Джей Эм - Убийца теней
– Слушай-ка, Лорк, не представляй всё так, как будто это я тебя просвещать рвалась. Не слишком это честно, знаешь.
– Но разве тот, кто человеку истину открывает…
– Да какой я тебе открыватель истины? – перебила Ярла. – Чего-то перегибаешь ты!..
Такой поворот дел нравился ей всё меньше.
– Ну, мы с тобой теперь на одной стороне получаемся…
– На какой одной стороне? Ты сначала от той своей стороны отстранись, пока-то ты ещё не так далеко от своего звересоздателя Волле… – Ярла осеклась, но поздно. Вот гадство!.. Ну надо же было так по-глупому брякнуть – ведь никогда она болтливой не была, наоборот, на язык сдержанной…
На миг у Ярлы появилось подозрение: не нарочно ли Лорк её своими глупыми замечаниями спровоцировал. Но разве мог всё так точно рассчитать? Да и не похоже на него, вон, хлопает глазищами и рот от удивления открыл.
– Ты сказала Воллет?..
– Думаю, если скажу, что ты ослышался, тебя это не убедит.
– Этот зверь… связан с отцом Воллетом?
Ярла неопределённо кашлянула:
– Был связан…
Лорк выглядел искренне, до боли потрясённым. Ярле снова стало его жалко. Вот уж теперь-то он точно окончательное крушение переживает. Как ему в братство возвращаться? С его-то открытым характером не примет он такого, не смирится… Что же, получается, она и вправду «истину открыла», и за невольно просвещённого ответственность несёт? Только этого для счастья не хватало!..
Но при всём своём потрясении, удивлённым Лорк не казался. Не обладая способностями видуна, а просто зная Воллета долгие годы, эту возможность, возможность «темноты» в мыслях первого священника, он знал.
Лорк встал было со стула, но тут же снова сел, сгорбился и сложил руки на коленях. Но головы не опустил. Нет, неправильно было бы представлять его совсем убитым горем, тщетно старающимся собрать обломки идеалов. Что-то уже заранее подготовило его к этому крушению, смягчило удар. Ну да, разговоры с Талвеоном… А может, и что-то до того.
На его лице отражалась напряжённая, сосредоточенная работа мысли. И Ярла не мешала ходу его раздумий, не пыталась выпроводить за дверь. И вот – Лорк в который раз поднялся и решительным тоном заявил:
– Я с ним поговорю. Я постараюсь, чтобы он всё понял, попробую убедить…
Ярла чуть не схватилась за голову. Нет, напрасно она посчитала, что он думает. Если такое выдал, значит, вообще думать не умеет, непонятно, что у него вместо мозгов.
Непонятно… Или наоборот: слишком понятно? От её видуньего взора не укрылось с особенной яркостью вспыхнувшее в Лорке пламя «светлоты», готовности пожертвовать собой. Без преувеличения можно сказать, что это основная черта его характера. И теперь она возобладала в нём как никогда.
Во что бы то ни стало надо его отговорить. Пусть чуть поменьше станет это пламя. Так же как и Талвеоне, в Лорке нет склонности к ложному фанатичному геройству. Но истинное милосердие, которое есть у них обоих, ещё чаще не доводит до хорошего того, кого переполняет. Фанатиком в конечном счёте движет себялюбие, желание собственного блага. Настоящая доброта заставляет забыть о себе.
Как можно скептичнее Ярла осведомилась:
– В чём это ты собрался убеждать Воллета? Хочешь ошибочность некоторых положений двухбережной веры разъяснить тому, кто всю жизнь за неё горой стоял? К сердцу его воззвать, к разуму? Или не понял ещё, что не в самих палачах дело, что команды руки-ноги еретикам выдёргивать Воллет подаёт? Пойми ты, его разум побеждён уже. Знаешь, сколько у него теней? И одна на свободе уже. Это значит – всё, грань он перешагнул, и далеко перешагнул. Грань человеческого… С тобой он так долго возиться, как с Талвеоном, не станет. Потому что – ты уж не обижайся – но, думаю, у тебя такой силы, как у Талвеона, нет. И не такой ты известный отступник. В общем, не настолько интересно с тобой.
Закончив эту речь, Ярла даже дух перевела.
– Нет, ты не понимаешь, – запротестовал Лорк. – Разве не бывает, что люди к лучшему меняются? Разве такого ты никогда не видела?
В другой раз она признала бы это охотнее, но сейчас только из нежелания врать кивнула:
– Ну, может изредка быть, что видимая тень уменьшается, а то и вовсе исчезает, просто «помутнением» становится. Но для этого знаешь какие изменения в человеке нужны? Не на словах, на деле. Надо, чтобы мысли изменились, мысли и поступки. А это самое трудное и есть. Почти никто и никогда по-настоящему меняться не хочет. Тут ведь мало сказать: вот, я виноват, простите меня, грехи отпустите. Мало одного раскаяния, даже искреннего. Себя нужно исправлять, и последствия дел своих, если успел уже не самых лучших дел натворить. А это всё труд страшный… И потом – ну, предположим, что вот так вот взял и исправился твой Воллет. Но свободный-то зверь всё равно никуда не денется.
