Дмитрий Янковский - Вирус бессмертия
Обзор книги Дмитрий Янковский - Вирус бессмертия
Дмитрий Янковский
Вирус бессмертия
Арлекины и пираты,
Циркачи и акробаты,
И злодей, чей вид внушает страх,
Волк и заяц, тигры в клетке —
Все они марионетки
В ловких и натруженных руках.
А. МакаревичПРОЛОГ
22 сентября 1925 года. Памир.
Заалайский хребет
То ли специально, то ли никого больше не было, но нам подсунули плохонького проводника. Единственным бесспорным достоинством китайца Ли остается приличное знание русского языка, иначе Богдан давно пустил бы ему в лоб пулю из «маузера». В остальном Ли по молодости глуп, ленив, дерзок, а главное, чужд всяческих норм, присущих нормальному человеку.
Сегодня он снова ошибся с погодой и теперь радуется этому, как ребенок. А мы весь день вместо того, чтобы продвигаться в сторону Ферганы, рыли снег единственной лопаткой, пытаясь по его совету устроить убежища от бурана.
Лучше бы мы шли, пока было светло, потому что к темноте нас вместо бурана ожидал совершенно неподвижный воздух, похожий на глыбу льда, застывшую между двух исполинских вершин. Небо, если выползти из палатки, открывалось совершенно ясное, полное звезд, каких я до этого никогда не видел. Многие из них срываются, падают и рассекают небо яркими вспышками, высвечивая заснеженные заросли тугая на скальных выступах.
Богдан сидит рядом и злится, что я понапрасну жгу керосин. Я ему попробовал объяснить, как мои записки могут пригодиться в будущем для понимания подробностей нашего похода, но это лишь сильней его разозлило, поскольку миссия наша секретна и никто, кроме товарища Дзержинского, в моих писульках копаться не будет. Я же остался при своем мнении, полагая товарища Дзержинского слишком занятым для знакомства с моими каракулями, так что дневник скорее всего ляжет в архив и лет сто будет пылиться на полке. Когда же по всему миру наступит светлое коммунистическое будущее, всякие тайны отменят, и мои записки вполне смогут кого-то заинтересовать.
Так что я адресую их скорее последующим поколениям коммунаров, нежели товарищу Дзержинскому, хотя, вполне возможно, и он найдет в них что-то для себя интересное.
Китаец Ли умеет ночевать в снегу и не мерзнет при этом, а утром просыпается бодрым и свежим в отличие от меня, страдающего головными болями от керосинового угара в палатке. Богдану же – хоть бы что. Железный человек. За все время, сколько я его знаю, он ни разу не поморщился от боли, не кашлянул, не чихнул, а мелкие раны заживают на нем, как на собаке. Я думаю, он мог бы стать примером того, каким должен быть большевик.
Лампа тут горит из рук вон плохо, дымит и коптит, хотя керосин остался тот же самый, которым мы с успехом пользовались в долине. Ли говорит, что духам ледника не нравится вид огня, поэтому здесь все хуже горит, но в эти поповские сказки ни я, ни Богдан не верим. Богдан объяснил такое явление недостатком воздуха на высоте, и это показалось мне более верным, поскольку не противоречит принципам материализма. Алешка тайком от Богдана больше поверил китайцу, а мне рассказал, как совсем мальчишкой забирался в Питере на заводскую трубу, чтобы подать сигнал бастующим рабочим. Там, несмотря на высоту, лампа горела нормально. Подумав и взвесив, я решил при первой же удобной возможности сменить фитиль, но не хотелось пока ради этого ворошить снятые с верблюдов тюки.
Узнав о моей головной боли, Ли попробовал и меня научить спать в снегу, но я категорически воспротивился, поскольку даже в палатке холодно, особенно когда поддувает ветер. Алешке сегодня повезло с погодой, в карауле стоять даже приятно. Сидишь себе, куришь самокрутку, да глядишь, как вспыхивают над головой падающие звезды.
Ну вот, Богдан приказал ложиться спать, поскольку мне заступать в караул следующему.
* * *23 сентября 1925 года. Памир.
Высокогорная Алайская долина
Мы таки попали в буран. Только не ночью, как говорил Ли, а после обеда, когда спустились в долину. Я боялся, что Богдан все же пристрелит проводника раньше времени, потому что зол он был немыслимо, даже два раза стрелял в воздух. Он так злился оттого, что Ли не привел ему убедительных доказательств необходимости остаться возле убежищ. Правда, китаец предупреждал о буране, даже показывал приметы его приближения, но дважды он уже проявлял неточность в таких предсказаниях, да к тому же Ли, как обычно, говорил весьма туманно, объясняя приметы проявлением воли горных духов. Конечно же, настоящий большевик, такой, как Богдан, подобные объяснения принять не мог и велел двигаться дальше, так что на момент начала бурана мы оказались далеко от убежищ, а новые отрыть не успели.
