Максим Хорсун - Ушелец
„Зомбак“ метнулся вперед. Еще миг назад его глаза пялились в разные стороны, а губы бормотали какую-то околесицу, но в следующее мгновение крупное тело оказалось в воздухе. Наверное, Грибница дала своему носителю способность, в чем-то тождественную форсированному метаболизму штурмовых колонизаторов.
Раскин согнулся от удара и вместе с обезумевшим десантником пролетел сквозь пламя; врезался спиной в стену. По голове и плечам забарабанили осколки мраморной облицовки. Попытался сбросить с себя тушу (чем, интересно, кормили этих бойцов?), но „зомбак“ весьма профессионально достал его коленом в солнечное, сплетение. Прижал к полу и вцепился толстенными розовыми пальцами в горло. Шейные мышцы колонизатора сошлись в „рыцарский ворот“; шипы-имплантанты, все это время стремящиеся наружу, наконец-то вырвались из наручных пазух на свободу.
Раскин, не глядя, резанул „зомбака“ по идиотскому лицу, по широкой груди; вывернулся с ловкостью, не доступной ни одному акробату или гимнасту, и так же снизу, с пола, ударил ногой, используя дополнительную мощь кольцевых мышц. Перекатился, вскочил, готовый продолжать…
„Зомбак“ опять забормотал. Насколько это ему позволяла разрубленная челюсть. Затряс головой. Его правый глаз повис на розовом стебельке; кости черепной коробки разошлись…
Раскин поморщился и сплюнул: на мозгах этого типа сидело нечто белесое, лениво шевелящееся. Поразительно смахивающее на тривиальных глистов…»
— Моя вина, — признал Конрад Шнайдер. — Мне стыдно. Но вопрос в том — насколько я могу нам, Федор, теперь доверять. И могу ли вообще.
Раскин поперхнулся.
— Что заставило вас прийти к такому выводу?
— Вы ведь были на Земле, Федор. Как вам Земля?
Раскин прищурился. Он понял, что внутри него созревает зерно симпатии к этому человеку: коллеге, мутанту, говорящему короткими, почти что парцеллированными фразами. Но вместе с тем росло ощущение, что его вновь хотят поймать на крючок. Для чего на этот раз? Ведь он — списанный материал. Он не годен ни на что, кроме как пускать ветры после сытного обеда. Нужно было держать ухо востро.
— Земля для землян, — ответил Раскин осторожно. — Нашему брату там делать нечего. Рефлексы не дают покоя. Хочется выть, как волку в зоопарке.
— Интересно. Вот, значит, что ждет меня после выхода на пенсию.
— Вы строите планы? — Раскин приподнял бровь. — Землю вот-вот закроют. Собираются же сделать из нее заповедник, а всех людей расселить по колониям…
— Заповедник? Для кого, Федор? Для людей? Или для Обигуровских спор? Для Грибницы?
— Ха-ха, полковник! — Раскин показал Шнайдеру свои мелкие, потемневшие у десен зубы. — Вам что, нужен собеседник для разговоров по душам? Чтобы за кофе, — он потряс в воздухе стаканом, — обсудить будущее Земли и человечества? Что-то типа: «Нужно ли нам освоение системы Альтаира, если на собственной планете такая чертовщина творится?»
Полковник поморщился.
— Восьмая станция относится к независимой ветви Колониального командования. Мы не взаимодействуем ни с Фондом Обигура, ни с Треугольником. Я понимаю ваше недоверие и опасения. Но в данном случае мне нужен не собеседник, а опытный человек, готовый дать профессиональную оценку обстановки.
Раскин заинтересовался.
— Вот как? На «верхушке» остался кто-то не зараженный Грибницей?
— Мы никакая не «верхушка», — терпеливо проговорил Шнайдер. Было видно, что спокойствие дается ему нелегко. — От вашего поведения, готовности сотрудничать зависит степень вашей свободы, Федор. Восьмая — это барьер на пути Грибницы от зараженных планет, — а такой, как ни крути, является Земля — к незараженным. Больше половины ушельцев из вашей группы, Федор, имеют в телах образования, не свойственные людям. Мы будем разбирать: или все они больны редким видом рака, или они имеют имплантаты, или же… Грибница, Федор! Как ни печально, но последнее предположение кажется мне наиболее вероятным.
— Но откуда вы?.. Как?.. — Раскин вцепился пальцами в стол.
— Очень просто. Вернее, это технически очень непросто… но, в двух словах, гиперпортал анализирует проходящую через него материю. Мы можем получить любые данные, начиная от структуры атомов, до…
— Скажите, полковник, я тоже заражен?
Шнайдер замялся.
