Ариадна Борисова - Люди с солнечными поводьями
Случались в детстве Хорсуна причуды всякой непогоды, но не бывало бури, порушившей столько зверья. Разразись подобная, и он пропадал бы в лесу несколько дней даже без разрешения отца… Багалык подавил усмешку. А отец бы не поленился, отправился на поиски и приволок домой за ухо, не давши всласть полакомиться дармовщинкой. Вспомнив сурового родителя, Хорсун живо представил, как, не смея ойкнуть, вприпрыжку бежит за ним. Только бедное ухо хрустит в железных пальцах левой отцовской руки…
Зрелый человек-мужчина, умудренный опытом жизни и власти, багалык ехал с охоты, злясь на Дилгу. Роковой бог режет судьбу человека как тальниковый прут, снимая кору кольцами так, что получаются светлые и темные полосы. То лося-убивца напустил, то сон, едва не стоивший сердца, то ворону, птицу плохой приметы. Слишком много для одного человека! Снова и снова представал пряморогий перед глазами. Мелькали зеленые глазки – могильные огоньки, а следом другие очи – страшные ледяные озера. Вспоминалась встреча со странником и пропавшими шаманами…
Внезапно багалыка обдало холодной волной поздней догадки: а ведь та давняя история укрепила его в темных мыслях. В подозрительности к людям… Хулил за то же Сандала, а сам-то, а сам! Не зря он, Хорсун, с тех пор сомневается в каждом! А ведь наверняка не шаманов видел на самом деле. Демоны скрывались в личинах кудесников! Убив их, вели неживые тела дыханием злобного умысла, ложного Сюра, тщились языком неискушенного мальчишки молвить на сходе дурное!.. Он ничего не сказал старшинам. Демонам не удалось посеять новую горечь в Элен… зато добились другого: со временем чужая тайна проела червоточину в сердце Хорсуна, раненном шаманской изменой.
Если все так, то он кругом виноват. Особенно перед женой и ее ушедшим по вечному Кругу отцом Кубагаем.
Кубагай слыл отменным табунщиком и честным человеком. Происходил он из племени синеглазых, желтоволосых нунчинов, живущих в западной стороне, далеко за землями многих племен. Он был первым нунчином, побывавшим на берегах Большой Реки, а после вернулся и остался здесь. Торговцы говорили, что синеглазые славятся воинственностью и умением вести красивый бой. Дружины их велики, кузнецы умеют ковать оружие, заговоренное самой Ёлю. Имея лодки величиной с Двенадцатистолбовую юрту, воины бороздят на них реки и берут в полон лесные племена. Мирное нунчинское население пасет бородатых косуль с рогами без веток. Косули смеются истошно, как сова – дитя ночи, а молоко дают дурное на вкус, но целебное. Также будто бы есть у нунчинов большущие коровы ростом почти что с лосей. Главная еда синеглазых – мучица из семян взращенных в полях растений с вздернутыми кверху хвостами и ядреные желтые корни-луковицы. Одежда этих людей связана из сушеных трав, обувь сплетена из дратвы… Экий странный народ. Обладают такой мощью, а питаются семенами, подобно сусликам!
Однако не во всем оказались верны байки торговых людей. Белоликий Кубагай многое объяснил Хорсуну. Поведал о своей стране такие диковинные вещи, каких тот сроду не слыхивал. Опроверг всякую скверную молвь о нунчинах своим праведным нравом, чистым, будто вода в протоке в безветренный день. Хорсун любил ездить с Кубагаем в табуны, любил слушать его удивительные рассказы о чужеземье у ночного костра. Вот и гнедка с белой священной пометиной на лбу Кубагай багалыку присоветовал. Красивый конь Аргыс, необычный, к пяти веснам в его черном хвосте и гриве стали высверкивать лучистые красные пряди. Умный, как человек…
Нунчин тосковал о своих корнях, о родной земле с золотыми полями и высокими крупнодеревыми рощами, полными зверья и цветов. Но северная земля не отпускала его. Где-то в Великом лесу-тайге жила, может, в неизвестном стойбище кочевников, может, в плену у волчьего ветра, его любимая жена Гуона, потерявшая память. Если б она помнила семью, непременно вернулась бы в Элен. Значит, точно лишилась памяти.
Кубагай очень хотел верить, что жена жива. И верил. Несколько раз ездил ее искать по дальним селеньям и кочевьям, но не нашел и слуха. Глядя в сверкающие неистовой верой глаза табунщика, Хорсун не осмеливался спросить: даже если с Гуоной все обстоит так, как он думает, куда же тогда подевались шаманы Терют и Сарэл?