Я видывал всякие метели, но ни с чем подобным никогда не сталкивался. Горный буран больше походит на морской шторм, чем на ветер со снегом, он гонит между скал настоящие снежные волны, очень подвижные. Небо быстро заволокло равномерной белесой мглой, в которой вертятся вихри мелкой снежной пыли, сдуваемой ветром с вершин. Ехать почти невозможно, приходится пробираться прямо сквозь мчащиеся по снегу сугробы, словно погружаясь в тяжелую ледяную пену. К тому же местами ноги животных проваливаются. Алешка по молодости так и не освоил верблюда, отправившись из долины на жеребце, а Богдан ничего не мог сделать, справедливо посчитав, что лучше уж оказаться в горах на коне, с которым умеешь справиться, чем на верблюде, не зная его повадок.
Лучше всего себя чувствовал лохматый пес Бек. Хоть его шкура покрылась сосульками, словно панцирем, он легко скакал сквозь сугробы, то и дело скрываясь в снегу до самых ушей. Несмотря на черный окрас шерсти, я несколько раз полностью терял его из виду. Похоже, ему было даже весело, так он лаял на ревущие вихри, призраками бродящие между склонами гор.
Иногда снежные завалы сменялись плоскими каменистыми залысинами. Казалось, по ним легче ехать, но опытные верблюды стараются по возможности обходить такие места стороной. Залысины образуются от свирепого ветра, набирающего силу между скальными выступами. Он сдувает снег и больно бросает в лицо мелкие камушки, от чего приходится беречь глаза за воротниками тулупов. Иногда ветер становится таким сильным на этих залысинах, что животные не могут справиться с напором, останавливаются и пятятся. Если же ветер дует сбоку, ехать вообще невозможно, верблюды пугаются, ревут и ложатся на землю, боясь опрокинуться на бок.
Нам повезло, что Ли каким-то непостижимым образом отыскал в мечущейся мгле пещеру с почти засыпанным входом. Я так и не смог выпытать, откуда он знал про нее. Китаец уверял, что пещера просто обязана здесь быть, и он бы очень удивился, если бы ее не было при таком направлении ветра. Такое объяснение выглядит нелепым, и теперь я уверен, что хитрый Ли от нас что-то скрывает. Возможно, по этой дороге у него полно тайников.
Пещера очень большая, мы завели в нее всех верблюдов вместе с Алешкиным жеребцом и развели костер. Запасов еды осталось на три дня, и то если расходовать очень умеренно. Китаец просил у меня винтовку, чтобы убить козла или горную индейку, но подозрительный Богдан оружие ему не доверил.
Алешка спит, я пишу, а Богдан наконец получил возможность перечитать записи, которые мы везем в ЧК.[1] Как он их разбирает, непонятно, поскольку написаны они на чужом языке, но иногда Богдан сам достает карандаш и делает пометки в тетради на русском. Меня разбирает любопытство, какую ценность могут иметь для мирового пролетариата записи, сделанные оболваненными монахами несколько тысяч лет назад? И он, и я пишем при свете костра, время от времени подкидывая в огонь наломанные китайцем ветки арчи. Надо беречь керосин.
Глаза слипаются от усталости. Пойду спать. Впервые за несколько дней мне по-настоящему тепло. Высокое пламя костра дает много жара.
* * *24 сентября 1925 года.
Памир. Алайская долина
Буран еще не кончился. Утром Богдан вышел по малой нужде и нашел у входа в пещеру множество крови и перьев улана. Ночью Ли как-то сумел добыть птицу и съел ее сырой. Богдан несколько раз обыскал китайца, пытаясь найти оружие, но ничего, кроме ножа, не отыскал. Забрал нож и приказал Алешке не спускать с проводника глаз. Со мной он поделился подозрением, что в одном из тайников Ли может держать винтовку, поскольку улан никогда не подпускает стрелка на расстояние пистолетного выстрела. Возможно, он прав, и рев бурана помешал нам расслышать звуки стрельбы. Другого объяснения я не нашел, а спрашивать китайца казалось бессмысленным.
Днем у Алешки началась лихорадка. Ли просил загасить огонь, утверждая, что болезнь – это месть горных духов. Богдан, помня предыдущие хитрости проводника, слушать его не стал. У меня тоже болела голова, и я по большей части сидел, даже не в силах взяться за карандаш. Богдан продолжал разбирать записи. До вечера я не ел.
