Дмитрий Янковский - Вирус бессмертия
«Вряд ли она сама придумала это вранье, – подумал Богдан. – Кто-то научил ее, как именно говорить».
– А, понятно, – улыбнулся он. – Спасибо. Буду ходатайствовать в наркомате о вашем награждении.
Он кивнул и вышел за дверь. Отдышался.
«А может, она не врет? – мелькнула пугающая мысль. – Может, и правда кто-то из ученых нашел таблицу, оставленную нами на месте привала, опубликовал ее в журнале, а художница срисовала? Великий Шамаш! Ведь вполне может быть так».
Он направился к лестнице и уже начал спускаться, когда услышал позади торопливую поступь ног.
– Товарищ Громов! – донеслось до него.
Богдан выглянул в коридор и увидел спешащую к нему Лидочку.
– Давайте пройдем на лестницу, – предложила она. – Не надо, чтобы Полина нас видела.
– Я слушаю.
– Вас зовут Богданом?
– Да, – ответил он, чувствуя, как екнуло сердце.
– Этот узор нарисовала Зульфия Ибрагимовна Шамхатова, наша бывшая главная художница.
Богдан на мгновение прикрыл глаза, но тут же взял себя в руки.
– Продолжайте.
– Узор очень хорошо лег на новый способ печати, демонстрируя все его достоинства – тонкий штрих…
– Я понимаю, – перебил ее Богдан.
– В общем, Полина донесла на Зульфию. Сказала, что та продает заводскую краску на рынке. Хотя чтобы Зульфия Ибрагимовна стояла на рынке – это смешно. Она целыми днями работала. Иногда в выходные приходила. Она такая талантливая. А пела на вечерах как! Сама Ирма Яунзен так не споет! Так вот, – вздохнула работница. – Ее забрали несколько дней назад, кажется, двадцать шестого числа. Мы с Зульфией Ибрагимовной были очень дружны, жили в одной комнате в общежитии. Знаете, все девушки с парнями, а она была нелюдимкой, у нее, кроме меня, друзей не было. Хотя вообще-то она немного старше меня. Или вы знаете? Однажды она мне сказала, что когда-нибудь ее обязательно спросит человек по имени Богдан. И если это произойдет, она просила меня рассказать, как ее найти. Но ее забрали. Больше мне сказать нечего.
«Расстрельная статья», – опустошенно подумал Богдан.
– Огромное тебе спасибо, Лидочка, – сказал он, уже спускаясь по лестнице, а потом добавил по-шумерски: – Пусть твои козы родят тройнями, а овцы двойнями.
– Что? – не поняла она.
Богдан не ответил – он слишком спешил.
Выходя через турникет проходной, он увидел, как высокий блондин на улице тянет за рукав невысокого человечка в теплом восточном халате.
– Шпиёна поймали, – сказала охранница, проследив направление его взгляда. – Бомбу, гад, приволок. Шныряют прям по городу среди бела дня! У вас в наркомате, чай, поспокойнее.
– Охрана у нас хорошая, – буркнул Богдан.
Выйдя на улицу, он направился прямиком к остановке трамвая, но энкавэдэшник, бесцеремонно волокущий жертву, мелькал у него в голове.
«Нет! – подумал Богдан. – Всех не спасешь. Ты давно не царь, а это не твой подданный. Ты не клялся его опекать».
Он остановился у края мостовой, но трамвая все не было, а мороз крепчал.
«Ладно, – решил он. – Пройдусь за ними по путям».
Но только Богдан ступил на тротуар, как случилось невероятное – энкавэдэшник подлетел в воздух и шарахнулся головой о столб. А маленький человечек, поправив халат, спокойно пошел своей дорогой. Однако, несмотря на расстояние, Богдан его узнал.
– Ли! – шепнул он, не веря глазам.
Отпустив китайца подальше, он осторожно направился за ним.
«Так вот кто похитил реципиента! – думал он на ходу. – Вот кто оставил отравленную стрелу у штаба Дроздова! Великий Шамаш помогает мне. Сегодня я получу и его Знак, и свою Шамхат. О, если я добуду свежий Знак Шамаша, то не оставлю от Лубянки камня на камне! Я напомню этим ошалевшим от безнаказанности людям, как в огражденном Уруке казнили предателей».
Кроме того, Богдан не собирался оставлять китайцу тибетскую рукопись, которую тот похитил. В ней было много важнейшей информации – лишь малую часть Богдан успел переписать в тетрадку. Хорошо хоть понял, как искать места Силы.
«Проклятый Дроздов! – с нарастающей злобой подумал он. – Не найди он тогда меня под Тверью, я бы успел закончить выкладывать Знак Шамаша на месте Силы. Тогда можно было бы выжать из старой фигуры вдвое больше энергии, чем есть у меня теперь».
Но, с другой стороны, Богдан понимал, что не мог отказаться от шанса получить новый, неприкосновенный Знак Бога. Без Дроздова это было безусловно обречено на провал, поскольку подготовить реципиента мог только человек, занимающий должность в системе. Теперь же реципиент в руках китайца.
