Милена Оливсон - Резистент
– Я не спокоен, – рявкает Адам, бросая на меня разъяренный взгляд. – Пока Агата в Центре, ничего страшного с ней не сделают. Она – абсолютный Резистент, так что ей ничего не будет. Будут держать в лаборатории, и всё.
И всё! Я видела, что происходит в стенах лаборатории. Зато Адам, похоже, не подозревает об опытах.
– Ты знаешь, что делают в «Венере»?
– Догадываюсь. Подопытных держат взаперти, полностью ограничивают свободу, проводят какие-то исследования. Но там она будет в безопасности, пока не придут ее друзья.
– Взаперти? Их там чем-то накачивают и… – я не могу подобрать слов, которые не заставят вздрогнуть меня саму, – и режут…
– Режут? – он хмурит брови. – Кто тебе такое сказал? Резистенты слишком ценны, чтобы кто-то рисковал их здоровьем.
– Я видела это своими глазами!
Лицо Адама мрачнеет, как небо перед сумерками. Похоже, я сболтнула лишнее.
– Ты была в «Венере»?
Теперь уже глупо отнекиваться. Я киваю.
– Ты с ума сошла.
– Там Иванна. Она лежала на операционном столе, с ней делали что-то ужасное, – начинаю тараторить я. Внезапно понимаю, как сильно я хотела с кем-нибудь этим поделиться.
– Никому об этом не говори. Никому, ясно?
– Так ты об этом не знал?
– Я о многом не знал. Не знал, что беглецы выжили – Агата не посчитала нужным сказать, хотя я был другом ее брату. Я, как и остальные, был уверен, что все они погибли, были застрелены городской охраной. И тут она сообщает обо всем – столько времени спустя!
– Может, она просто не знала, можно ли тебе верить. Ты ведь вроде любимчик Бернева, – я пытаюсь смягчить его злость, но выходит еще хуже. Лицо Адама остается мрачно-напряженным, но я физически чувствую жар ярости, исходящий от его тела.
– Любимчиком? Да Бернев потому и держит меня близко, что подозревает в связях с мятежниками! Дал мне должность и больше прав, чтобы я не думал о побеге, чтобы чувствовал свою важность для Центра. И я веду себя осторожно, – а что мне остается? По-твоему, я должен быть таким же безрассудным, как Агата, чтобы мне доверяли?
– Я вовсе не это хотела сказать.
– Забудь, – он устало опирается на стену. – Все это просто выбило меня из колеи. Вчера после разговора с Агатой я не знал, что делать. Она дала мне указания, чувствуя, что сегодня ее схватят. Но я не уверен, что смогу их выполнить. Агата слишком многого ждет от меня.
Это мне знакомо. Помню, как я думала, что провалю свое задание. Но в итоге я справилась, а значит, Агата знала, что делает. Она не дала бы Адаму задание, которое он не может выполнить.
– И что ты должен сделать?
– Организовать побег. Спасти заключенных. Вытащить Ангелину. Много чего.
– Ангелину? Почему?
Он оборачивается, глядит прямо в глаза, словно готовя меня к чему-то важному.
– Ты знаешь, зачем Центру абсолютные Резистенты? Почему их берегут, как зеницу ока?
Трясу головой. Он ведь не знает, что это касается и меня. Или знает, потому и рассказывает?
– Их отличие от других Резистентов не в том, что они более устойчивые, здоровые и так далее. Отличие в том, что они могут передать свою Резистентность другим.
– Знаю, поэтому им приходится жениться друг на друге.
– Дело не в этом. Не только в этом. Все абсолютные, что сейчас живут в Центре, – а их, не считая Ангелины и Агаты, десять, – вынуждены были вступить в брак против воли, это правда. Но ничего смертельного в этом нет. В конце концов, некоторые такие пары сейчас живут и воспитывают детей в хороших отношениях.
– Тогда в чем дело?
– Передать Резистентность можно и другими путями.
И замолкает. Я должна сама догадаться, как именно? Догадки у меня не очень.
– Какими? – тихо спрашиваю я без уверенности, что хочу знать ответ.
– Переливания крови. Пересадка органов. Есть разные способы. И люди, у которых есть деньги и власть, очень хотят получить еще и Резистентность. Для этого им нужны дети абсолютных Резистентов, которые могут передать им жизненно важные органы. И для этого Берневу нужна Ангелина.
Воздуха в легких так много, что грудь распирает, но я никак не могу выдохнуть. Это какой-то нескончаемый кошмар, злой розыгрыш, неудачная шутка. Каждый день я узнаю новые и новые вещи, каждая из которых переворачивает мой мир. Быть может, Ангелина – моя сестра. Быть может, скоро ее не станет.
– Мы должны спасти ее, – шепчу я.
– Агата сказала, что на следующей неделе Ангелину должны забрать в лабораторию. Она совместима с Берневым по группе крови и другим параметрам, так что он давно это планировал… для этого и просил брата удочерить ее. Мы не можем этого допустить.
