Валентин Шатилов - Филумана
Затем посмотрел в растерянности на меня и сказал удивленно: – Но я же не могу бросить тебя одну посреди дороги!
Я взяла из его рук свиток, быстро пробежала глазами.
Вот оно что! Зиновий Константинович Фелинский просил и умолял князя Михаила Никитовича Квасурова срочно, как можно быстрее прибыть в Кевроль, в ставку Великого собора. Ибо после злодейского отравления неизвестными лицами предводителя Великого собора князя Траханиотова в оном соборе и вокруг него творятся лихие дела. Вкруг города Кевроля откуда ни возьмись явилось несколько полков, верных беглому цару. И, говорят, цар при них по-прежнему наущаем волхвами. Сколько тех полков и какова сила их – точно установить не удалось. И во многом сем вина нового предводителя Великого собора – князя Дмоховского, провозглашенного незначительным числом князей, кои находятся сейчас в Кевроле. Вина же князя Дмоховского вот какая: не желая оборонять княжеский город бывшего предводителя, князь Иван замыслил перенести ставку в собственное княжество – в город Скарбница. Но отдачу городов и княжеств без боя Зиновий Фелинский почитает поступком не только бесчестным, но и опасным. Ведь то на самом деле будет не перенос ставки, а бегство. А бегущие полки – даже такой хороший, как Сыскной полк, где он, Зиновий Фелинский, поставлен первым воеводою, – легкая добыча для неприятеля. Но сего Дмоховский понять не хочет и грозит, что в случае неповиновения со стороны Зиновия отстранит его от командования Сыскным полком и предаст поношению как человека ненадежного и небо гол юбивого Со своей же стороны Зиновий может сделать единственное – разослать гонцов всем князьям Великого собора с просьбой немедленно прибыть в Кевроль. Что он и делает. Но князю Михаилу челом бьет и молит о неотлагательном приезде. Ибо пока все соберутся, может быть поздно. А на Михаила он. Зиновий Фелинский, надеется как ни на кого и знает, что только тот сможет обернуть дело ко всеобщей пользе. За сим Зиновий кланяется княгине Наталье. Все.
– А ведь ехать надо, – вздохнула я. – И немедля. Если Кевроль сдать – Зиновий тут совершенно прав, – завтра уже и в Кравениовском княжестве будут царовы полки. Тогда уж ничего не спасет.
Михаил стоял, молча глядя на меня.
– Сколько отсюда до Киршага осталось? – спросила я, трогая расшитый рукав его походного тулупчика.
– Два дня пути, – с трудом разлепляя губы, проговорил Михаил.
И голос у него был высокий и злой – такого я еще не слышала.
– Ну вот, – успокаивающе погладила я его по плечу. – Через два дня я буду в неприступном Киршагском кремле – сидеть у окошка и, как верная жена, ждать мужа с победой.
Михаил еще помолчал и яростно тряхнул головой: – Значит, через два дня и мне придется скакать в Кевроль. Я тебя не брошу!
– Не забывай: два дня до Киршага и два дня от него. Итого ты потеряешь дополнительно еще четыре дня. А может быть, как раз за эти четыре дня все и решится. Не про такие ли моменты сказано: «Промедление смерти подобно»?
– Наталья, – проговорил Михаил, с болью глядя на меня. – Наталья…
Нервы мои не выдержали.
– Ну что, скажи на милость? – напустилась я на ни в чем не повинного супруга. – Что такого со мной может случиться, что один лишь ты предотвратить в состоянии? Оставляй мне дружину, оставляй со мной всех и скачи – там ты нужнее!
Не отводя от меня скорбного взгляда, Михаил крикнул: – Аникандр!
– Здесь, князь! – Статная фигура киршагского витязя возникла позади князя..
– Головой отвечаешь, – тихо и печально произнес Михаил, не оборачиваясь. – Головой За княгиню. Разрешаю умереть. но с княгиней чтоб ничего не произошло! Ты понял? – Умру. – кивнул Аникандр, – но княгине урона не допущу Михаил наконец отвернулся от меня, приказал: – Ануфрий, седлай коней, ты – со мной. Все остальные– с княгиней. И слова ее, как моего, слушаться! – Сник, пошел прочь. Потом остановился, вновь обернулся ко мне, потерянно спросил: – Значит, благословляешь в дорогу?
Я гордо выпрямилась, кивнула, едва сдерживая слезы, готовые хлынуть из глаз.
– Значит, прощай? – Голос Михаила дрогнул. – Себя-то береги…
Нахлобучил шапку, вскочил на подведенного к нему коня Махнул плеткой.
Копыта дробно застучали по твердой земле.
– И ты себя! – запоздало крикнула я. – Береги…
* * *А уже ночью, под утро, наступила расплата за то, что на Земле, Шагнувшей в двадцать первый век, называют «нервный стресс».
Ребенок бился и толкался почти без перерыва, к тому же начал болеть низ живота. Заснула я едва на мгновение – и тут же проснулась.