– Свободного, будем надеяться, тебе убить удастся, – скороговоркой выпалил Лорк. – Но другие-то тени…
– Лорк, кто при жизни столько сил ларву дал, что тот освободиться смог, тот под влиянием чужих слов к лучшему меняться не захочет, не сможет, ты уж мне поверь.
Лицо Лорка исказила страдальческая гримаса.
– Что же, мы даже и не попытаемся ничего сделать? Талвеон… Талвеон и отец Воллет…
– Ну что? Что – Талвеон и Воллет?
Несмотря на то, что Лорку узник рассказал гораздо меньше, чем Ярле, ни словом не упомянул о противостоянии между собой и первым священником, которое тянулось уже год и достигло высшего напряжения в тюремном подвале, в окружении палачей – молодой человек интуитивно угадывал всю важность связи-противоборства между этими двумя людьми.
– Если отец Воллет освободит Талвеона, для них обоих это будет спасением. И больше ни одна из теней отца Воллета не превратится в свободного ларва, никогда. Он переменится.
– Ага, – фыркнула Ярла, – спаситель выискался. Иди, заяви Воллету: вот, мол, отпустите еретика. Это вам я, Лорк, сын злого духа говорю…
Лорк в отчаянии замотал головой. Но не оттого, что слова Ярлы больно его задели. В глубине своего сердца он никогда не верил в своё нечеловеческое происхождение, отвергал ложь. Слова Ярлы значили другое: невозможность ничего изменить.
– Но это же единственное спасение, единственное! – точно в лихорадке, твердил Лорк.
– Хватит с меня мучеников! – в сердцах прикрикнула на него Ярла. – Одного достаточно, который рассуждает, символом ли будет его смерить, или ещё чем…
Уточнять, что значат эти её слова, она не стала. Не хотелось ещё сильнее расстраивать Лорка – похоже, его нервы и без того на взводе.
Но мучеников с неё действительно хватит. Только вот это сияние, это пламя в его душе не стихает, меньше не становится. С Лорка и правда станется отправиться прямиком к Воллету и «спасительную» речь перед ним произнести, никаких последствий в расчёт не принимая. Так же вот и Талвеон моментами перестаёт свою жизнь с точки зрения самосохранения воспринимать.
– Но должен же быть выход какой-то… – продолжал Лорк.
Вот затвердил… Ярлу взяла злость. Он говорит о том, о чём она думала со вчерашнего дня, за что ругала себя, как за отступление от своего дела, от охотничьего. О том, из-за чего, может, погиб этот последний человек, Вейр Дарн. А подстрели она зверя – не погиб бы… Вот ведь только что она Лорка убеждала, что на Воллетово исправление к лучшему рассчитывать нечего. А на самом-то деле – его ли? Или саму себя? «Под влиянием чужих слов…» Воллет не только под влиянием слов меняться не захочет, а вообще – никак. Так на что она надеется? Глупость, глупость хуже, чем детская… А ещё разумным человеком себя считает…
– Ты ведь тоже так думаешь, да, Ярла? – встрепенулся, обрадовано уставившись на неё, Лорк.
Да что это такое?! Мысли он, что ли, угадывать умеет?
Ярла угрюмо молчала.
– Ну, скажи, скажи, ты же знаешь, что делать? – с настырностью трёхлетнего ребёнка требовал Лорк.
– Не знаю, – буркнула наконец Ярла. – Так, есть соображение одно… Во-первых, глупое. Во-вторых, основанное на очередной легенде, то есть, считай, вдвойне дурацкое. Проще бы знаешь, как поступить? Талвеону побег устроить…
– Это из городской тюрьмы-то?
– И то правдоподобнее, чем это моё «соображение». Талвеону – побег, а чтобы Воллет новых тварей не освободил – к другому наёмнику обратиться, не ко мне. К такому, который на людей охотится. Да только берут за такую охоту дорого, поговаривают. Побольше, чем мы.
– Брось ты эти свои отговорки, – отмахнулся Лорк.
Да, точно, отговорки. Болтовня одна. Уж если ты сумеречный охотник, то ты на стороне людей. Всегда. И внутри себя клянёшься вреда им не причинять, разве что в самом крайнем случае, жизнь свою защищая.
На стороне людей… Только вот люди иногда совсем негодными оказываются. Да что же поделать… До тех пор, пока ларв свободным не стал, он – часть человека. Или человек – его часть. Было как-то раз, в детстве, размечталась Ярла: вот бы можно было ларвов ещё до того, как они освободятся, до того, как силы наберут, уничтожать. Отсекать эдак от хозяина… Да вот не отсечёшь. Тут один только вариант: вместе с хозяином на тот свет отправить. Но если сумеречные охотники такое творить начнут – решать, какому человеку жить, а какому не надо, – на них самих впору будет охоту устраивать.