«А китаец вскоре будет в руках у меня, – закончил мысль Богдан. – Благодарю тебя, великий Шамаш, что дал мне еще один шанс!»
Проследив за Ли до Петровского бульвара, Богдан подобрался поближе, поскольку народу на улице стало больше и заметить его в толпе было гораздо труднее. Наконец китаец открыл дверь подъезда и скрылся из виду. Богдан поддал, успев заскочить в полутьму парадной до того, как китаец зашел в квартиру. Хлопнула дверь.
«Третий этаж слева», – определил по звуку Богдан.
Он стремительно поднялся по лестнице и осторожно присел у замочной скважины. Для начала он хотел выяснить, сколько людей находится за дверью и насколько реальную опасность могут они представлять. Момент для этого был наилучший – все наперебой принялись расспрашивать китайца о произошедшем на фабрике.
Без особого удивления Богдан узнал голос Сердюченко. Он никогда не видел шофера, но, сидя в подвале дроздовской дачи, слышал, как энкавэдэшник с водителем выгружали еду из машины. Наличие шофера в компании китайца объясняло, каким образом тому удалось выйти на подготовленного реципиента. Кроме того, были слышны голоса двух молодых женщин и пожилого человека, которого называли профессором.
После того, как Ли рассказал о походе на фабрику, профессор вывел его в прихожую, чтобы поговорить наедине. Вот забавно! Стараясь утаить информацию от друзей, профессор невольно открывал ее врагам. Богдану стало гораздо легче прислушиваться.
– Я не хотел говорить при всех, – начал Варшавский. – Сердюченко это не касается, а Машенька и Варвара и без того обеспокоены сверх всякой меры.
– Вы о Стаднюке? – догадался китаец.
– Да. Пока тебя не было, у него начались изменения, характерные для заключительной стадии. Если верить тибетской рукописи, скоро он изобразит Знак Бога. А что будет дальше?
– Он превратится в чудовище, – со вздохом ответил Ли. – Причем вне зависимости от того, какое желание загадает – доброе, на наш взгляд, или дурное. Все равно дармовая энергия джин, влившаяся в его тело, навсегда изменит Павла. Его перестанут волновать эмоции, которые испытывают люди, перестанут волновать наши страсти, наши страхи и наши надежды. С его точки зрения, мы станем безнадежно скучны и примитивны, как тараканы, а с нашей точки зрения, лучше будет считать его мертвым. После того, как он изобразит на бумаге Знак Бога, мы будем интересовать его не более, чем камни на дороге или ветер, несущий облака. Если он захочет, то сможет нас использовать, но общаться с нами, как человек с людьми, он не сможет уже никогда.
– Кажется, то, чего он достигнет, на Востоке называется совершенством? – скривился профессор.
– Нет. Совершенство достигается улучшением себя. Человек, увидевший Знак Бога, приобретает очень большие возможности. Но, не зная им цены, употребляет их на достижение мелочных целей. У тех же, кто добивается того же или даже меньшего путем упорного саморазвития, нет соблазна пускать энергию на бесполезные и вредные вещи. Боюсь, Павел обречен. Лучше было бы для него, если бы он утонул. А нам… Нам надо бы забыть о нем.
– Ужас! Как же нам объяснить это Варваре и Машеньке? – сокрушенно спросил профессор. – Мне кажется, что даже его смерть была бы для них меньшим ударом, чем полное и окончательное отчуждение. Женщины и так напуганы. Он с утра непрерывно рисует.
– Но раз уж так получилось, то надо отдаться ходу вещей, что-то изменится, и мы сможем повернуть события в свою пользу. Если же нет, нам останется принять их с достоинством.
Богдан, подслушивавший под дверью, решил, что сейчас самое время для нападения. По разговору он догадался, что реципиент еще не дозрел, но вот-вот увидит Знак Шамаша. Если сейчас обезвредить китайца, то следом без труда можно будет перебить остальных. Кроме реципиента, конечно! Его следует прикончить только после того, как он нарисует Знак.
Без дальнейших раздумий Богдан чуть напрягся, выдохнул и коротко толкнул плечом дверь. Язычок замка откололся, как от удара десятипудовым тараном, дверь сухо крякнула и стремительно распахнулась, сбив с ног зазевавшегося профессора.
Однако китаец столь стремительному вторжению нисколько не удивился – всю дорогу от фабрики он ощущал слежку, а во время разговора с профессором слышал и обонял чужое дыхание у замочной скважины. Ли был готов к любому развитию ситуации – или к отражению нападения, если незнакомец попробует атаковать, или к погоне, если любитель следить и подслушивать попробует удалиться. Твердо он знал лишь то, что тот, кто бьет первым, тот первым открывает противнику свои сильные и слабые стороны, а следовательно, проигрывает тому, кто умеет видеть подобные промахи. Ли не имел ни малейшего желания выставлять напоказ свои недостатки, поэтому ожидал хода противника.