Адам снова спокоен и тверд, зато я на грани.
– Не бойся, – говорит он тихо, – я знаю, как всех нас вытащить. Доверься мне. Собери свои вещи, еду я смогу достать сам. Будь готова бежать в любую минуту. И веди себя так, словно ничего не случилось.
Я киваю, хотя едва ли уверена, что смогу. У меня так трясутся колени, что это заметно со стороны. Любой догадается, что что-то случилось.
– Мы должны как-то помочь Агате.
Он качает головой, облизывает губы. Чувствую, что говорю глупости, на которые даже ответить нечего.
– Мы ничего не сможем сделать, – говорит Адам, наконец. – Но они скоро придут, – люди из коммуны. Они успеют спасти Агату. Подумай лучше о себе.
Да я только о себе и думаю. И понимаю, что мне конец.
– Как вообще вышло, что Агату раскрыли? Кто-то сдал ее?
– Не знаю. Она должна была пойти в «Венеру» и разузнать все, чтобы рассказать брату, где держат подопытных. Возможно, там ее и заметили. Она не расскажет о тебе, не бойся. Ни о ком из нас.
– Знаю.
Я верю, что Агата ничего не скажет. Сейчас Агата, пожалуй, единственный человек, которому я верю.
– Осталось недолго, – склоняется Адам ко мне, – скоро мы будем на свободе. Мы справимся с этим.
И он вдруг оказывается очень, очень близко, так что я чувствую его горячее дыхание на своих искусанных в кровь губах. Еще мгновение, еще доля секунды, и он ко мне прикоснется, но я не знаю, хочу ли этого.
Отшатываюсь, едва удержавшись на ногах. Лицо Адама каменеет, рот вытягивается в прямую линию.
– Не сейчас, – бормочу я, – не когда все вокруг рушится.
Он обиделся? Его задел отказ? Конечно, но ведь сам может понять, что сейчас – самое неподходящее время. В день, когда Адам подарил мне рисунки, я начала думать о нем не только как о руководителе или друге. Но разве пары дней, да еще таких напряженных, достаточно, чтобы определиться с решением? Я не могу влюбиться по первому мановению. Сейчас я вообще не могу думать о таких вещах. И Адам мог бы об этом догадаться. Он разворачивается, не говоря ни слова, и уходит. Та же небрежная походка и прямая спина: вот уж кто умеет делать вид, что все отлично. Зато я в смятении и не могу унять колотящееся сердце.
У дверей комнаты меня ждет Ник. Смотрит вопросительно. Я прикладываю палец к губам, хотя не уверена, что в коридоре нет камер. Где поговорить? Я знаю только две комнаты, в которых нет прослушки. И к Алисе точно не пойду.
Мы с Ником проходим вдоль коридора и стучим в соседнюю комнату. Нам открывает парень. Имени его я не знаю, хотя приходила сюда, говорила с ним и даже узнала его тайну.
– Привет, помнишь меня?
Парень растерян. Он кивает, но в глазах – недоверие.
– Ты что-то хотела?
– Нам очень нужно где-то поговорить, – шепчу я, бросая на парня взгляд, полный мольбы. Он молча отходит, впуская нас к себе.
– Как твоя… подруга? Вы придумали, как решить проблему? – интересуюсь из вежливости.
– Я не знаю, – вздыхает парень, – уже несколько дней ее не видел.
Его девушка – абсолютный Резистент, и если она исчезла, то хороших вариантов здесь нет. Скорее всего, она в лаборатории, готовится стать донором органов, если уже не стала. Я решаю не говорить об этом.
– Может, объяснишь, что происходит? – просит Ник, сбитый с толку. Найти бы слова, чтоб не испугать, но ввести в курс дела…
Мы отходим к окну, и я начинаю негромко рассказывать. Парень сидит на кровати и поглядывает на нас. Может, от него и не нужно скрываться: он ведь тоже рассказал много правды о себе и своей девушке. Но он – друг Алисы и может сказать ей о нашем побеге без всяких злых намерений. Остается только верить в его благоразумие.
Лицо Ника меняется с недоумевающего на испуганное. Я опускаю многие детали, говорю лишь о побеге и коммуне, но о том, что конкретно происходит в лаборатории, пока умалчиваю.
– Нужно быть готовыми. И главное – нужно будет вытащить Нату и Гарри, ничего им не говоря до поры до времени.
– Почему?
– Чем меньше людей знает тайну, тем меньше шансов, что ее раскроют.
Ник отворачивается к окну. Думает. Сомневается. Наконец, резко поворачивается ко мне:
– Как именно собираются открыть лабораторию?
– Не знаю, меня не посвящали в подробности. Вроде хотят устроить взрыв.
– С ними можно связаться?
– Не думаю. А для чего?
