Андрей Круз - Двери во Тьме
— Зачем?
— Зачем-то. Может, он меня собирается жертвопринесть в моем же генераторном сарае, чтобы открыть проход для себя любимого. А может, и нет. А может быть, канал может держаться, только если один из нас здесь, а другой там, но мне он этого не говорит. А может, он просто с поваром на Ферме договорился пустить меня на котлеты. Он котлет из меня поест и станет «проходным» в мой личный канал на ту сторону. Не знаю.
Тяжело повздыхав от обжорства, я встал с кровати, дотопал до стола и налил себе полный стакан воды из графина. В номере было прохладно, и вода тоже не слишком нагрелась. Залпом выпил в смутной надежде, что упавшая сверху вода как-то утрамбует пищу в брюхе.
— Но теории у тебя есть, — усмехнулась Настя.
— Теория как дырка в заднице — у каждого своя есть, — повторил я чьи-то слова, не слишком следя за логикой.
Остановившись у стула, через спинку которого был переброшен ремень с кобурой, вытащил кольт, убедился, что патрон в патроннике, поставил его вновь на предохранитель и положил на тумбочку у кровати. Пусть под рукой лежит: как-то неправильно все вокруг.
— У тебя много теорий, так что сравнение некорректное, — был я пойман на отсутствии этой самой логики.
— Может, и так, — не стал я спорить.
— Я все равно пойду туда, если переход откроется, — неожиданно сказала Настя.
Она даже волосы расчесывать не прекратила, пока это говорила, поэтому я не понял сразу, что было сказано. Только через пару секунд дошло — вроде как дубинкой по голове тюкнуло. Сильно так тюкнуло.
— Не понял… ты серьезно?
— Мы собирались уходить вместе — вместе и пойдем.
— Я уже никуда не собираюсь, — обернулся я к ней. — Я остаюсь с тобой здесь. Ничего, зато поживем подольше. Сколько получится.
А что нам еще осталось? Только так. Да, когда Милославский мне это сказал, то, что тоннель не для всех, а только для нас с ним, получается, на меня как воз кирпичей вывалили, но решение пришло сразу, не было даже миллисекунды сомнения. Я остаюсь с ней. До конца, каким бы этот конец ни был. Здесь. Или не здесь. Где угодно, но с ней. А по-другому я никак не согласен.
Да, надо, надо искать этот проход, точнее — возможность им воспользоваться, хотя бы для того, чтобы сделать свою жизнь здесь лучше. Тем более что эта жизнь обещает быть очень длинной, хоть пока в это и не верится. Но жизнь здесь, с ней, не где-нибудь еще. Я не уйду без нее. Не смогу.
— Нет. — Она отложила щетку и повернулась ко мне: — Я не могу верить Милославскому до конца, как и ты. Хотя бы для того, чтобы забрать канал исключительно для себя, он наврет что угодно. Проверить, не сунувшись туда, все равно не выйдет.
Я подошел к ней, нагнулся, обнял сзади, прижавшись щекой к ее волосам.
— И что ты предлагаешь? — спросил тихо.
Я ожидал, что она скажет «я сунусь», но похоже, что таких слов она и сама сейчас испугалась. Просто обхватила мои руки своими, потом сказала так же тихо:
— Делай, что делал. Ищи этот выход, а там видно будет, — вздохнула она глубоко. — Если ничего не получится, то… то и не получится. А если… в общем, если будем близко, тогда и решим окончательно. Мне кажется, что тогда все станет ясно. Он же сказал, что с «посторонним» тоннель вообще не откроется?
— Он так думает — это всего лишь одна из теорий, — ответил я. — А может, даже теория у него другая, а это опять версия для нас.
— Поехали, — сказала она и, перехватив мой недоуменный взгляд, пояснила: — Завтра в Углегорск поехали. До того, как ты взял на себя какие-нибудь реальные обязательства перед Болотовым и Егоровым. Пока ты им разве что за борщ должен.
— Это верно, пока мы с этой стороны чисты, — согласился я и похвалил себя за то, что не развелся вчера на конкретный ответ.
А пока чем я им обязан? Обещание «присмотреть» за мной, смутное обещание что-нибудь дать, если мне это понадобится в процессе поисков, да и все. Нет, там меня за язык не подтянешь: пока деньги по столу не двигались и никто финансовых обязательств на себя не взял — сделки не было, были лишь намерения.
Милославский, конечно, правильно сделал, что Тенго привез и Ивана: этим людям я действительно доверяю. И полагаю, что для того, чтобы привлечь Тенгиза Абуладзе, Милославскому пришлось здорово наступить на свою гордость и, очень даже может быть, на свои интересы. Но ход был сильный. И Тенго — не тот человек, чтобы впустую что-то отвечать. Можно вообще в Захолмье переселиться и оттуда в Углегорск как на работу кататься — не знаю, правда, как это все может сыграть с поправкой на полеты Насти. Да и мне летать придется скоро. Хотя… час туда, час обратно… в Москве у меня дольше получалось от дома до офиса.
Ладно, об этом потом, пока надо о расставании с новыми союзниками подумать, а такой маневр надо делать аккуратно. Пока у нас здесь если не друзья, то и не враги, но если они увидят, что Милославский меня поманил и я сразу к ним спиной повернулся, — могут быть проблемы. Надо разруливать аккуратно, давить на то, что это единственный способ реально чего-то добиться. И при этом не акцентировать внимания на том, что добиваться я буду не для них. И не для профессора, если честно. Для себя. Ладно, подумаю до утра — и все станет ясно, как говорить, что говорить и с кем говорить.
— Да, поехали, — обернулся я к Насте, так и сидевшей у зеркала неподвижно. — Не завтра — завтра надо тут все прикрыть аккуратно, — а послезавтра с утра. И пока не домой, а в Захолмье, оттуда оглядимся.
— Мне летать надо.
— Пара дней. Все равно снег валит.
— Ладно, — вздохнула она. — По погоде посмотрим.
Ну вот и решили. К добру ли, к худу — там видно будет.
* * *Милославский, к моему удивлению, приезжал вообще без охраны. Все трое прикатили на «шевролете» — за рулем Иван сидел. Действительно удивил: я профессора без двух охранников уже и представлять перестал. Думаю, что он и это просчитал — решил, что подобная «открытость к народу» вызовет больше доверия. Может, и вызвала: я не взвешивал, сколько доверия откуда пришло. Попрощались, я пообещал, что завтра с утра мы в Углегорск вернемся.
Первая половина дня прошла суетно. Пообщались с не слишком радостным Сергеем, потом сам Болотов встречи удостоил, подъехал в «Светлячок». Но разобрались как-то, оспаривать тот факт, что никто никому пока ничего не должен, он не стал. Да и энтузиазма не так много было теперь: и, сам Болотов, насколько я понял, и Егор поняли, что вся история была на девять десятых Пашиным разводняком, на который они повелись как последние лохи. И теперь, наоборот, лучше демонстрировать сдержанность подхода, хотя бы для исправления репутации.
