Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)
– Почему бы и нет? – пожал плечами доктор. – И, пожалуй, я возьму с собой не один, а два пистолета. Я как раз по случаю приобрел пару отличных армейских револьверов системы «Веблей-Грин» с ударно-спусковым механизмом двойного действия. Продавец утверждал, что из них запросто можно уложить медведя, которых, по слухам, в России великое множество.
Талызин наклонил голову, чтобы спрятать ухмылку, поэтому оба джентльмена ничего не заметили, расценив его движение как знак согласия.
* * *Путь через Ла-Манш, а после сушей через всю Европу не занял много времени. Когда клиент платит золотом, свежие лошади на почтовых станциях появляются, словно по волшебству. Поэтому не прошло и двух месяцев, как почтовая карета с тремя пассажирами уже ехала по улицам Санкт-Петербурга. По пути граф предложил заглянуть в трактир, дабы передохнуть с дороги, отведать блюда традиционной русской кухни, а заодно узнать последние новости.
Граф спросил для всех троих по большой миске стерляжьей ухи, блюдо расстегаев, пожарские котлеты с кашей из репы и по большой кружке сбитня. Трактирщик оказался разговорчивым малым, и пока гости хлебали обжигающе горячий суп, а в огромной печи доходили котлеты, он успел поведать, что «божьей милостью император всероссийский Александр Александрович перенесший катастрофию поезда, в Ливадийский дворец переехать изволили, ибо почувствовали себя неважно. Ихний врач говорят, что, когда во время той катастрофии держал царь-батюшка на могутных плечах цельный вагон, пока из-под того доставали побитых да пораненных, повредил император организм свой, но все надеются, что Александр Александрович поправится, ибо силен он на редкость телом и духом. Также граф Дмитрий Сергеич Шереметев в своем доме на набережной большой прием дает, причина коему сбор денежных средств для строительства артиллерийского училища. А еще цена на овес взлетела энтой осенью непомерно, а хлебное вино наоборот, дешевше стало. Правда, подлые люди преизрядное количество оного непотребного качества выпустили, за что многие винокуры были пороты прилюдно при всем народе…»
Капитан Талызин терпеливо переводил болтовню трактирщика, радостного от того, что его заведение посещают такие благородные господа. При вести о нездоровье императора по лицу графа промелькнула тень, которая, впрочем, весьма скоро рассеялась – как ни крути, он был на родине. Уж Петербург-то для русского всяко ближе и роднее иностранных Лондонов да Парижей.
– Кстати, как у нас говорят, на ловца и зверь бежит, – проговорил он, расправляясь уже с третьей котлетой. – Гарантирую, что на приеме у Шереметева будет кто-нибудь из бретёров. Им такие собрания, что мухе мед. Если вы не против, я бы отъехал на пару-тройку часов, озаботился приглашениями для нас. И тогда прямо сегодня вечером можно было б приступить к делу.
– Конечно, – пожал плечами Холмс, приканчивая огромную кружку сбитня. – Иначе зачем мы сюда приехали?
– Вот и славно, – кивнул граф. – У трактирщика на втором этаже есть нумера для гостей, можете покуда отдохнуть с дороги.
И, докушав, спешно удалился, вторично пообещав вернуться к вечеру.
Однако, к удивлению Ватсона, Холмс не пошел отдыхать, а, так же быстро доев, сказал, что хочет пройтись по незнакомому городу. Ватсон, изрядно уставший от дорожной тряски, предложил составить компанию – все-таки место чужое, мало ли – на что сыщик с улыбкой покачал головой:
– Отдыхайте, дорогой друг. Вам лишние несколько часов сна точно пойдут на пользу, а для меня это всего лишь причуда.
И ушел, вернувшись лишь за четверть часа до приезда Талызина. При этом в руках его был небольшой чемоданчик, но на вопрос, что в нем находится, Холмс отмахнулся:
– Потом, друг мой, все потом. С минуты на минуту вернется граф, и нам нужно срочно подготовиться к приему.
Талызин появился, как и обещал, с наступлением сумерек, причем сделал это весьма эффектно. У входа в трактир вместо почтового возка стояла красивая карета, запряженная четверкой породистых лошадей.
– Приглашения получены, – объявил граф. – Прошу садиться.
– Ну, посмотрим, что там за бретёры такие, – проговорил Холмс, влезая в карету. И, окинув взглядом кожаную обивку сидений, стен и потолка, добавил: – Замечательный кеб. Лучший, что я видел в жизни, клянусь мохнатыми шапками гвардейцев Ее Величества.
