лицо мужчины. Он слабо шевельнулся и застонал.
– О-о, это ты, Никсик, – узнала Эмчита. – А ведь люди потеряли тебя! Ищут, а ты, оказывается, отравился, как твои родичи, и лежишь здесь, бедняга… Едва различила по голосу. Лицо-то вон какое опухшее. Пальцы мои аж проваливаются в отечные щеки. Зубы, слышу, мелко стучат, будто от озноба, а сам горячий. Видать, совсем недавно сюда пришел. Ноги не устояли, сокрушили угнетенное ядом тело… Должно, в бедном твоем животе крутило немилосердно… Куда ты спешил, Никсик, такой изможденный?
– К Сордонгу, – подал голос пришедший в себя старшина Сытыгана. Язык его еле ворочался.
– Скажи-ка мне, что за отрава была?
– Пятнистые шапки красных сушеных грибов…
Эмчита всплеснула руками:
– Зачем же вы, неразумные, их ели?!
Она встала, не зная, что предпринять. Вряд ли Никсик выживет, даже если съел совсем немного грибов. В них таится особый дух убийства. Яд красно-пятнистых грибов смертелен.
Достаточно пяти кусочков, чтобы после времени трех варок мяса отдать души на суд богов. Поразительно, как горемычный еще не потерял память и способность двигать языком. Надо немедля найти травника Отосута, посоветоваться и скорее заварить противоядие. Вдруг да удастся спасти? Однако одного Никсика не оставишь, замерзнет. Отправить к жрецам Берё, а самой, хорошенько накормив бедолагу снегом, попробовать вызвать у него рвоту?
Слепая в смятенных думах погладила лоб подвернувшейся под руку собаки и почуяла ее настороженность. Пес снова залаял, умчался по направлению к тропе, но через мгновение вернулся и завертелся рядом. Затем, словно на что-то решился, схватил хозяйку за рукав дохи и потащил за собой.
– Погоди лаять, ты мешаешь мне слышать! И не тяни с этакой мочью, не то упаду и больше не встану, глупый Берё, – задыхаясь, говорила Эмчита, торопясь к прежнему месту. Добравшись, вытянула шею, внимая звукам и грозя пальцем собаке. Та шумно носилась вокруг. Старуха задумчиво произнесла:
– Воины едут. Значит, воротились с охоты. Топот пяти коней… кажется. Люди вроде чем-то обозлены, жесть в голосах. Один голос женский, исходит из крупного тела. Не помню такого голоса. Слезы и ярость… Сейчас завернут по тропе.
Стук копыт стремительно приблизился. Старуха встала посередине тропы. Собака напряженно застыла рядом. Узка дорожка, шаг с половиной, не разминуться.
– Прочь! – крикнул багалык, возглавляющий маленький отряд.
Слепая не тронулась с места. Аргыс остановился перед ней, вспахивая копытами снег с землей и свирепо фыркая.
– Куда вы? – бесстрашно спросила колдунья. Сделала неуловимый шажок и придвинулась к коню почти вплотную.
– Пропусти, Эмчита! – потребовал Хорсун, подавляя желание оттолкнуть сапогом живую преграду. – Мы в Сытыган. Рыбаки убили моих людей и похитили жену… Отойди, дай проехать!
– Убили?! Не может быть!
– Что торчишь на дороге столбом?! – заорал на Эмчиту один из ботуров. – Э-э, чего нам болтать с любопытной старухой, время теряем!
Чертыхаясь, объехал слепую. Четырехглазая собака низко зарычала, обнажая острые клыки и вздыбливая загривок. Конь под воином шарахнулся. Осерчавший всадник стегнул пса плетью, но не достал – Берё был прыток.
– Охолонь! – одернул воина багалык и обратился к старухе настолько сдержанно, насколько мог в этот тягостный для него миг: – Почему ты нас не пускаешь?
Старуха подняла кверху ладонь.
«Высокая», – некстати подумал Хорсун. Посмотрел в мудрое, изборожденное тонкими морщинками лицо с отцветшими лепестками опущенных век, и ему стало стыдно.
– Не надо ехать туда, они уже мертвы, – вымолвила слепая печально. – Сытыган пуст. Женщины и дети у старейшины Силиса в селенье Горячий Ручей.
– А жена? Моя жена?!
Колдунья качнула головой:
– Ее там не было.
На тесной тропе бок обок с конем багалыка встала лошадь воинственной всадницы.
– Вот как! Мертвы! – воскликнула она. – Кто их прикончил?
– Они отравились.
– Откуда знаешь?
Эмчита не ответила на вопрос. Нежилые глазницы с коричневыми веками словно взрячую уставились на Хорсуна. Пальцы храбро и безошибочно перехватили уздечку Аргыса.
