Владислав Выставной - Кремль 2222. Садовое кольцо
— Кто это — «мы»? — тупо спросил Книжник.
Хельга с удивлением посмотрела на него, сказала:
— Весты. Мальчишки да девушки — кто ростом пониже.
— Но зачем? — удивился Книжник.
— Сам схоронился здесь и еще спрашиваешь?
— Нет, ну я-то совсем другое дело… Погоди-ка, а что — кремлевские не знают про этот ход?
— Конечно, нет.
— Постой… — Парень странно посмотрел на подругу, помешкал немного, подбирая слова: — Выходит, не доверяете вы нам?
— Доверяем, иначе не пришли бы. Но ведь и ты своим доверял? И что из этого вышло?
Книжник молчал, насупившись. Он чуял какое-то противоречие в рассуждениях девушки, но сформулировать был не в состоянии.
— Все-таки мы другой народ, — примирительно сказала она. — Хоть и язык у нас вроде как один, и живем на одной земле. Мы даже приняли ваши условия — в благодарность за кров и защиту. Но кое-какие решения оставили за собой. Ты думаешь, мы не правы?
— Не знаю… — произнес Книжник. — Я-то думал, что про вас мне известно все. Именно потому и назначили меня советником. Я ведь отвечал за вас перед своим народом. Уверял, что вы предсказуемы, не прячете камень за пазухой, любой задумкой с нами делитесь. А выходит, вы тайные ходы копаете, по которым, между прочим, враг может в Кремль попасть…
— Но мы же не враги! — воскликнула Хельга. — Неужели ты мне не веришь?
— Да как ты не понимаешь! — вскричал Книжник. Даже подскочил, ударившись головой в деревянную балку. Зашипев, сел, закачался, обхватив голову. — То, что вы не враги, а союзники, делом доказывать надо! Особенно сейчас, когда все как на иголках! А узнай дружина, бояре, да князь про тайный ход — это что же начнется?! Если уж меня, выросшего в Кремле на глазах у наставников, на ровном месте во враги записали — что же с вами сделают?!
— Но мы же никому не скажем? — тихонько, даже испуганно сказала Хельга.
— Да что ты несешь!.. — Парень раздраженно отмахнулся и бросился вперед, протиснувшись мимо вжавшейся в стену девчонки. Теперь уже Хельга едва поспевала за ним, подсвечивая дорогу оплывающей свечкой. Туннель начал заметно уходить кверху, когда Книжник замедлил продвижение и замер, недоуменно произнеся:
— Стоп… А это еще что такое?
Ход разветвлялся на два почти одинаковых тоннеля.
— По какому идти-то? — глухо спросил Книжник.
— Не знаю, — растерянно сказал Хельга, протискиваясь рядом. Подсветила свечой, удивленно ойкнула. — Этого раньше не было!
— Не укреплен, — заметил Книжник, пролезая в правый ход и осматриваясь — И похоже, свежий.
— А тут обвал, — донеслось из соседнего. — Не пройдем мы здесь.
— Значит, вариантов нет: через этот, новый, идти надо, — сказал Книжник, — Только куда он ведет?
— Не знаю… Туда же, наверное. Может, его прорыли, когда первый лаз обвалился? В обход.
— Может, и так… — Книжник поежился. Не нравился ему этот лаз. Стенки какие-то гладкие, будто землю специально прессовали. Оно, конечно, правильно — против обвалов, вместо деревянных подпорок. Да только лопатой да мотыгой эдак не сделаешь. — Ладно, я вперед. Не отставай…
Он стал пробираться на четвереньках по этому ходу, который оказался куда ниже прежнего. И чем дальше он залезал в этот странный туннель, тем большее ощущал беспокойство. Особенно смущало это гладкое, почти идеальное поперечное сечение. И будто отполированная поверхность, по которой вдруг начали мерзко скользить руки и подошвы, мешая двигаться дальше.
— Эй, Хельга! — позвал он, — Посвети!
Девушка подобралась поближе, протянула свечу.
Книжник глянул на свои руки и ахнул. С пальцев обильно стекала прозрачная тягучая слизь.
— О, черт… — пробормотал он. — Это еще что такое?!
Он не успел услышать ответа. Ощутимо задрожала земля. И теперь куда явственнее стала опушаться эта мрачная удушливая глубина. Далеким фоном то ли послышался, то ли почудился приглушенный рев, будто лившийся отовсюду. Треснули гладкие стенки, на голову посыпалась земля. И тут же, будто взорвавшись, лопнула за спиной эта гладкая, отполированная стена. Взметнулись клочья потревоженной почвы. Что-то огромное, но невероятно подвижное стремительно полезло в пространство тоннеля.
Тут же пришло леденящее душу понимание: никакой это не тоннель.