За узким оконцем придорожной сторожки чуть начинали меркнуть звезды. Но не их свет был причиной дискомфорта, заставившего меня открыть глаза. Просто мне было ужасно неудобно лежать, и, потрогав рукой постель, я поняла причину– перина подо мной была мокрая – Варька… – просипела я в ужасе.
Та спала рядом, сидя на лавке, и ничего не слышала.
– Варька! – завизжала я.
– А? Что? – вскочила служанка, растирая кулачком сонные глаза.
– Варька, у меня воды отошли, – плачущим голосом сообщила я.
– Чего? Какие? – все еще не понимала Варька.
– Плацентарные. Рожаю я, – взяв себя в руки, пояснила уже почти спокойно
Тяжело бухнув, распахнулась дверь. На пороге возник темный силуэт Бокши, дежурившего в сенях. Степенно спросил: – Звали, княгиня?
– Ой, беда, беда! – заголосила на него Варька. – Княги-нюшка-то рожать собралась, а повитухи нет, никого нет, одни мы, бедные, сирые, горемычные!…
– Свечек запали, – деловито приказал Бокша.-Да побольше.
После чего осторожно приблизился ко мне.
– Больно, княгиня? Вы, главное, не бойтесь. Я видел, как бабы рожают. Тут, главное, чтобы он, ребеночек то есть, правильно пошел. Головкой вперед.
– Учить ты меня будешь, – сквозь зубы зло засмеялась я. – Лучше перину замените. Да чистым застелите.
Бокша сразу все понял, обернулся к Варьке, расставлявшей зажженные свечки: – Слыхала, что княгиня сказала? Беги быстро к возку, неси все чистое.
– А княгиня одна останется? Я Соньке передам, чтоб она…
– Да сама беги! И быстро! – прикрикнул на нее Бокша. – Я ж тут, я ж никуда не денусь.
– Ага, – растерянно шмыгнула носом Варька и выскочила за дверь.
Там сразу раздались голоса. Голос Никодима спросил: – Что стряслось?
Верка заполошно выкрикнула на бегу: – Княгиня рожают!
Взвыла Сонька: – Ой, я туда не пойду, я боюсь!…
– Как же так… До Киршага-то совсем ничего осталось… – донесся расстроенный голос Аникандра, который чуял – попадет ему теперь от князя, что не довез княгиню до родового гнезда Квасуровых.
В дверь осторожно постучали, и осторожный голос Никодима воззвал: – Княгиня? Что делать-то надо? Вы только прикажите…
– За меня родишь? – поинтересовалась я. За дверыр молчали. – Ну и сиди там, не суйся. Хлопнула дверь сеней, в комнату вбежала Варька с ворохом тряпок. – Вот, принесла! – Так стели, – приказала я, пытаясь приподняться. Бокша помог. А потом удерживал меня за плечи, не давая упасть, пока суматошная Варька трясущимися руками перестилала постель.
– Бокша, милый, я, кажется, уже… – потерянно прошептала я, чувствуя движение внизу. И еще даже успела подумать, что в акушерстве это имеет специальное название – «стремительные роды».
– А и хорошо, а и правильно, – ласково подбодрил Бокша и осторожно уложил меня.
– Ты еще скажи: «Потужъся, мамочка», – сквозь тянущие, вынимающие душу боли попыталась пошутить я.
– А и скажу, коли надо, – согласился Бокша. И добавил: – А вот и головочка княжеская показалась. Чернявая такая, волосики густые.
Я поднатужилась.
– Вот как мы выходим хорошо, – приговаривал Бокша, – вот какой княжич-то получился.
– Что, уже? – отдуваясь, спросила я.
– Сейчас, сейчас, – пробормотал Бокша, склоняясь у меня между ногами. И тотчас поднял лицо, перепачканное кровью.
– Ты что делал? – ахнула я, хотя уже и сама прочитала ответ в его голове.
– Пуповину перекусывал, – важно сообщил Бокша, ожидая от меня одобрения. – У нас в деревне бабка-повитуха завсегда так делала.
Я очень четко увидела его нежное воспоминание о родной деревеньке с землянками вместо домов и о гнилозубой повитухе. Боже, только сепсиса моему ребенку и не хватает!
– А многие ли дети выживали после той бабки? – осторожно поинтересовалась я.
– Да мерли, конечно, – кивнул Бокша. – Так на все воля Божия!
– А почему мой сын молчит? – испуганно приподнялась я на локте. – Шлепни его, он должен закричать, а то задохнется!
– Так он того – уже дышит, – с безграничным удивлением оповестил Бокша. – И глазами лупает. Вот какие у нас глазенки, – засюсюкал он, поднимая младенца. – Дай, дай мне! – потребовала я, укладываясь на подушки – Прямо сюда, на грудь клади!
Теплое, липкое, головастое существо улеглось на меня поперек груди. Я посмотрела на его личико и обнаружила, что мой сын тоже смотрит на меня. Внимательно и спокойно. Точно так же, как смотрел изнутри.