– Прошу твоего милосердия, багалык! Боги запомнят сострадание воинов к оступившимся… Недалеко в той стороне, – старуха махнула рукой куда-то вправо, – лежит человек. Никсик, старшой Сытыгана. Его нужно отвезти к жрецам. Помогите несчастному. Он умирает.
– Умирает! Добро же! Убил моего мужа и деверя, а теперь сам умирает! – Всадница злобно расхохоталась и поворотила коня к кустам.
Берё предупреждающе залаял. Слепая раскинула руки, лицо ее умоляло:
– Нет-нет! Послушайтесь разума! Разберитесь сначала! Может, он ни в чем не виноват!
– Разберемся, – угрюмо кивнул багалык.
Колдунья отступила на обочину, пропуская витязей. Проскакав по торной тропе, им легко будет свернуть и отыскать Никсика. Не обязательно сквозь кусты ломиться.
Отъехав было, Хорсун оглянулся:
– Эмчита! Не видела ли ты, случаем, чужака с белыми глазами? Он вновь объявился. Любит погуливать в этом лесу…
Торопкие слова опередили мысли багалыка в который раз за день. Опоздал сообразить, что, если колдунья и встречала незнакомца, она не смогла бы узреть ни его самого, ни страшных глаз. Однако старуха чего-то испугалась и, поскользнувшись, едва не завалилась за кромку тропы.
– Нет, не видела, но…
Она тоже забыла о своей слепоте.
– Что же? – Хорсун нетерпеливо стукнул себя по колену рукоятью плети. Эмчита невольно вскинула руку к лицу. Помедлив, глухо проговорила:
– У него холодные глаза. Льдинки с каплями крови вместо зрачков. И одежда цвета беззвездной ночи… Он пожаловал в Элен?
– Да.
Старуха вновь отпрянула, как от удара, и наступила собаке на лапу. Подобрав придавленную конечность, Берё заскулил и прижался к хозяйке. Псу было больно, но больше взволновал ее внезапный испуг.
– Ты знаешь странника?
– Нет-нет, – забормотала Эмчита, пятясь. – Не говори мне о нем больше ни слова! – Она круто развернулась и побежала по тропе в глубь леса вслед за собакой. Даже не побежала, а понеслась, слишком стремительно для слепой. Какие-то корешки вылетели из корзинки…
Пожав плечами, Хорсун тронул поводья. Аргыс повернул с дорожки в густые кусты шиповника, куда указывала старуха и где уже сгрудились воины.
– Он ждет, – посторонилась Модун, когда багалык слез с коня. – Хочет поговорить с тобой.
Убийца ее мужа умирал, а в сердце женщины потухло ликование мести. Вид Никсика был неузнаваем и страшен. Синюшное лицо невероятно раздулось, глаза утопали в подушках щек и вряд ли что-нибудь видели. Дышал он трудно, с каждым вздохом грудь судорожно вздымалась и ходила ходуном. В уголках натянутых губ с протяжным свистом вскипала багровая пена. Удивительно, как человек, истерзанный этой беспрестанной пыткой, до сих пор оставался жив.
– Багалык, – просипел он едва слышно.
Хорсуну пришлось опуститься на колено и приблизиться ухом к его рту.
– Убей меня, – простонал Никсик. – Я желал тебе смерти, а теперь желаю смерти от твоей руки. Я поплатился за все… Как же мне… больно!.. Убей!
– Я не добиваю умирающих. – Голос Хорсуна дрогнул. – Где моя жена?
– Не знаю…
– Это вы перерыли мою юрту?
– Да… Один из наших искал твою бобровую шапку.
– Почему вы напали на заставу?
– Мы съели грибы Илбиса и на время сошли с ума. Их дал странник, которого привел Сордонг. Глаза у чужеземца… будто горящие уголья во льду. Он мало похож на человека. Странник солгал, что ты… что вы все погибли, и повел нас в заставу. Ему была нужна… твоя Нарьяна.
– Зачем?!
– Если хочешь узнать все… иди к отшельнику… – с усилием выдавил Никсик. Слова толчками вырывались из его непослушных губ, из хрипящей сдавленной глотки. – Я опомнился сразу же после налета… я тоже шел к Сордонгу, чтобы понять, за что он погубил собственный род… За что сделал нас душегубами. Почему наврал с три короба… разжег мою ненависть… Но я умираю. Иди к нему и спроси за меня… А сначала отправь к Ёлю остаток моего никчемного Сюра, отравленного… завистью к тебе. Страшной завистью, Хорсун!.. Не так я жил… не тех слушал. Надо бы по-другому, да поздно. Я виноват перед тобой… перед родом и перед всеми… бесконечно… виноват… Но я знаю, ты – добр… щедр душой. Ты – хороший человек… Умоляю, позаботься о моей жене. О дочке Олджуне… Кэнгису надо лечить, она больна… Прошу тебя. Про…
