Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости
– Ты прав.
Далее мы едем в молчании.
* * *Днём мы прибываем к следующему оазису.
– Если выйдем сегодня вечером, то уложимся в наше расписание, – удовлетворённо говорит Лиук. – Уже завтра выедем из Чёрных земель.
Мы с Миктой сидим на земле в тени большого дерева. Марфа хлопочет у огня. Виркас и ещё несколько мужчин тренируются в обращении с оружием. Некоторые их приёмы вызывают у меня презрение, но переучивать – сложнее, чем научить.
Тринадцать повозок. Тридцать восемь человек. Новоприбывшие – из разных мест. Трое, включая Стервятника, из столицы. Две женщины – из западных деревень. Парень – с восточных гор.
Всё кажется мне театральным представлением. Я был в императорском театре. Герой того спектакля подобно мне шёл из одной точки в другую. Драматургу не хватило воображения на цельный сюжет. Спектакль был просто набором сценок, каждую из которых можно поставить отдельно.
– О чём ты думаешь, Риггер?
Микты уже нет рядом. Рядом – Марфа.
– Не поверишь, – я усмехаюсь. – О театре.
– Не верю.
Она улыбается.
Она и в самом деле похожа на Риту.
– Ты хотела бы увидеть Инву сейчас?
Она смотрит на меня.
– Да.
В её голосе не чувствуется желания. Она отвечает автоматически.
Для неё Инва – это дело очень давних лет. Бельва и Клифа – важнее.
– Риггер, а ты когда-нибудь думал, каково это – быть смертным?
Я думаю об этом всё время.
– В давние времена, – говорю я, – империей Оменескорн правил император Аонга.
Я повторяю слова старика Вартаха.
– Он был жестоким правителем. Он вмуровывал своих врагов в днища фекальных ям. Заливал в раствор и замуровывал в камнях. Я думаю, эти люди мечтают стать смертными. Для них нет большей награды.
Он гладит меня по щеке.
– Кто же ты такой, Риггер? – шепчет она.
* * *Мы снова идём ночью. Потом наступает утро, но ничего не меняется. Всё та же выжженная равнина.
Камень мы видим издалека. Он огромный. Сначала я думаю, что это просто гора, очень крутой холм. Но Виркас говорит:
– Это камень наших отцов.
Странные слова. Странное название. Кто был моим отцом? Был ли у меня отец?
По мере приближения к камню я начинаю понимать, что это искусственное сооружение.
– Когда эта земля была цветущей, этот камень был здесь. Он был здесь задолго до того, как мы обрели бессмертие.
Он огромный. Пять или шесть человеческих ростов.
И это не камень. Это металлическая плита, вкопанная в землю.
Я спешиваюсь. Носорог послушно начинает щипать траву. Подхожу и дотрагиваюсь до металла. Он холодный и почти идеально гладкий. Тысячелетия оставили на нём свой след. Трещинки, царапинки, углубления. Но он всё равно остаётся совершенным.
На плите – письмена. Я не знаю этого языка. Я никогда не видел подобных букв.
– Что это за язык?
– Никто не знает. Это язык Древних. Только цифры понятны.
Ловлю глазами цифры среди нагромождения непонятных знаков.
2476. Четыре цифры, обозначающие что-то недоступное нам. Непонятное.
– Я думаю, что это дата, – говорит Виркас.
Дата. Слово, потерявшее смысл в мире, где нет летоисчисления. Где нет точки отсчёта. Мы знаем, что некий император правил четыре года. Мы даже примерно знаем, когда он правил, относительно сегодняшнего дня. Примерно сто лет назад. Пятьсот лет назад. Но дат не существует.
Жить без летоисчисления легко. Главное – не думать о времени. Его – сколько угодно.
Стальная плита посреди выжженной равнины – это достойно кисти художника. Но вряд ли какой-нибудь художник доберётся до этого места, чтобы запечатлеть подобный пейзаж.
Караван стоит и ждёт, пока я рассматриваю плиту. Артефакт из прошлого. Прошлого, которого нет.
– Их несколько, – говорит Виркас.
– В Фаолане?
– Да.
– Я никогда не слышал о таких в Оменескорне.
– Наверное, это наша тайна.
Я обхожу плиту. С другой стороны на ней тоже письмена.
И на ней висит человеческое тело.
Чёловек мёртв. Мёртв уже много дней. Его плоть истлела, зияют пустые глазницы. Его руки и ноги привязаны к плите.
Надпись над головой человека – на моём языке.
«Здесь заканчивается бессмертие». Однажды я уже видел подобную надпись – в пыточных застенках Оменескорна.
Виркас обходит плиту вслед за мной. Увидев труп, он делает шаг назад.
– В прошлом году этого тут не было.
– Этого не должно быть и сейчас.