— Вообще-то ваш случай особенно сложен. Компьютер запнулся и выдал, что только для поверхностного анализа потребуется никак не меньше недели. Ждать столько для нас неприемлемо, — он улыбнулся уголками губ. — Но вы сами знаете ваш коэффициент изменений. Любой, даже самый мощный компьютер, не сможет дать определенный ответ — человек ли вы.
Раскин вздохнул.
— Яснее не бывает. — Допил кофе, продолжил: — Но я никогда бы не подумал, что Грибница решится на вылазку на Бастион. Обычно эта тварь выбирает для своей Всеобщности миры потеплее и поспокойней, верно?
Шнайдер сжал перепончатую руку в кулак.
— Вы правы, коллега. Раньше Грибница перебиралась с планеты на планету при помощи Обигуровских спор. Словно энцефалитная инфекция внутри клещей. И, кажется, всем была довольна. Но люди имеют одно преимущество перед спорами — они могут жить и размножаться на планетах, подобных Бастиону. В очень холодных мирах, Федор. А теперь подсчитаем: Земля — заражена, Трезубец Посейдона — заражен, Аркадия — давным-давно поросла Грибницей. Еще есть планеты ххта и кухаракуту, — никто туда носа не совал, но есть все основания считать, что и они уже бьются в вечном оргазме Всеобщности. То есть все более или менее благоприятные человеческие и не человеческие планеты заражены…
— А Александрия? — неловко перебил полковника Раскин.
— Александрия? Держится пока. — Шнайдер нахмурился. — Благодаря таким объектам, как Восьмая станция в том числе. Но этой планете приходится легче, потому что ее развитие финансируется еще и в рамках проекта «Земля-2». Так вот, благоприятные миры заражены, и теперь Грибница подумывает, как бы испоганить все остальные планеты с азотно-кислородной атмосферой. Возьмет ли на себя человек функции Обигуровских спор и не принесет ли семя нашего сверхсущества на Бастион, на Хамунаптру, на Крюгер-5? Грибница обладает чудовищными мутагенными свойствами, вы это знаете, Федор. Мы считаем, что сейчас она экспериментирует над ушельцами — выводит из них новый вид переносчика — и готовится к очередной волне экспансии.
— Черт, полковник, — сказал после минутного молчания Раскин. — Черт. Где мы сейчас?
— На буферной планете. К сожалению, пока мы не можем открыть путь на колонии приоритетного развития. Ушельцам придется остаться здесь надолго. Предстоит много работы. Мы выявим зараженных людей, Федор. Изолируем от остальных. Будем искать средство для того, чтобы вывести Грибницу из их организмов…
Раскин желчно усмехнулся. Полковник в ответ меркнул затемненными глазницами.
— Да, Федор. Не стоит зубоскалить. Здесь не занимаются гестаповщиной, поверьте. Мы будем искать средство. Потому что в каком-то смысле оно станет спасением для человечества!
Раскин проглотил заготовленную фразу. Нахмурился, пытаясь понять, какую линию поведения выбрать: цинично-недоверчивую или одухотворенно-патриотическую. Ведь всем известно, куда выложена дорога благими намерениями. Но полковник не заметил смятения собеседника. Он продолжил:
— Федор, на данный момент война за Землю проиграна. Это, к сожалению, факт. Через год или полтора она превратится в планету с враждебной внешней средой. Выжить на ее поверхности смогут лишь модифицированные колонизаторы вроде нас с вами. Пока пришлось отступить на колонии, но это лишь пока! Мы по крупицам собираем людей, способных бороться, — с Александрии, с Земли, с Крюгера-5, — и мы обязательно вернемся на нашу планету. Грибницу выжжем, а спорам дадим такого пинка под зад, что они окажутся за Магеллановыми Облаками. Я думаю, Федор, уважаемый колонизатор категории АО, что ваше место — рядом с нами. Нам пригодятся ваши умения и опыт. Вы бы видели, как загорелись глаза у ребят, когда они узнали, какой замечательный ушелец очутился на Восьмой!
— Ведь людей с таким коэффициентом, как у меня, осталось раз-два и обчелся, — сказал Раскин в сторону.
— Не осталось никого, Федор, — без жалости откликнулся Конрад Шнайдер. — Я сегодня проверил базу данных Колониального командования. Там, конечно же, есть немало информации, к которой я не имею доступа и которую проверить не смог, но штурмовые колонизаторы не относятся к самым засекреченным субъектам. Так что вы — последний.
Последний нелюдь.
Последняя машина из плоти и крови, от пят до макушки напичканная передовой электроникой и нанотехнологиями.
— Ну и хорошо, — неожиданно для самого себя сказал Раскин. — Мы созданы вопреки законам природы, в обход эволюции, поэтому мы — противоестественны. Поэтому мы должны исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше.