Доверяя Кубагаю во всем, как лучшему другу, багалык не открылся в единственном. В знании о предательстве удаганки. Неприятно ему было, что друг слишком часто вспоминает жену с упрямой мечтою об ее возвращении и непреходящей любовью. Женщины так и вились вокруг статного нунчина, а он видеть не видел их волнующих взоров. И за эту верную, несокрушимую ни временем, ни женским соблазном любовь Хорсун зауважал его еще больше.
Нарьяна внешне походила на отца. Приглядевшись к быстро растущей девчонке, багалык однажды узрел в ней красивейшую из женщин. Самую желанную. Нравом она выдалась не в мать Гуону – кроткая, нежная и такая доверчивая, что Хорсуна от мысли об ее беззащитности порой в холодный пот бросало. Вот и сейчас… Только б не сбылись страшные приметы Дилги!
Багалык привычно подосадовал на свою влюбленность. От любви, говорят, теряется чуткость, тело слабеет, скачут-бродят в голове мысли, не свойственные ботуру. Прямо как у него сегодня.
Пора бы успокоиться. Недаром старцы осуждают женатых воинов, а предки оставили песнь-заповедь:
Не льни к прелестнице, не рви ей душу,
упреков матери-отца не слушай,
не обвиняют сына пусть они.
Раздай пожитки, поделив их ровно,
скот во дворе оставь и хладнокровно
табун свой Дэсегею прогони.
Не допускай к себе мечты о власти,
забудь про человеческие страсти
и свыкнись с одинокою судьбой.
Ты избран берегущим стражем рода
и потому жить должен вне народа,
чтоб смерти не привлечь в аймак с собой.
Научит Илбис-бог искусству биться,
а дочь его, красавица Элби́са[59],
с десницею, кровавой до плеча,
женой твоей на поле битвы станет,
споет тебе палящими устами
песнь гордую победного меча!
Твое богатство – нет его дороже, —
ни в дар кому-то, ни в обмен не гоже, —
лихое боевое мастерство.
Твое хозяйство – лук и острый болот,
твой дом – курган, где вечно будешь молод…
А друг твой – конь, нет преданней его!
Жизнь ратоборца – долг непреходящий,
отдача долга – в радости пьянящей,
когда с врагом встречаешься в бою.
Твой каждый день стать может днем последним,
но знай, что ты, святой земли посредник,
за мир в мирах сражаешься с Ёлю!
Раньше из-за близости к смерти застава считалась нечистой. Люди к ней без большой нужды близко не подходили. А теперь воины превращаются в охотников. Аймачные собирают в Двенадцатистолбовой Большие сходы…
Все же Хорсун решил, вернувшись домой, рассказать Нарьяне об ее матери. Он вдруг крепко уверился: странник когда-то впрямь показал ему сон. Явление шаманов, разговор с ними были всего лишь видением, таким же лживым, как камлание сытыганского мошенника Сордонга на сходе. Как приснившийся нынче черный ливень…
Гуона с Кубагаем, несомненно, встретились в другом мире. По словам Хозяек Круга, большая любовь уходит вместе с теми, кто носил ее в сердце. Мудрые старухи знают, о чем говорят, и любить воинам не запрещают. Хорсун подумал об этом, и на сердце у него полегчало.
Домм девятого вечера
Тайна мастерицы шить
Утес Каменный Палец возвышался сразу за одним из округлых холмов-близнецов, которые равновеликими крыльями обнимали селенье Крылатая Лощина. Аймак радовал глаз. Редко, но ровно раскиданные усадьбы разбегались от клина межгорья и рассыпались перед сосновым перелеском и мысом. Сбоку в изгибе мыса скрывался неприметный залив, выход в Большую Реку. Кузнечный выселок располагался под углом сходящегося подножия крылатых холмов.
В широком дворе главного кузнеца и хозяина кузни Тимира когда-то стояла старая юрта одинокого шамана Сарэла, хорошего человека и славного благословителя. Тимир полагал, что добрый дух, витающий над его усадьбой, не обижается. Кузнец каждую весну с молитвой кропил землю двора кумысом, укрепил покосившуюся, черную от времени родовую коновязь Сарэла. Рядом поставил еще два столба, пониже и поскромнее резьбой.
Поблизости в разломе холмов по каменистому руслу бежал неглубокий ручей, удобный для кузнечной работы. Бывший ко всему прочему рудознатцем, Тимир давно отыскал в этих горах богатый железистый пояс – отвердевшие слезы праматери лосихи. Жила нанизывала на себя горы, как две громадные бусины. Залегая близко к поверхности земли, она не обводнялась в вырытых ямах кислой въедчивой влагой, как в других рудных местах. Ходить далеко не надо, все рядом. К концу лета и в Месяц опадания листвы железняк доставали нанятые добытчики. Забрасывали камни по пологому откосу к ручью – по всей его длине можно было намыть рудоносную россыпь. Весной после убыли воды мальчишки собирали богатые железом окатыши в обмен на гвозди и всякую хозяйственную мелочь.