Мёртвых нужно хоронить в земле. Цикра объяснил мне это после того, как я покинул императорские покои. В одном из подземелий дворца есть кладбище. Огромная территория. Там похоронены императоры и их верные слуги, принявшие смертность вместе с ними.
Появляется Микта, за ним осмелевшие деревенские. Они обходят плиту и отшатываются – по очереди, совершенно одинаково.
– Что это? – спрашивает Кора, наша стряпуха.
– Это мертвец, – отвечаю я. – Его нужно снять и похоронить.
– Что сделать? – переспрашивает один из парней.
– Закопать в землю, – поясняю я.
Они не хотят трогать мертвеца. Они никогда не видели мёртвого человека, подверженного воздействию mortirum. Они привыкли к крови, к свежим трупам, к мясу и жилам. Они не могут видеть иссохший, обветренный труп, много дней болтающийся на стальной плите в центре мёртвой пустыни.
Кем ты был при жизни? Кто подверг тебя воздействию заклинания?
Смертные императоры Оменескорна против императоров Фаолана. Смертных?
Трухлявые верёвки легко разрезаются. И тогда я вижу, к чему они были привязаны. В плиту вмонтированы стальные кольца, образующие крест. На этой плите действительно должен висеть человек.
Это не просто след предков. Этот алтарь создан теми, кто придумал mortirum. Кто нашёл способ убить бессмертного. Кем вы были?
В одной из повозок находится несколько лопат. Люди копают яму в чёрной земле. Она поддаётся с трудом. Деревенские – грязные и потные. Но они копают. Не потому, что они хотят почтить память ушедшего. Потому что они хотят спрятать его подальше. Скрыть от глаз.
Мы опускаем тело вниз.
Я бросаю на плиту-алтарь взгляд. Мне кажется, что император Фаолана хранит тайну. Не меньшую, чем тайна императора Оменескорна.
Впрочем, мне нужен не император.
* * *Солнце садится, когда мы видим стражника. Настоящего стражника на носороге. Он огромный. Точно такой же, как и пограничники. Ему, наверное, жарко в этих латах.
Его животное поднимает голову и трусит к нам. Сложно сказать про носорога «трусит», но тут – именно так и никак иначе.
Мой носорог смотрит на соперника. Я чувствую, как зверь напрягается.
– Вперёд, – говорю я сам себе и выезжаю навстречу стражнику.
Он поднимает руку.
– Стой!
Знакомый жест. Я видел такой на границе.
В этот момент он пускает носорога вскачь. Прямо на меня.
Он не долго думает. Перед ним человек на боевом носороге, причём одетый не по форме. Худой, без доспехов. Убить – работает в нём заложенная мысль. Рефлекторная мысль.
Бронированный монстр из носорога и его всадника несётся на меня. Мой носорог подаёт назад.
Я достаю огнестрел и вскакиваю. Теперь я стою на седле. Стражник летит на меня. Секунда – и чужой носорог врежется в меня всей массой.
И вот тогда я прицеливаюсь и стреляю. Всего один раз. И отталкиваюсь ногами.
Прыжок в сторону. Два огромных зверя сталкиваются. Труп стражника с развороченной щелью для глаз подлетает в воздух. А звери сражаются. Им отдан приказ. Они – враги. Они бьются со слепым остервенением, бессмысленно, жестоко.
Земля сотрясается. Один из зверей наступает на тело стражника. Его нога сьезжает. Трещат доспехи. Второй носорог пользуется ошибкой соперника. Он наклоняет голову и бьёт того рогом в шею.
Это мой носорог. Мой победитель.
Носорог стражника тяжело падает на колени. Кровь хлещет из дыры в горле. Мой зверь обегает его вокруг и ещё раз бьёт рогом – в бок. Ещё одна рана. И кровь.
Я оборачиваюсь к обозу. Все смотрят на битву титанов. Они не думают о том, что носорог – смертен. Что он не проснётся утром. Что это его последний бой.
А вот стражник проснётся.
Тело стражника – метрах в пяти от тела носорога-врага. Мой зверь всё ещё терзает тушу.
Подхожу к стражнику. Тяжёлый меч не выпал из руки. Разворачиваю его руку, рассматриваю. Меч прикреплен к латной перчатке. Не насмерть. Он может вращаться на шарнире. Стражник может перехватить его, может рубить или колоть.
Поднимаюсь и смотрю на крестьян.
Виркас – впереди.
– Чёрные земли пройдены, – говорит он.
– Его надо закопать, – я указываю на стражника.
– Они по одному не ходят.
Я автоматически оглядываюсь по сторонам.
Вдалеке – лес. Тёмно-зелёная полоса. Чуть ближе начинаются засеянные поля. Между Чёрными землями и местностью с нормальной почвой практически нет границы. Заканчивается одно и тут же начинается другое. Странно, что живущие на Чёрных землях уроды не выходят за свою территорию.