Это нора.
А это нечто все лезло, извиваясь и сокращаясь, помогая себе бесчисленными, непропорционально тонкими конечностями. В пыли, в испуганно трепещущем свете свечки мелькнули гибкие усы-антенны, сверкнули металлическим отблеском сегменты кошмарного тела.
И тут же, упав, погасла свеча.
Одному Богу известно, как им удалось преодолеть этот проклятый тоннель, оказавшийся жуткой ловушкой. Ноги и руки скользили в стекающей по стенкам слизи — но они неслись вперед, как, наверное, никогда в жизни. Нет лучшего погонщика, чем животный ужас, страх неминуемой гибели. Книжник сам не понял, как, протиснувшись в узкий лаз вертикальной отдушины, очутился на поверхности, в каких-то темных руинах. Как выхватил из осыпающейся ямы подругу. Как принялся, задыхаясь от страха, заваливать лаз тяжелыми булыжниками, которые вдруг заплясали под ногами, будто макеты из папье-маше. Как полез из расщелины сегментарный ус-щупальце, как он суетливо дергался, пока внизу кто-то огромный плотоядно чавкал и булькал слюной. Как в каком-то истерическом порыве он бросился на этот чертов ус с куском арматуры — и принялся бить и ломать его, пока эта мерзкая штука не уползла назад, в мрачное подземелье.
Только после этого, совершенно опустошенный и разбитый, Книжник рухнул среди камней, закрыв глаза ладонями и пытаясь перевести дух.
— Что это было, Ник? — бесцветным голосом спросила Хельга. Она тихонько присела рядом, будто боясь потревожить все еще дрожащего после пережитого приятеля.
— А кто его знает, — не открывая глаз, проговорил Книжник. — Мало ли на Земле тварей развелось…
Немного помолчал и добавил:
— Похоже на стальную сколопендру. Только представить себе не мог, что такие крупные бывают. Сам их никогда не видел, но судя по описанию…
Он не закончил — к горлу подступил комок. Сколько уже довелось повидать разных тварей, расползающихся по несчастной планете, а привыкнуть невозможно. Отвращение к противоестественным мутациям, видимо, заложено в человеке генетически.
С трудом заставил себя открыть глаза, оглянуться.
Освещение здесь было так себе. К блеску звезд прибавлялся лишь скудный свет факельных прожекторов — зеркал-рефлекторов из полированной стали с гальваническим покрытием. Учитывая источник света — факелы, — толку от этих устройств было мало. Но они позволяли более-менее просматривать в темноте пространство под кремлевской стеной. Сюда этот свет практически не доставал. В случае опасности на стенах запаливали более мощные химические источники света. И тогда уж прожектора становились действительно эффективными.
Но, судя по всему, там, за стеной, еще не поняли, что беглецам удалось улизнуть за пределы чутко охраняемого периметра.
— В стороне вышли, — озабоченно произнесла Хельга, посматривая через площадь, в сторону развалин ГУМа. — Давай-ка за мной…
До Форта добрались быстро — отклонение от «настоящего» тоннеля вышло метров в пятнадцать. Но всем известно: в мертвом городе десять метров идут за пятьдесят. А ночью — за всю сотню. Здесь на каждом шагу могут поджидать сюрпризы. Ибо все здесь воюют против всех. Каждого интересуют ценные веши и информация. А еще всем нужно то, что всегда у тебя с собой.
Твое мясо.
Вход на территорию Форта был обустроен в лучших традициях вестов: создавалось ощущение, что его не было вовсе. Просто один из бетонных блоков поддался на непонятные манипуляции Хельги и с глухим звуком провалился в темноту. Едва преодолели узкий, неприметный лаз, как блок с тяжелым стуком вернулся на место. Была здесь, очевидно, система хитрых противовесов. Как в покинутом вестами Бункере — только масштабом поменьше.
Книжнику и раньше доводилось бывать здесь. Правда, никогда — ночью. И уж точно он не помнил это место таким безлюдным. До того как Боярская Дума постановила пришлому народу жить под кремлевскими стенами, тут были сплошные руины, оставшиеся после одного из бурных нашествий нео. Кремлевским тогда пришлось отступить, а восстановить укрепление не было ни сил, ни средств. Неудивительно, что вестов сразу же восприняли как свежие рабочие руки. Такое отношение к людям, конечно, довольно утилитарно, но куда лучше, чем клеймо «лишних ртов». Жизнь в постоянной осаде приучила кремлевских к максимальной практичности, но все же не лишила чувства сострадания. В конце концов, настоящих людей осталось на Земле не так уж много — как бы там ни бахвалились нео, считавшие лишь себя истинными новыми людьми, презрительно именуя кремлевских «хомо».