Во дворце графа Шереметева и вправду собрался чуть ли не весь высший свет Петербурга – дамы в роскошных платьях, чопорные господа в дорогих костюмах, практически все с моноклями либо пенсне, и золотыми цепочками от часов, свисающими из жилетных кармашков. Ну и, разумеется, военные, сверкающие орденами, эполетами и напомаженными усами, кончики которых завивались порой весьма причудливо.
Холмса и Ватсона граф Талызин представил как лондонских литераторов, пишущих для английского светского журнала, чем разом отбил у общества интерес к иностранным гостям.
– Нынче в моде все французское, – извиняющимся тоном негромко проговорил граф.
– Вот как? Отчего же, в таком случае, я не вижу среди закусок лягушачьих лапок, виноградных улиток и дождевых червей? – заметил Холмс.
– Ч-червей? – поперхнулся шампанским Талызин.
– Мой друг шутит, – поспешил вмешаться Ватсон.
– Уффф, а я уж подумал, что вы всерьез, – произнес граф, после чего понизил голос почти до шепота. – Кстати, обратите внимание. Вот там, возле колонны, беседует с дамой известный петербуржский бретёр, поручик Луи д’Альбре. Еще до службы в русской армии он потерял глаз во франко-дагомейской войне[29]. Говорят, тамошняя амазонка выгрызла его своими специально заточенными зубами. Не знаю, насколько правдива эта история, но дамам нравится – всегда есть повод расспросить о подробностях.
Действительно, возле колонны стоял широкоплечий высокий мужчина, с лица которого можно было бы лепить статую какого-нибудь воинственного божества, если б не широкая кожаная повязка, пересекавшая это лицо наискось. Прихлебывая из высокого бокала, мужчина курил трубку, время от времени выпуская в потолок клубы сизого дыма – впрочем, даму это никоим образом не смущало.
– Говорят, он снимает повязку только на дуэлях, – продолжил граф. – Достаточно противнику увидеть страшные шрамы, как тот немеет от ужаса, и поручику не составляет труда убить несчастного. Впрочем, предполагаю, что это лишь слухи – не настолько наши офицеры пугливы.
– Согласен, – кивнул Холмс, при этом его ноздри раздулись, словно у гончей, учуявшей добычу. – Вряд ли кадрового военного можно напугать шрамами. Не исключаю, что эти истории о своем глазе сам господин д’Альбре распускает специально – подобные байки нравятся не только дамам, но и войсковому начальству, что весьма способствует продвижению по службе.
В то время как Холмс начал произносить свой монолог, играла музыка, но на середине фразы оркестр прервал ее, дабы передохнуть, и последние слова прозвучали достаточно громко. Многие обернулись – английский язык был в высшем свете менее популярен, чем французский, но, тем не менее, его знали многие. Похоже, д’Альбре входил в их число.
Прервав беседу, он раскланялся с дамой и направился к иностранным гостям. По его походке можно было понять, что поручик настроен более чем решительно.
– Oh, que diable![30] – простонал Талызин.
– Милостивый государь, не потрудитесь ли объясниться? – по-английски рыкнул д’Альбре, приблизившись к гостям.
Вместо ответа Холмс потянул носом воздух и проговорил, обращаясь к Ватсону:
– А вы еще ругали мой табак, доктор. Да он просто амброзия по сравнению с тем, что курит этот французский невежа, позволяющий себе дымить прямо в лицо даме.
– Если ваш друг действительно доктор, это к лучшему, – криво усмехнулся д’Альбре. – Кодекс графа Верже[31] требует, чтобы на дуэли присутствовал врач. Но рекомендую также озаботиться поисками священника.
– Мне он вряд ли понадобится, – лучезарно улыбнулся Холмс. – Но если духовное лицо необходимо вам, то это точно не мои проблемы.
– В таком случае, предлагаю не тянуть время попусту и встретиться на рассвете в Лесном парке, – бросил д’Альбре. – Я, как лицо оскорбленное, выбираю шпагу и бой до смерти. Надеюсь, граф Талызин не откажется быть распорядителем, а ваш друг совместит обязанности врача и секунданта.
– Я постараюсь это уладить, – вторично улыбнулся Холмс.
– Вот и отлично, – проговорил поручик, залпом опрокидывая в себя содержимое бокала. – До встречи.
И, как ни в чем не бывало, направился к даме, судорожно обмахивающей себя веером.
– Oh, que diable! – повторил Талызин, бледнея на глазах.
– Не беспокойтесь, – усмехнулся Холмс. – Как говорят у вас в России, утро вечера мудренее.
* * *Утро выдалось пасмурным, что, впрочем, неудивительно для осеннего Петербурга.
